Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена (книги бесплатно TXT) 📗
Я и не подумал поставить кубок под испытывающим взглядом Громовержца.
– Не следовало бы мне омрачать светлый пир ужасами своих подземелий. Но если первая из богинь Олимпа настаивает – могу поведать об Иксионе. С тех пор, как его распяли на огненном колесе, с ним ничего нельзя поделать: он все время орет о моем милосердии и славит мою снисходительность. И уверяет, что я спас его от гораздо более жуткой участи – быть твоим любовником, сестра.
Арес и Гефест подавились нектаром одновременно, к удовольствию дальновидного Гермеса. Он-то, как и Зевс, свою чашу подальше отставил, предчувствуя, что я отвечу какую-нибудь гадость.
Нет, как маленькие, в самом деле. Забыли, что у меня характер скверный?
Грохнуть смехом над женой осмелился только сам Громовержец, прочие спрятали ухмылки (Афина не очень-то и прятала). Покрасневшая Гера открыла было рот…
И споткнулась о мой прищур. Что, сестра, посмеешь наорать на Владыку? Я ведь тебе не муж, на которого ты осмеливаешься повышать голос. Мы, подземные, народ мстительный…
Зевс, посмеиваясь, сделал знак хрупкому виночерпию.
– Пусть Иксион восславит еще и мою справедливость за то, что я всего лишь отослал его к тебе… Хай! Чаши поднимем за милосердие моего брата, гостеприимного и щедрого!
И ведь подняли и выпили, даже Гера, правда, с таким лицом, будто водичку из Стикса хлебала. Позже, конечно, на Зевса посыплются упреки: «Нашел, кого поддерживать на пиру», – но это позже…
А пока Гефест, кряхтя, вскакивает на искалеченные ноги, отбирает у виночерпия черпак – и начинает сам разносить вино. Разбрызгивая его на всех и вся, стараясь двигаться с изяществом хариты и оттого свиняча еще более жутко. И так строит рожи, так всех уговаривает не сердиться – что даже Гера кисло улыбается.
Светает, по залу гуляет утренний ветерок, а пир затихать не собирается. Отзвуками разговора о карах звучит беседа об Эрисихтоне, которого наказала Деметра. «А где она сама?» – «Наверное, наводит порядок на земле после Тифона, там сейчас много работы…» Гестия и Афина затеяли беседу о рукоделии, прочих Гермес увлек плясать, Арес с Силой и Завистью решили удалью во дворе померяться, Гефеста с собой утащили – судить. Гера куда-то степенно и обиженно убрела, не вынеся смешков за спиной…
Многие вообще поисчезали: кто – с нимфой, а кто – с хорошеньким божком. Деметра опять будет жаловаться, что вся трава в саду примята.
Зевс вон радуется отсутствию жены: откинулся на спинку трона и вовсю вглядывается в танцующих харит.
– Как тебе вон та, а? В бирюзовом хитоне с разрезом? Ножки, ножки какие…
– Хороша.
– Ну так… у меня во дворце много спален.
Харита совсем не против того, что во дворце много спален: извивается сине-зеленой змеей, взметывает в воздух пышные черные кудри, ловит мой взгляд… вздрагивает, а потом сразу вспыхивает, но не ломает танец.
– Благодарю. Потом.
– Ха… потом. Ловил бы момент. Когда ты уже женишься, а? Владыке трети мира не положено быть одному. У тебя же была какая-то нереида – что с ней не так?
– Умерла.
– Так за чем дело стало тогда? Или тебе невест мало? Наследниками же придется как-то обзаводиться, домом… А то дворец построил – а жениться не собираешься?
Хрупкий виночерпий сунулся было – отошел, повинуясь знаку Громовержца. Только посмотрел на брата печальными, влюбленными глазами.
В голове шумело ласковое море – отвык я от олимпийских пирушек.
– Почему не собираюсь? Вполне даже…
Гестия отвлеклась от разговора с Афиной. Помахала, обогрела прежней улыбкой.
– Что… что ты туда-то смотришь?! Там две вечные девственницы. Гестия принесла обет…
– Когда?
– Да вскоре после жребия было дело. После победы. Обет сохранять девственность во имя крепости дома на Олимпе. То ли заметила, как Посейдон на нее посматривает… то ли кого-то другого не дождалась с жениховством.
Оранжевый домашний огонек перепрыгивал по пальцам сестры в озорном танце. Она все так же размахивала руками, когда начинала волноваться, и волосами рыжими встряхивала все так же смешно – вечная богиня-девочка…
Я идиот все-таки.
– Да ладно тебе! У меня есть для тебя получше!
– Получше?
– Получше. Моя дочка. Кора. Красавица… войдет в самый расцвет – ей Афродита позавидует! Такая красота редко рождается даже среди богинь, – зажмурился и покачал головой, едва ли не облизнувшись. – Еще совсем юная, а уже прекраснее Эос-зари: какие глаза, фигурка… носик… Ну, для брата не жалко: забирай. Достойное украшение для твоих драгоценностей подземного мира.
Это уже интересно. Громовержец и раньше подначивал меня жениться, но вот чтобы женить самому – этого за ним не водилось.
– Красавица, говоришь… И ее не осаждают толпы женихов?
– Да по ней половина Олимпа с ума сходит! – широким жестом охватил эту самую половину Олимпа. – К ней сватались и Арес, и Аполлон…
– Неужто отказала? Аполлону?
Громовержец все же подозвал виночерпия-Ганимеда. Поднял чашу с вином, задумчиво посмотрел снизу вверх.
– Нет, почему… сами отвалились. Решили, видно, с матерью не связываться…
– А кто мать?
– Деметра, - со вздохом признался младший.
Я засмеялся – во второй раз за жизнь. Гестия и Афина на другом конце стола разом вздрогнули и обернулись.
– Прости, брат. Но я, пожалуй, откажусь от твоего дара…
– Да какая тебе разница, кто ее мать?! Я тебе в жены Кору даю, а не на Деметре жениться заставляю, – Громовержец в раздражении стукнул ладонью по столу – подпрыгнули и затанцевали золотые блюда и драгоценные кубки. – Такая красота пропадает понапрасну! Сестра заперла девочку в Нисейской долине, с нимфами в компании, ей даже на пиры ходу нет. Она станет тебе прекрасной женой…
– А Деметра станет прекрасным дополнением к прекрасной жене, так?
Ей только того и не хватало, чтобы по-настоящему тещей стать. Задатки с самого детства.
Брат ухмыльнулся. Покатал в ладонях чашу с вином.
– Боишься?
Деметры? Я даже взглядом отвечать на это не стал.
Зевс улыбался в бороду и качал головой.
– А все-таки видел бы ты ее – и не устоял бы.
Я хмыкнул. Разговор получался глупейший, и пора было к себе, пир длился уже… сколько? Колесница Гелиоса наверняка высоко в небе.
Я просидел века в одном мешке с тремя богинями. Мне была безразлична Афродита – помнишь, Зевс, как вы тогда с Посейдоном ходили с затуманенными глазами? Если бы не война – передрались бы.
Оставь, младший. Меня не трогает то, что вы считаете прекрасным. Загрубели не только плечи, на которых я держу свой мир – и внутри что-то окостенело. Раньше мне нравилось море – со смертью Левки стало все равно. Я любил звезды – теперь эти огоньки над головой не вызывают у меня ничего, даже воспоминаний.
Может, это просто пришла зрелость – ты ведь теперь тоже не ходишь встречать бури.
Оставь меня моему миру.
Но если уж Громовержец себе что в голову вобьет…
– Съездил бы да посмотрел. Всего-то взгляд, что тебе? А вот я спорить с тобой готов, что ты от нее глаз отвести не сможешь.
Был только один способ закончить эту дурацкую беседу.
– Что ставишь?
– Да что угодно, хоть жену, – хихикнул по-старому, слегка пролив вино.
Вот уж чего мне даром не надо.
– Хорошо. Будь так. Ставлю одно повеление. Останешься равнодушным – выполню, что скажешь. Только трон не требуй.
– Согласен. Дрогну – выполню, что скажешь.
Трон мой ты у меня и так не потребуешь. А потребуешь – вернешь его мне через день, как только ощутишь на своих плечах хватку Тартара.
Мы кивнули друг другу – и одновременно воззвали к водам Стикса, чтобы спор не был пустопорожним.
И два условия этого спора, одно за другим, опустились в холодные черные воды.
– Постой, – он увидел, как я поднимаюсь. – Ты что, прямо сейчас и собрался?
– Деметры сейчас в Нисейской долине нет, - ответил я. – Буду скоро.
– К колеснице, значит, – кивнул он удовлетворенно. – Вот это в наших традициях. Буду ждать – если не придется снаряжать за тобой.
