Рыцарь умер дважды - Звонцова Екатерина (книги бесплатно без .txt) 📗
Бранденберг, кажется, собрался обстоятельно поведать о неизвестном русском, считая, что удовлетворяет мое любопытство. Не догадывается, что я довольствовался бы названием компании-строителя и словами «авторский чертеж». Высвободив локоть, я начинаю осматривать бочки, в беспорядке расставленные на пути, и уточняю:
— Мне хотелось бы составить о вас несколько иное представление. С чем вы приехали, сколько вас. Капитан порта сообщил, что проверил ваши документы и получил список пассажиров, с которым я непременно сверюсь, но…
— Но вам нужны сухие факты и личные наблюдения? Без проблем. — Он подмигивает. — Начнем с носа. Идемте смотреть сцену.
Пока мы следуем вдоль борта, Бранденберг вкратце пересказывает программу Она неспроста названа, как значится на афишке, «Мистерией Мистерий». Любопытные номера: «Шоу кошек и пламени», «Адам и Ева», «Будущее на крыле». Диковин немало, а перемежают их традиционные пантомимы, выступление силача и «человека-ядра». Звездой программы заявлен фокусник, Великий. На вопрос о нем капитан-директор снисходительно уточняет:
— Слышали о братьях Дэвенпорт? [20] Ну, молодчиках, что выкручиваются из запутанных узлов, и сбегают из каменных мешков, и заставляют духов играть на инструментах? Так вот, Великий превосходит их во всем этом и способен на многое другое. Я никогда не знаю, какие трюки он выберет для очередного представления, но поверьте, у вас будет много вопросов, и главный: «Как?!». — Мы уже пришли на округлое пустое пространство, возвышающееся над палубой. — Пообщавшись с ним, сами убедитесь: ярчайшая личность. Талант, джентльмен, герой войны… подобных единицы.
— Единицы? — Я вспрыгиваю на сцену и формально оглядываюсь; если честно, понятия не имею, может ли здесь быть что-то подозрительное. Не внушают доверия разве что «мачты», меж которыми, как я теперь уверен, натягивают канаты, но безопасность здешних акробатов — определенно не мое дело.
— Именно. — Мистер Бранденберг, оставаясь внизу, наблюдает за мной. — И, кстати, Великий очень хотел посетить именно этот городок, прямо рвался…
О своем фаворите капитан-директор опять нацелился говорить много. Не слушая, прохожу по сцене и отодвигаю тяжелую портьеру, — она отделяет закулисье и коридор.
— Там мы готовимся и держим реквизит! — раздается в спину, и, судя по грузному топоту, капитан-директор следует за мной. — Да вы проходите, не стесняйтесь.
Двери помещений открыты. Тихо, отовсюду льется свет. Пахнет воском, духами, тальком и сандалом; запах животных тоже ощущается, но смутно. В одной комнате сверкает предсказательный шар; в другой — от пола до потолка стеклянный террариум, где спят питоны. Третья заставлена инструментами и завалена нотами, там же громоздится пестро раскрашенная пушка. Из четвертой прямо мне под ноги с визгом выбегает белый пудель и мчится прочь.
— Не слишком-то вы доискиваетесь, — слегка пнув собачку для ускорения, комментирует мои передвижения мистер Бранденберг. — Что, не будете переворачивать все вверх дном?
— Опыт показывает, — я не отрываюсь от созерцания гримерной, где вдоль стен висят нескончаемые платья, — что, как правило, нелегальные грузы, как живые, так и не очень, прячут в трюме. Если они есть, мистер Линдон их найдет. У него на подобное нюх.
Капитан-директор походит ближе.
— Хм. Не страшно в свое время было укрывать беглого? У него клеймо прямо на ладони. Или взяли позже? По виду не похоже, что гнул спину на плантации, скорее сбежал юнцом…
Юнцом. Едва попробовав плеть. Так он рассказал в день, когда мы нашли его на досматриваемом корабле и приютили. Так я понял: иногда гордость — не качество, которое ты в себе воспитываешь, а часть тебя, естественная как хребет.
Я разворачиваюсь. Бранденберг дружелюбно улыбается, то ли не видя в вопросах ничего предосудительного, то ли делая вид. Вдруг задумываюсь: как этот человек, чье состояние, по его собственным словам, «лопнуло» в войну, относится к победе Севера? Одергиваю себя. Неважно. Ясно одно: объяснения придется дать, чтобы пресечь все дальнейшие расспросы без дела.
— Это выбор отца, который я поддержал. Он был шерифом. И это не нам должно было быть страшно, а тем, кто впоследствии проиграл войну.
— Янки-и… — тянет мой собеседник. — «До мозга костей», так ваш приятель сказал? Видимо, это относится не только к мэру?
— Ко многим, — сухо киваю я. — Учитывайте это.
Замолкаю, но не отворачиваюсь. Спустя секунд пять напряженной тишины капитан-директор в комичном ужасе задирает руки, будто я нацелил на него оружие.
— Ну что вы так? У меня здесь нет рабов, полный корабль свободных людей! И если хотите знать, в войну я, конечно, продавал хлопок нашим-вашим, но ни разу никого не ударил плетью, пока мне даже было кого бить!
— Рад за вас.
Этот человек — яркий образец того, почему большинство моих соплеменников не любили белых: болтлив, бестактен и, пусть безобиден, но бестолков. У меня нет желания грубить ему и углубляться в политику, так что я сухо прошу:
— Проведите меня дальше. Полагаю, внизу вы держите обслугу. И затем к животным. Надеюсь, мои люди к тому времени тоже закончат.
Капитан-директор, видно, решив, что разозлил меня, покладисто кивает и перестает наконец безостановочно трещать. Мы проходим жилые помещения, где меня знакомят с корабельным поваром, уборщиками, костюмерами и прочими «низами» цирка. Каюты тесные, уступают даже оровиллским камерам, и тут проблематично что-либо спрятать. Иногда я все же проверяю койки или постукиваю по стенам, но чувствую себя дураком, особенно под сонными любопытствующими взглядами. Девушка в последней каюте подмигивает, когда я к ней заглядываю. Все стены у нее увешаны цветными эскизами.
— Софи, принцесса афишек и декораций, — представляет ее Бранденберг.
Софи невзначай ерзает на постели, демонстрируя мне коленки под коротким платьем, а потом игриво прикусывает кончик пера, которым прежде водила по бумаге. Я не задерживаюсь с ней долго, и мы прикрываем дверь.
Зверинец в хвосте судна тоже не вызывает интереса. Койоты и рыси сидят в клетках куда более уютных и просторных, чем каюты обслуги; животные успокоились после выстрела и перестали рычать. Мне тоскливо. Ненавижу запертых зверей. Тем более ненавижу потому, что, пожив так пару лет, «цирковые» забывают свободу, сродняются с людьми. У этих хищников — некогда величественно-диких — ныне вид довольных бездельников. Большинство спит, кто-то вяло вылизывается или чешется, лишь одна рысь бродит вдоль прутьев и разглядывает нас. Поступи мягких лап совсем не слышно.
Подойдя и наклонившись, пристально смотрю на нее в ответ. Молодая, рыжеватая, она зевает во всю пасть, и глаза вспыхивают отблеском солнца. Рысь останавливается. Я усмехаюсь.
— Не делайте так, сэр, — предупреждает мой спутник. — Не злите их. Когда человек глядит зверю в глаза, не вызов ли это?
Не оборачиваюсь.
— Это не вызов, мистер Бранденберг. Это разговор.
Под полный ужаса возглас капитана-директора я тянусь сквозь прутья, и рысь сама трется о мои пальцы, потом лижет их. Я выпрямляюсь, меня опять бесцеремонно хватают под локоть и, как ребенка, оттаскивают от клетки. Не могу не отметить немалой силы мистера Бранденберга, как и металлических нот в его голосе:
— Так. Вы дитя природы, хозяин города и джентльмен, чудесно, сэр. Но если вы пострадаете, ваши друзья спустят с меня шкуру, а я намерен походить в ней еще пару десятков лет. Так что давайте-ка посмотрим или обговорим что-то еще, если вам…
— В обслуге много девушек, мистер Бранденберг. — Высвобождаюсь, выпрямляюсь и первым следую с хвоста прочь. — Наверняка немало и артисток. Стоите вы в предместье, и если точно не хотите в порт, присматривайте за труппой. Убийство произошло в здешних лесах.
Капитан-директор не поводит и бровью, лишь кивает, а потом, кашлянув, уточняет:
— Послушайте. Не мне, конечно, давать советы, но так ли это серьезно? Вне сомнения, мне жаль покойную, но почему вы нагнетаете? Девушки умирают по разным причинам, особенно в маленьких городках, да хоть от скуки. Не сама ли она наложила на себя руки?
