Лиса в курятнике - Демина Карина (полная версия книги .TXT) 📗
— Деточка, — раздался скрипучий голос, отвлекая от работы. Лизавета обернулась. — А не подскажешь, как отсюда выйти-то?
Женщина была немолода.
И одета просто.
Темное вдовье платье, чистое, аккуратное, но от Лизаветиного взгляда не укрылось — перелицовывали его и подшивали, старательно, но несколько неумело. Кружевной воротничок, служивший единственным украшением наряда, пожелтел от старости.
Шляпка давно вышла из моды.
А ридикюль потрескался на уголочках.
— Простите…
— Сын у меня тут служит… навещала вот, — смущаясь, произнесла женщина. И плечи ее опустились. — А он в карауле… сказали, сегодня не сможет… так-то он меня провожал, а тут пошла и заблудилась… сынок у меня хороший…
Она вздохнула и замолчала.
Только смотрела так растерянно, напомнив тем самым тетушку, которая тоже не умела просить. Вот вышивать умела, и крестиком, и гладью. Шить и вязать. Дом содержать. Готовить… а просить — нет.
И как быть?
Недоделанный букет смотрелся несколько жалковато, особенно по сравнению с цветочными фигурами других конкурсанток, но…
— Идемте. — Лизавета торопливо сунула в горшок веточку золотистого вьюнка. Все одно ей не победить, а у человека беда. И как знать, не обидят ли? Среди гвардии тоже всякие встречаются. Увидят. Пристанут с расспросами, потом, может, еще и сыну несчастной попадет, что ходят по саду всякие… — Только я тоже не очень хорошо тут ориентируюсь… а вас к воротам?
Женщина закивала.
— Здесь обойдем… ни к чему нам лишний раз на глаза попадаться…
А то мало ли, вдруг да взгляд благородной особы оскорбится.
— И тропиночкой… сын, стало быть?
— Единственный, — вздохнула женщина, прижимая ридикюльчик к груди. — Батюшка нас оставил… теперь вот маюсь… когда б не Лешечек, точно в монастырь бы ушла…
— К чему вам в монастырь? — удивилась Лизавета. Никогда-то ей, любящей жизнь, не было понятно это вот стремление укрыться от мира.
— Людям служить…
— Так по-разному служить можно. — Лизавета огляделась. Кажется, вот тот огромный трехъярусный фонтан находился в самом центре сада, тогда им надо чуть левее… или правее? Вот же… хотела сделать доброе дело, а в итоге… — Сходите в городскую лечебницу, им всегда свободные руки нужны.
— Я не умею…
— Научат. Там не сложно… главное, желание. Или вот еще… школ много, а учить грамоте некому. Вам за это и платить будут…
Сущие гроши, но все же… и тетушке учить нравилось. Сперва она тоже не больно-то хотела идти, приговаривая, что чему она научить способна? А после втянулась. Почувствовала себя нужной и вовсе не такой уж беспомощной, как самой представлялось.
— Куда это вы собрались? — поинтересовался уже знакомый писарь, выбираясь из кустов. А Лизавета в очередной раз подивилась, во-первых, его вездесущности, а во-вторых, престранной привычке местного люда игнорировать дорожки.
Для них же проложены.
А он кусты ломает. Им, между прочим, неприятно.
— К выходу, — честно ответила Лизавета и новую знакомую под руку взяла. А то еще перепугается, чиновники на обычный люд воздействие оказывают парализующее — что на волю, что на разум.
— Решили удалиться, окончания конкурса не дожидаясь?
— Решила помочь. — Чем-то сей господин, который в серости своей казался еще более унылым, нежели большинство его собратьев по чину, раздражал Лизавету. — Если позволите…
— Позволю, отчего ж не позволить… но вы не в ту сторону идете… — Чиновник поправил очочки. — И если уж на то пошло, то вам бы вернуться, барышня… а то ж время…
Он часы вытащил.
Преотменнейшие, подобные Лизавета видела в мастерской, куда батюшкины носила, пытаясь заложить.
За батюшкины ей предложили пятнадцать рублей, и то сироту жалеючи, а вот подобные этим стоили двести пятьдесят семь. Она точно запомнила.
И откуда у обыкновенного писаря подобное богатство?
Он же по стеклышку пальчиком постучал и ручку скрутил бубликом, предлагая почтенной вдове. А та, помявшись, ручку приняла, только зарделась слегка.
— Идите, идите. — Писарь махнул рукой. — А то опять опоздаете…
А он откуда?..
Когда рыжая скрылась за поворотом, Димитрий позволил себе скинуть маску. Не полностью, нет, но спина распрямилась, плечи расправились, и дурной пиджачишко затрещал, предупреждая, что не стоит вовсе уж из образа выходить.
— И позволено ли мне будет узнать, что сие означает? — осведомился он, глядя на спутницу свою строго. А та лишь отмахнулась: мол, что вы к слабой женщине прицепились.
— Устала я сидеть… тоскливо…
— А если кто узнает? — произнес Димитрий с упреком.
— Кого? Анастасию Павловну? Узнают всенепременно… сын у нее тут служит, она к нему каждый месяц наведывается. В этом вот прихворнула, так не страдать же мальчику без солений…
— Я серьезно…
— Дорогой, неужели полагаешь, что моих сил не хватит на такую малость, как смена обличья? Поверь, даже если встречусь я с мальчиком, он матушку свою во мне признает…
— Морочишь?
— Не без того. Но люди и сами морочиться рады.
Пара добралась до арки из плюща и падуба. Красные ягодки поблескивали в темном глянце листьев, будто кто-то бросил горсть ярких бусин.
— Зачем?
— Хотелось своими глазами взглянуть… знаешь, она восьмая, к кому я подошла…
— И?
— И первая, кто согласился помочь…
— Их больше сотни, — проворчал Димитрий, испытывая не то чтобы гордость, но всяко чувство странное, несколько непривычное.
— Так и я ведь не одна. Аннушке это тоже показалось забавным, а найти помощниц… здесь любят игры.
В этом Димитрий не сомневался.
— И что теперь?
— Теперь… не знаю. Посмотрим, но… конкурс — на то и конкурс, чтобы были и проигравшие, с кого-то да надо начинать. А ты здесь что делаешь?
— Да… — Признаться, что просто прогуливался, было как-то неловко. Дел у него множество превеликое, а он прогуливается, будто бездельник дворцовый. Того и гляди сонеты писать начнет.
А может, и вправду?
В отставку — и сонеты…
Луна, глаза, слеза и роза, и что там еще, может, какая мимоза. Очарованье ночи… главное, потренироваться, а там уж стих пойдет. А то навалилось… вот-вот должен был прибыть Кульжицкий, отец покойной, с которым беседа предстояла непростая. Там и Тарушкевич, с ним тоже поговорить следовало, и тягостно, и перепоручить неприятное дело некому…
Стрежницкий опять же, зараза белобрысая… не мог не подставиться… и вот теперь валяется, пытаясь справиться с неизвестною отравой. Лешек, конечно, помог, но и он не всесилен. Что сумел, то сделал, только поздно позвали…
А промедли еще с четверть часа, так и вовсе пользы не было бы.
Хитрый яд.
Как попал? С отравленною пулей? Иначе и не объяснишь… а звучит как бред из грошового романчика, до которого прислуга так охоча… но свезло Стрежницкому, иначе и не скажешь… целитель сперва не заметил, а когда уже заметил, то…
И главное, рыжая там опять отметилась.
ГЛАВА 22
Лизавета успела до того, как часы в Дворцовой башне пробили полдень. А из беседки появилась Анна Павловна с блокнотом в руках.
— Прошу, барышни. — Она указала на столы, на которых уже успели навести порядок. — Будьте столь любезны представить нам результат своей работы… не спешите, места хватит всем.
Последнее было произнесено с явною насмешкой.
Лизавета вздохнула.
Спешить?
Куда ей спешить… хотя… она коснулась листа снежноягодника и вздрогнула. Каменный? Вот не бывает такого, чтобы… он был живым, Лизавета чувствовала это распрекрасно, но все же… все же прохладная жесткая поверхность листочков, выточенных из яркой яшмы.
И белый нефрит ягод.
Золото вьюнка, чьи цветы-колокольчики будто бы светились. И заиндевевшая хрупкость хмеля… Это было невозможно.
Но было.
И… и что теперь скажут?
Она огляделась. Почти все девушки выставили свои работы, каждую снабдив табличкой, на которой писалось имя. Таблички лежали здесь же, на столах… а вон и местечко свободное, с самого края… и надо поспешить. Каменный или нет, но другой букет составить она не успеет. И Лизавета не без труда подняла вазу, надеясь, что донесет ее до столов, не уронив. Все ж каменные растения весили изрядно.
