Лиса в курятнике - Демина Карина (полная версия книги .TXT) 📗
Не уронила.
Поставила.
Повернула и, не удержавшись, коснулась вьюнка, который на прикосновение отозвался дрожью, и цветы-колокольчики зазвенели. Надо же…
Табличку Лизавета подписала.
Отступила.
— А теперь, — Анна Павловна хлопнула в ладоши, — предлагаю вернуться. Время обеда… а уже после него высокая комиссия беспристрастно…
Тут она определенно смеялась.
— …оценит результаты вашей… тяжелой работы…
Обед проходил в напряженном молчании, и в отсутствие Авдотьи кусок в горло не лез. Почему-то представлялась она белой, изможденной, утопающей в перинах, укутанной одеялами, но все одно зябнущей. Лизавета старательно гнала прочь вымышленные сии картины, пытаясь переключиться на работу, но выходило не слишком хорошо.
И все вздохнули с явным облегчением, когда обед подошел к концу.
Сад…
Сад был многолюден.
Лизавета и прежде предполагала, что дворец царский скрывает немалое количество народу, но ныне была удивлена, и не сказать чтобы приятно.
Дамы.
Кавалеры.
Фрейлины и гофмейстерины, окружившие женщину столь удивительной красоты, что Лизавета разом ощутила собственное несовершенство. Впрочем, она тут же успокоилась: рядом с этой женщиной все были одинаково несовершенны.
Бледная кожа.
Белая.
Белоснежная даже. Подобной белизны Лизавета не встречала ни у мрамора, ни у первого снега. Впрочем, гляделась она не сказать чтобы неестественной. Золотые волосы, заплетенные в две тяжелые косы, а те, связанные друг с другом, даже на вид казались непомерно тяжелыми. Но красавица держалась спокойно, будто привыкла к этой тяжести.
Черты лица правильные.
Бледноватые губы.
Зеленые глаза. Каменные… определенно… и пусть говорят, что камень мертв, но этот был более чем живым.
Лизаветино сердце пропустило удар, и она поспешно отвела взгляд: нехорошо вот так глазеть на ее императорское величество. Прежде Лизавете казалось, что парадные портреты несколько преувеличивают красоту императрицы, а теперь она понимала: преуменьшают.
Безбожно.
Анна Павловна хлопнула в ладоши, и гомон стих, а люди, до того бродившие вдоль стола, казалось, бесцельно, скоренько отступили, освобождая дорогу ее императорскому величеству.
Лизавета и сама не поняла, как получилось так, что она и другие девицы оказались по правую руку императрицы, а все прочие придворные — по левую. И оказалось их не так чтобы много… человек сорок, может, пятьдесят. Главное, что они явно затаились, чего-то ожидая. И это ожидание Лизавете крепко не по нраву пришлось.
Вот не ждала она от придворных ничего хорошего.
Дамы раскрыли веера, пряча улыбочки. Кавалеры отворачивались, изредка обменивались репликами друг с другом.
Императрица прохаживалась вдоль стола, останавливаясь то перед одним букетом, то перед другим…
— Кто хочет начать? — голос у нее оказался по-девичьи звонким.
А ответом послужила тишина. Впрочем, ненадолго.
— Я, пожалуй, — выступила Аглая Одовецкая. Ныне, одетая в светло-бирюзовое платье, чем-то похожее на гимназический скромный наряд, она смотрелась моложе своих лет.
Простая коса.
Из украшений — камея под горлом.
А букет она составила довольно простой. Темная ветка падуба, в которой поблескивала пара ягод, тонкие нити аспарагуса и золотистый крыльник, чьи тонкие хрупкие цветы дрожали на невидимом ветру.
— К сожалению, я несколько далека от… того, что называют языком цветов. — Аглая осторожно коснулась острых листьев. — А потому составила букет на свой вкус.
Кто-то хихикнул…
Лизавета повернулась. Так и есть, круглолицая барышня закрылась веером, но глаза ее подозрительно сияли, а склонившийся над ухом кавалер шептал… что-то там шептал. Лизавета покраснела.
— Настойка падуба способна облегчить боли в спине, а смесь аспарагуса и крыльника снимет отек и напряжение в мышцах… правда, я еще не нашла мышанку, без которой настой будет неполным, но в это время года она встречается лишь в березовых рощах…
— Дура, — стоявшая подле Лизаветы девушка произнесла это явно с чувством глубочайшего удовлетворения. — Здесь ей не лечебница…
— Благодарю. — Ее императорское величество коснулась следующего букета. — Всегда отрадно осознавать, когда что-то делается со смыслом…
Розовая башня, символизирующая великолепие империи, рассыпалась, стоило к ней прикоснуться.
— Берясь за работу, следует проверить инструмент, — не выдержала Анна Павловна, когда следом за башней распался лилейный лебедь и огромный торт, сложенный из нескольких видов цветов.
Кто-то разрыдался.
Кто-то не смог скрыть торжествующей усмешки…
Говоря по правде, Лизавета несколько устала. Светило солнце, а зонтов им не предоставили, не предложили стульев. Впрочем, сидеть в присутствии императрицы все одно было неприлично.
Припекало.
Трепетали веера… кто-то что-то говорил, уже не чинясь.
Рассыпалось прахом очередное сооружение из цветов.
Слезы.
Вздохи.
И ощущение, что ноги налились свинцом, а в голове — пустота… и так не бывает, чтобы ни с того ни с сего усталость вдруг навалилась. Если разобраться, Лизавете случалось куда больше времени проводить на ногах да в условиях не самых лучших. И она уставала, но не так… всеобъемлюще.
Она огляделась.
И нахмурилась.
Девицы молчали. Стояли бледны, растерянны… красота куда-то ушла. Кто-то торопливо обмахивался, кто-то озирался, явно пытаясь найти хоть что-то, на что можно было бы присесть… кто-то что-то пытался рассказать об очередном букете, но…
Анна Павловна не слушала.
Она стояла за левым плечом императрицы, которая, казалось, всецело была сосредоточена на этих растреклятых букетах, но смотрела исключительно на девушек. И время от времени что-то черкала тоненьким карандашиком в блокноте.
А если…
Конечно, ее ведь предупреждали, что просто не будет, и если все так, как Лизавета предполагает… Она отыскала взглядом Снежку, которая казалась отстраненной и задумчивой, она стояла в стороночке, погруженная в собственные мысли. А вот княжна Таровицкая не выглядит уставшей, вполне свежа и весела, окружена группой кавалеров… что-то говорит… смеются и говорят уже ей… Одовецкая наблюдает за соперницей с какой-то непонятной ревностью, но тоже ни тени усталости…
Лизавета сосредоточилась.
Щит.
У нее не всегда получалось, но если попробовать… из воспоминаний. Вот отец берет ее на первую охоту. Матушка возражает: где это видано, чтобы девицы охотились? У нее от ветра кожа огрубеет, а на руках появятся мозоли, и вообще неприлично в мужском седле ездить.
Увидит кто…
Увидят, отец в этом уверен. И похвалят… они идут по снегу… прохладному белому снегу, который прихвачен морозцем, и белая корочка хрустит, а ноги в снегоступах проседают, но не проваливаются. Это потому, что в Лизавете веса меньше, чем в белке.
Усталость отступает, медленно и нехотя, дышать и то становится легче. И Лизавета дышит, а отдышавшись, ловит на себе одобрительный взгляд. Анна Павловна? Но… взмах рукой. Очередь? Конечно, Лизавета едва не забыла про букеты. И выходит, пора…
Разом нахлынула неловкость, но с нею Лизавета справилась на удивление легко. Просто подумала… да, про ту же охоту, которая была неудачной. А что поделаешь, если по лесу она шла шумно, бестолково? Зато был вечерний костер на поляне. И теплый хлеб. И сало, вкуснее которого она, казалось, не едала… смех отца, ее неловкость…
От императрицы пахло вересковым медом.
И еще летом.
И чем-то иным, незнакомым, но приятным.
— Я… не знаю, что говорить. — Лизавета коснулась каменных листьев, убеждаясь, что хуже не стало. — И понятия не имею, как получилось, что они стали… такими.
Зазвенели колокольчики.
Тихо так.
И кто-то заметил:
— А она использовала магию!
Почему-то простые эти слова заставили девиц очнуться от морока. Да… сильные эмоции разрушают ментальные чары. Красавицы же определенно испытывали сильные эмоции.
