Хранители. Единственная (СИ) - Фрей Таня (книга жизни TXT) 📗
– Ричард, где всё остальное? – спросил он, вскрывая первую попавшуюся коробку и вы вскипая оттуда папки с файлами. – Тут даже наверняка не вся документация.
Ричард молчал. Стоял, облокотившись о дверной косяк, и молчал.
В комнате зашуршало, и через пару секунд оттуда вышел Джим, таща какие-то пакеты, которые поставил туда же, к коробкам. Тогда Миллс обратился вопросительным взглядом уже к нему, поняв, что ответа от своего командира не дождётся.
Джим кивнул головой на Ричарда, пожав плечами, мол, ему ничего известно не было. Маркус схватился за голову, окончательно рассердившись.
Ему не нравилось, что от него что-то скрывали.
А не так же чувствовала себя всегда Сандра?
– Я спрашиваю в последний чёртов раз: где остальные вещи? – не выдержал он.
– Не здесь, – ответил Ричард. Таким тоном, словно этого ответа было вполне достаточно, ведь он был информационно и по смыслу перегружен.
Маркус широко распахнул глаза, подойдя к нему и чуть склонив голову набок.
– Да ладно? – наигранно изумился он. – А я ведь слепой такой. Не заметил. А раз не здесь, то где же? Трудно сказать? Это что-то очень… секретное?
Последнее слово он произнёс шёпотом и фальшиво ужаснулся. Или не фальшиво: возможность наличия секретов, скрываемых от него, не могла не приводить в состояние некоторого непонимания и испуга за настоящее.
– Это не единственная наша новая штаб-квартира, – наконец, чтобы Маркус от него отстал, сказал Грин. – Находиться в одном месте отныне опасно.
Миллс так и прыснул со смеху, начав шагать по коридору туда-сюда.
– Ну, конечно, – еле удерживаясь, чтобы не погрязнуть в хохоте полностью, начал он. – Каким-то дивным образом стало известно о нашем месторасположении, и это побудило нас бежать оттуда, чтобы пятки сверкали. Вот только по какой-то странной причине никто не задаётся одним простым вопросом: как же про нас стало известно? Кто нас сдал?
– Не забывай, в Нью-Йорке камеры, – напомнил Джим, усевшись на табуретку.
– Не забывай, у нас есть Энсел, – парировал Маркус. – Так что дело совсем не в камерах. Эта утечка произошла изнутри, а вместо того, чтобы её устранить, мы заперли себя вместе с ней. Задохнёмся же. Это не ясно?
Он хлопнул в ладоши для пущего эффекта. Хлопок гулко раздался эхом, оттолкнувшись от твёрдых стен.
– И мне даже никто не скажет, где остальные квартиры, так? – уже гораздо тише спросил Маркус.
– Нет, – коротко ответил Ричард. Миллс не смог не ухмыльнуться.
– Спасибо.
Он протиснулся мимо Грина и распахнул дверь. Вышел. И захлопнул её за собой.
Казалось, ещё никогда в своей пока ещё не слишком долгой жизни он не ощущал себя настолько бесполезным и униженным. И оскорблённым.
***
В больнице Калвари Сотрудники не только занимались лечением пациентов, не только следили за проводимыми порой экспериментами, хоть и случалось это всё-таки редко, не только занимались моргом, но и имели время для построения собственных теорий, планов и создания необходимого мнения большинства, которое было основой для ведомой ими всеми политики. Нэнси уже пыталась начать приводить в исполнение их задачу, да даже не только начать, но и закончить в тот же миг, однако это мальчишка знатно помешал. Да и девчонка сама оказалась не такой глупой, какой представлялась.
Но это не отменяло того факта, что она была занозой. Причиной всего происходящего. То, что она не была глупой, не возмещало то, что после её появления всё и везде покатилось в глубокую нору, из которой нельзя было выбраться, ведь верёвку сверху никто бросать не собирался.
Посвящаемая наносила лишь вред. Явилась, и сразу все о ней заговорили, начав вспоминать былое. Многие в то время ещё и двух фраз сложить не могли, ползая по полу в поисках кубиков, но это не мешало им говорить обо всём так, словно они были истинными свидетелями всех происходивших событий.
Посвящаемая, сама о том не догадываясь, давала дуракам слепую надежду, а умным – сплошные поводы лишь пуще развить в себе ненависть к ней и к тем, кто вдруг ни с того ни с сего был готов её обожествлять и возносить выше небес. Так казалось Нэнси и тем, кто был с ней единого мнения.
А таких было совсем не мало.
Посвящаемая была проблемой. От проблем необходимо избавляться.
Потому Нэнси, на свой страх и риск, и рассказала ей немного о существовании экспериментов. Потому что думала, что это будет последнее, что она сможет узнать об этом мире. Потому что заперла её в морге, надеясь, что она там замёрзнет, и её гибель спишут на несчастный случай.
Нэнси надеялась, что Сандра Вайтфейс умрёт, и что смерть её завершит вереницу неудач и не самых лучших событий. Потому что во всём мешала только лишь она одна, и отрицать это было бы бессмысленно.
Стало понятно, что ожидать её в больнице уже не имело никакого смысла. Ей попросту здесь нечего было делать: Кастора Бэнкса выписали, а за трупом Алекса Раунда она во второй раз тащиться точно не была настроена после того, что произошло в первый. А значит, задачу свою им решать необходимо было каким-то другим способом.
У них осталось два варианта, и оба были чересчур глобальны. Либо город, либо Штаб. Больше ничто не подходило на роль места идеального преступления. Но они это преступлением не считали и считать не хотели. Эта смерть была бы освобождением.
Связи в Штабе были. Хорошие. И там те, кто должен был, уже были на чеку.
С городом всё обстояло сложнее. Хотя бы потому, что, во-первых, датчик Сандры не передавал её истинного местонахождения и состояния, во-вторых, далеко не все видеокамеры находились в рабочем состоянии. А значит, на него больших надежд возлагать не следовало. Но и исключать такой возможности тоже было нельзя. Всякое ведь могло под руку подвернуться.
Они были уверены, что смерть Посвящаемой – это выход. Они стремились к нему, а он всё сильнее отдалялся от них, дразня, сверкая своей неоновой вывеской над дверью. А они продолжали бежать, надеясь, что когда-нибудь им удастся его догнать. Выход.
Единственно возможный среди несуществующих вариантов.
***
Когда Маркус надел на себя наушники, то окружающий мир словно перестал для него существовать. В стрелковых, в отличие от обыкновенных, с помощью которых люди слушают музыку, действительно ничего не было слышно, а если и было, то лишь что-то, звучащее слишком громко, но еле-еле, тихо-тихо. Как будто то был звук из параллельной вселенной.
В первый раз он произвёл свой выстрел так, словно до этого уже стрелял, как бы напыщенно и идеалистично это не звучало. Но просто он не боялся грохота, который наверняка бы раздался после того, как он нажал бы на спусковой крючок, и отдачи. А если бы боялся, то инстинктивно дёрнулся бы, и пуля в мишень уж точно бы не попала, уйдя куда-то в сторону. Приклад плотно упирался в его плечо, и когда тот роковой выстрел, наконец, случился, то Маркус ощутил лишь плавный толчок. И практически тишину. Без грохота, которым всех пугали.
Вот и сейчас он уже прижимался щекой к прикладу, целясь правым глазом, ловя мишень, которую, казалось бы, и ловить не нужно было: вот же она, неподвижная. Однако, на самом деле, движима была и она, пусть эти движения и были еле уловимы.
Сконцентрироваться не получалось. Чертыхнувшись, Маркус убрал приклад от плеча, глубоко вдохнул, протяжно выдохнул. У него возникало ощущение, будто руки его дрожали, но сказать наверняка, так ли это было на самом деле, у него не получалось.
Адекватно задержать дыхание тоже не выходило. А ведь не задерживать его ему, приготовившемуся стрелять из автомата, было нельзя. При прицеливании. Дышать во время взятия “ровной мушки” – пожалуйста. В последний миг прицеливания – ни в коем случае. Иначе можно было потерять цель.
Инструктор в своё время уделил этому очень много внимания. Видимо, сам в такую ситуацию попал однажды, а потому не хотел, чтобы кто-то повторил его ошибки.
Маркус снова упёр приклад в правое плечо. Щекой ощутил прохладу. Мысленно проклял человеческую природу за то, что зрение не было у людей очень чётким. Таким оно было, средненьким.
