Сердце Оххарона - Суржевская Марина "Эфф Ир" (книги бесплатно без .TXT) 📗
Он опустил руку и расстегнул маленькую пуговичку на ее платье. Продолжая смотреть ей в лицо. Не отрываясь. Потом еще одну. И еще. Его дыхание уже обжигало горло, и клыки царапали губу. Шариссар опустил голову и лизнул ей шею. Провел языком до яремной впадинки. И ниже. В вырез ее серого платья. Еще ниже, отодвигая зубами край простой сорочки и приказывая себе не раздирать ее в клочья. Лишь отодвинуть, обнажая полную грудь. Стянуть до розовых сосков, коротко втянуть воздух и накрыть ртом эту желанную горошину.
У Леи вырвался из губ стон, и Шариссар глухо зарычал, изо всех сил сдерживая себя. Его губы и язык ласкали грудь Леи, а руки скользили по ее бедру, приподнимая платье. Чулок не было, и паладин провел ладонью от колена до бедра, чувствуя, что долго так не выдержит. Он оторвался от ее груди и посмотрел в лицо Леи. Щеки девушки покраснели, а губы чуть приоткрылись.
— Лишь сон… — прошептал Шариссар. — Очень… сладкий… сон… Не просыпайся… Не уходи от меня… Не уходи.
Ее ресницы дрожали, сознание пыталось сбросить оковы наложенных чар, но Шариссар не позволял.
— Не отпущу… — Он коротко вздохнул и накрыл ее губы, продолжая ласкать девушку, нежно прикасаться к ее телу, заставляя себя не торопиться, не сжимать изо всех сил, не будить, хотя его тело превратилось в один пульсирующий нерв, а кровь сменилась на жидкое и необузданное желание.
Его бедра уже двигались, неосознанно пытаясь прижаться еще теснее! Он желал вновь ощутить то, что он почувствовал в Обители Искры. И сдерживаться становилось все сложнее, все мучительнее, почти невозможно… Шариссар целовал, проводил языком по бархату ее кожи, впитывал ее вкус и запах и рычал, потому что хотел большего. Он скользнул ладонью по внутренней стороне бедра Леи, погладил. Девушка прерывисто вздохнула, а сам паладин застонал. Это доводило его до помешательства, и он жадно лизнул шею Леи, понимая, что сейчас сорвется.
Ему хотелось разбудить ее. Увидеть ее разноцветные глаза. И то выражение, которое появится в них, когда он до конца войдет в ее тело. Ему нужно было увидеть это — настолько, словно от этого зависела его жизнь! Многоликий Мрак! Да, это все, что ему было нужно, — видеть ее глаза во время их близости, видеть то выражение любви и наслаждения, что было на лице Леи в Обители Искры.
— Лея…
Клыки случайно царапнули ей губу, и паладин ощутил каплю ее крови во рту. Внутри взорвалось невыносимо яркое желание, он задышал, пытаясь хоть немного усмирить то, что происходило с ним. Но это было почти то же самое, что сдержать извержение проснувшегося вулкана.
Все его существо, все инстинкты и все чувства требовали обладания. Требовали и молили, рыча и воя от нетерпения. Присвоить, вбиться, взять. Сделать своей! Навсегда. Его метка на спине обжигала огнем, усиливая связь с каждым новым прикосновением, с каждым вдохом, каждой лаской. Он целовал ее губы, почти не понимая, что уже трется об нее, словно зверь, предвкушая этот момент блаженства. Момент погружения…
«Моя, моя, моя!» — внутри билось лишь это, заглушая голос разума.
Шариссар дернулся в сторону и завис над Леей, с хрипами втягивая воздух. Злость понимания отрезвила, обожгла, словно раскаленный хлыст Карающих.
Что он творит?!
Он готов залезть на нее, пока Лея спит?!
Он?
В армии случается всякое. Насилие — не редкость, звери доказывают свою силу, и спорить с этим трудно. Но то, что неприемлемо ни в каком виде, — это насилие над Бездушными. Теми, кого возвращают к жизни Поднимающие. Порой эти тела красивы, а служат достаточно долго. К тому же покорны и беззащитны. Но трогать это недостойно и подло, это мерзко!
А ведь он делает почти то же самое.
Конечно, Лея жива и просто спит, но она не здесь. Не с ним. Он лишь берет ее тело, в то время как сознание… его ненавидит.
Неужели он согласен уже даже на это?!
Шариссар скатился с кровати, сжал голову руками.
Если кто-то из солдат совершил бы подобное, он отправил бы того в загоны на растерзание. И одичавшие звери сделали бы провинившегося кормом. В лучшем случае. А в худшем… Вот худшего стражи боялись так, что предпочитали не злить командующего.
Он повернул голову. Его собственное тело корчилось от неудовлетворенного желания, в паху все болело, даже дышать было трудно. Он ощущал на губах вкус Леи, ее аромат дразнил паладина, а звериная сущность билась, требуя взять, заклеймить, не отпускать…
Или этого требовала его человеческая часть?
Или он просто врет себе, оправдываясь желаниями зверя? Разве зверю не все равно, в каком виде брать женское тело? Шариссар же хотел ответа, желал, чтобы Лея в его руках дрожала от страсти и понимала, с кем разделяет эту страсть. Он грезил, чтобы она смотрела на него, когда паладин будет врезаться в ее нежное тело до диких хрипов.
Он хотел снова услышать ее «люблю»…
Злость сменилась яростью, и Шариссар встал, провел рукой, стирая заклинание сна.
— Просыпайся! — его голос ударил хлыстом в тишине комнаты. Лея вздрогнула, ее ресницы задрожали чаще, и она… открыла глаза. Разноцветные и сонные, они уставились на Шариссара, еще не понимая, что происходит.
— Ты?! — Она выдохнула лишь одно слово, но в нем было столько боли и ненависти, что паладин отшатнулся. Лея приподнялась на локтях, осматривая себя с недоумением и страхом. Расстегнутое платье, задранный подол, незнакомую комнату…
— Кошечка. — Он завис над ней, не зная, что надо сказать, не понимая, как остановить. Хотел сказать, чтобы не уходила, хотел попросить прощения или крикнуть, что она нужна ему. Но наткнулся на яростный взгляд, обжигающий сильнее огненной плети.
Замах он, конечно, увидел, но сдерживать не стал. Позволил ей ударить — сильно, больно, хлестко. Ударить его по лицу открытой ладонью, так, как не бил паладина никто и никогда. Пощечина — обидная и горькая, удар по гордости и самолюбию.
— Не смей. Ко мне. Прикасаться. Никогда!
Слова прозвучали так же резко, обожгли яростью и ненавистью.
Воздух между ними сгустился, стал тяжелым и сухим, раздирающим горло. Он так и нависал над Леей, опираясь на кулаки возле ее головы, смотрел в разноцветные глаза, чувствовал ее тепло. Они были так близко друг к другу, совсем рядом, протяни руку — и вот она, Лея, его дикая кошечка…
И так далеко.
Словно предательство способно отбросить дальше, чем грани миров, будто ненависть разделяет надежнее барьера из пространства и времени. Он чувствовал на губах ее дыхание и понимал, что сейчас Лея еще дальше от него, чем была в своем мире.
И она дернулась назад, желая отстраниться, уйти, сбежать, стать недосягаемой для него, и сделать Шариссар ничего не успел.
Легкий женский вдох замер на его губах вместе с последним «ненавижу» и исчез. Вместе с Леей. Кровать вновь стала пустой.
Проклятый смрадный кантаххар! Его жизнь снова стала пустой и никому не нужной. Даже ему.
Шариссар выгнулся, понимая, что обращается в зверя, и уже не сопротивляясь этому. Оставаться человеком становилось слишком тяжело.
ГЛАВА 15
Элея
Я открыла глаза вновь посреди ночи. Облизала губы. Выдохнула.
Сердце стучит набатом, губы болят, а тело… В теле томление и слабость, сладкая и тревожная нега. И сон. Снова этот сон. В котором Шариссар яростно целует меня и я чувствую его шелковый и влажный язык, сплетающийся с моим. Я знаю вкус его поцелуев — дурманящий, терпкий, лишающий разума. Я не хочу этого, но не могу сопротивляться. Проклятый Темный! Прошлую ночь я провела урывками, боясь этих снов. Но в эту провалилась в сновидения, стоило лишь прилечь на кровать — усталость взяла своё, и вот снова все повторилось.
Не хочу, не хочу думать о нем! Не хочу вспоминать! Но как не думать, когда в моем сне он рядом, целует меня, прикасается? Я чувствую его тяжесть и ласки, заставляющие мое тело выгибаться, плавиться, подчиняться ему.
Только все это не было сном.
