Неоконченные предания Нуменора и Средиземья - Толкин Джон Рональд Руэл (читать книги .TXT) 📗
И ответил клинок ледяным голосом:
— Да, я выпью твою кровь, чтобы забыть кровь Белега, моего хозяина, и кровь невинно убиенного Брандира. Я дам тебе скорую смерть.
И Турин воткнул рукоять в землю и бросился на меч, и черный клинок отнял у него жизнь.
Тут прибежал Маблунг, увидел огромную тушу мертвого Глаурунга и Турина рядом с ним; и опустил он голову, вспомнив Хурина, каким видел его в Нирнаэт Арноэдиад, и помыслив о страшной судьбе его рода. В это время пришли туда люди от Нен–Гирита посмотреть на Дракона, и зарыдали они, увидев, как погиб Турин Турамбар, эльфы же, узнав, что означали слова Турина, ужаснулись.
— И я замешан в судьбе детей Хурина, — горько молвил Маблунг. — И вот я неосторожным словом погубил того, кто был дорог мне.
Они подняли Турина и увидели, что меч его сломан. Так погибло все, чем владел Турин.
Тогда многие взялись за работу: принесли дров, обложили ими Дракона и сожгли его, так что от него остался лишь черный пепел, и кости его растолкли в прах. То место навсегда осталось голым и черным. А над Турамбаром насыпали высокий курган там, где он погиб, и с ним положили обломки Гуртанга. Когда все было сделано, эльфийские и людские менестрели сложили плач по Турину и Ниниэли, поведав о его доблести и ее красоте, а на кургане поставили большой серый камень, и эльфы вырезали надпись дориатскими рунами:
ТУРИН ТУРАМБАРДАГНИР ГЛАУРУНГА
А ниже добавили:
НИЭНОРНИНИЭЛЬ
Но ее нет там, и никто не ведает, куда умчали ее холодные воды Тейглина.
Так кончается «Повесть о детях Хурина», самая длинная из песней Белерианда.
Во введении, существующем в различных вариантах, сказано, что, хотя «Нарн и Хин Хурин» написана на эльфийском языке и содержит немало эльфийских преданий, особенно преданий Дориата, создана она человеком, Дирхавелем, жившим в Гаванях Сириона во дни Эарендиля и собиравшим все сведения о доме Хадора, какие он мог получить от людей и эльфов, беженцев из Дор–ломина, из Нарготронда, из Гондолина и из Дориата. В одном варианте введения сказано, что Дирхавель сам принадлежал к дому Хадора. Эта поэма, самая длинная из песней Белерианда, была его единственным творением, но эльдар высоко ценили ее, ибо Дирхавель писал на наречии Серых эльфов, которым владел весьма хорошо. Он использовал эльфийский размер, который называется «минламад тент/эстент», — этим размером издревле слагали «нарны» (повести в стихах, предназначенные не для пения, а для рассказывания). Дирхавель погиб во время нападения на Гавани сынов Феанора.
С того места, где Турин со своими людьми поселился в древнем жилище Мелких гномов на Амон–Руде, и до путешествия Турина на север после падения Нарготронда, где снова начинается «Нарн», детально разработанного повествования не существует. Однако из множества пробных набросков и заметок можно извлечь некоторые сведения, которых нет в кратком изложении «Сильмариллиона», и даже отрывки связного повествования в том же масштабе, что и «Нарн».
В одном отрывке описывается жизнь изгоев на Амон–Руде после того, как они поселились там, и устройство Бар–эн–Данведа.
Поначалу изгои оставались довольны своей жизнью. Еды было вдоволь, и у них имелось хорошее убежище: теплое, сухое, и места в нем хватало всем, даже с избытком: они обнаружили, что в этих пещерах при нужде можно расселить сотню человек, а то и больше. За первым залом располагался другой, поменьше. У стены был очаг, а над ним — дымоход; он шел через скалу, и его выход был искусно спрятан в какой–то расселине на склоне горы. Были там и другие комнаты, куда вели двери из больших залов или из коридора, что соединял их. Там были спальни, мастерские, кладовые. Делать запасы Мим умел куда лучше изгоев, и у него было множество сосудов и сундуков, каменных и деревянных, очень древних на вид. Но большинство комнат теперь опустели: секиры и прочее оружие, что висело в оружейнях, заржавело и запылилось, полки стояли голые, и праздны были кузни. Лишь в одной шла работа — в маленькой мастерской, что примыкала к дальнему залу и имела общий дымоход с его очагом. Мим иногда работал там, но никого другого туда не пускал.
До конца года они больше не совершали набегов, а на охоту или собирать пищу выходили обычно маленькими группами. Но они долго не могли научиться находить дорогу обратно, и, кроме самого Турина да еще полудюжины людей, остальные так и не привыкли к ней. Однако видя, что человек, искусный в таких делах, может отыскать их логово и без помощи Мима, они днем и ночью держали стражу вблизи расселины в северной стене. С юга им ничто не угрожало: взобраться на Амон–Руд с той стороны было невозможно; но днем на вершине обычно стоял часовой — оттуда было далеко видно. Склоны вершины были очень крутыми, но туда все же можно было подняться — к востоку от входа в пещеру были высечены грубые ступени, ведущие наверх, до того места, где склоны становились более пологими.
Так шло время, без тревог и опасностей. Но с наступлением осени пруд сделался серым и холодным, березы облетели, начались ливни, так что приходилось больше времени сидеть в пещере. И вскоре изгои устали от темных подземелий и тусклого сумрака залов; и большинству казалось, что жизнь стала бы куда приятней, если бы рядом не было Мима. Слишком часто возникал он из какого–нибудь темного угла или боковой двери, когда они думали, что он совсем в другом месте; а при Миме разговор не клеился. Разбойники приучились разговаривать не иначе как шепотом.
Однако с Турином было иначе, хоть его люди и дивились этому. Он все больше сходился со старым гномом и все чаще внимал его советам. Когда пришла зима, он, бывало, часами сиживал с Мимом, слушая его рассказы о своей жизни и гномьи предания; и, когда гному случалось дурно отозваться об эльдар, Турин не одергивал его. Мим, казалось, был весьма доволен этим и платил Турину искренним расположением; лишь его пускал он по временам в свою кузницу, и они подолгу беседовали там наедине. Людям же это не очень нравилось, и Андрог ревниво косился на эту дружбу.
Текст, что следует далее в «Сильмариллионе», не сообщает, каким образом Белег нашел дорогу в Бар–эн–Данвед: он «внезапно появился среди них» «в тусклых сумерках зимнего дня». В других коротких набросках говорится, что из–за беспечности изгоев в Бар–эн–Данведе в разгар зимы иссякли запасы, а Мим неохотно делился съедобными кореньями; поэтому в начале года они вышли из крепости на охоту. Белег вышел к Амон–Руду, наткнулся на их следы, и то ли разыскал лагерь, который им пришлось раскинуть, ибо их застала метель, то ли прокрался вслед за ними в Бар–эн–Данвед.
В это же время Андрог, разыскивая тайную кладовую Мима, заблудился в пещерах и нашел потайную лестницу, что вела наверх, на плоскую вершину Амон–Руда (именно по этой лестнице несколько изгоев бежали из Бар–эн–Данведа во время нападения орков — «Сильмариллион», гл. 21, стр. 224). И то ли во время упомянутой вылазки, то ли позднее Андрог, несмотря на проклятие Мима, вновь взялся за лук, и был ранен отравленной стрелой — только в одном из нескольких упоминаний об этом событии сказано, что стрела была орочья.
Андрога вылечил Белег, — но, похоже, недоверие и нелюбовь Андрога к эльфу от этого не уменьшились; Мим же еще сильнее возненавидел Белега, ибо он посмел «снять» проклятие, наложенное Мимом на Андрога.
— Оно еще исполнится, — сказал гном.
Миму пришло на ум, что если он тоже отведает лембас Мелиан, он вновь обретет юность и силу; украсть их ему не удалось, и тогда он притворился больным и попросил лембас у своего недруга. Белег отказал ему, и ненависть Мима стала непримиримой, особенно оттого, что Турин любил эльфа.
Можно также упомянуть, что, когда Белег достал из мешка лембас (см. «Сильмариллион», гл. 21, стр. 222, 223), Турин сперва отказался от них:
