Дмитрий Русский - Столярова Наталья (версия книг .TXT) 📗
Но сверток развернули, ручки и ножки у смешного маленького человечка поджаты и скрещены, а струйка нацелена вверх. И все хохочут, и обнимают друг друга.
Тимуру три года. Первый раз Диме разрешили взять его с собой в булочную. Они идут, крепко держатся за руки. Братья. О светофорах он знает всё. На красный — обязательно стоять. Машины идут чередой. И вдруг Тимур вырывает руку, бежит в просвет между ними.
Они оба лежат на асфальте. Саднят колени и локти, больно. Тимур возится под ним, но молчит, не ревёт. Отец обхватил их руками — вместе. Откуда взялся?
А потом — белая скатерть на столе и фиолетовые бокалы, у которых имя похоже на собственный звон — «богеммм…». Его тянут за уши, они уже слегка распухли. Мама Катя прикладывает к ним свои прохладные ладони и, шутя, бьёт кого-то по рукам. А вечером — на покрывале — куча подарков, и он засыпает в обнимку с ушастым плюшевым слоном.
Гроза. Сначала — молния, и только вслед — глухое ворчание грома. Мокрый асфальт, пустая дорога. И мальчик пригнулся к рулю велосипеда. Куда он, в такой дождь?
Сосна падала медленно. Сначала она надломилась, почти посередине. Молния срезала её наискосок, рвались мышцы дерева, тяжёлая крона тянула вниз. Она рухнула в тот момент, когда маленький велосипедист сворачивал на грунтовую просёлочную дорогу…
Проснулся резко. И первый раз — сел.
Луна стояла ровно посередине форточки. Как будто неумелый художник нарисовал чёрный квадрат неба и ровный круг луны. Разве это красиво? Слишком просто.
Он пытался разложить всё по полочкам. Двойная жизнь? Параллельные пространства? Пересечения вариантов? Время, которое расходилось веером?
На утреннем обходе он попросил медсестру дать ему зеркало. Она удивлённо посмотрела, но просьбу выполнила. Достала из кармана пудреницу, а сама вышла из палаты. Персонал здесь — на высшем уровне.
Митяй внимательно вглядывался в отражение. Ему казалось, что на бледном после болезни лице ещё больше выделялось багровое пятно.
Но где судьба его раздвоилась? И когда пошла по таким разным путям, заставляя поверить в невозможное? Хотя… Может быть, действительно — последствия травмы? И та, вторая жизнь, привиделась? Но ведь где-то пребывала его душа, пока бессознательное тело лежало здесь?
Выписывали его солнечным сентябрьским днем. Больница в самом центре города, напротив — аллея клёнов. Лучшее дерево осени. Резные листья будто хлопали в ладоши, а ветер тащил и кидал под ноги уже упавшие, омытые ночным дождем, и глянцевые.
Этот дом он не помнил. Память восстанавливалась, но эпизодами, отрывочно, как будто кто-то склеил вразнобой кусками порезанную ленту фильма.
Отец рассказал, что в тот вечер, когда погиб Тимур, кто-то из друзей позвонил Митяю в спортивный лагерь, опередив родителей. Он занимался в тренажерном зале. Весть ударила так, что на миг — отключился, потерял сознание и упал затылком на стальные диски.
Почти два месяца родители ждали, когда он придёт в себя.…
В своей комнате Митяй ориентировался без труда, сразу нашёл боксерские перчатки, натянул на руки и ощутил привычную тяжесть. Подошел к компьютеру, но отец позвал обедать, и он спустился на первый этаж.
Потом они сидели в гостиной, отец достал фотоальбомы в кожаных переплетах. Они смотрели их, один за другим. Путешествия, море. Вот Митяй — на пьедестале почёта, на верхней ступеньке, с поднятой рукой в перчатке, а рядом — снизу вверх смотрит на него сияющий Тимур.
Множество глянцевых карточек, запечатлевших счастливую жизнь.
Серым мышонком скользнула мысль: в той, другой жизни, у него нет ни одной фотографии. Никто и никогда не мог заставить его встать перед объективом. Неужели так и будет всегда: быть здесь, а помнить — о том?
И вдруг мелькнуло лицо… Он вернул страницу обратно. Да, это она — та женщина с остановки, которая бросала Тимуру в лицо злые слова, а потом бежала по обочине за велосипедом. Только здесь она молодая и очень красивая. Узнать трудно, но возможно. Это точно она!
— Кто это?
— Дима, мы никогда не скрывали от тебя, что твоя настоящая мать — другая женщина. Та, которая родила. Но Катя вырастила, с годовалого возраста, она твоя приёмная мать и родная — Тимура.
— А ты — мой отец?
— Да, я твой отец — Антон Молотов. В этом можешь не сомневаться.
— А где она теперь, Люция?
— Ну вот, ты вспомнил её имя! Мы пока не хотели говорить… Она умерла, Дима, две недели назад, и хоронили её тоже мы. Скоро поедем туда — к Тимуру и к ней. Они почти рядом…
— Отчего умерла? Она же ещё молодая.
— От передозировки. Дима, в этом нет нашей вины, она сама выбрала такую судьбу. Я на Кате женился, когда Люция уже уехала от меня. От нас с тобой.
— Да, я знаю. И что она оставила меня в больнице.
Отец резко встал, подошёл к окну, потом обернулся:
— Дима, ты не можешь этого знать. Никогда мы не говорили об этом.
— Я знаю о том, что меня подбросили в детдом. А как я оказался у вас?
— Не понимаю… Откуда?! Этого знать тебе было незачем.
— Так всё же? Как?
— Люция нас уверила, что ты умер. И документы были, и могилка. Бабушка с дедушкой ходили туда весь год. Потом мы заменили табличку, когда узнали, что ребёнок там — другой. А Люся, Люция рассказала всё, когда уезжала в Москву. Она думала, что не вернётся сюда никогда. А я нашёл тебя. И забрал. А потом появилась Катя.
— Понял.
Митяй встал:
— Можно, я пойду прогуляюсь?
— А не рано ещё? Ты как?
— Да, пап, хорошо. Я в парк пойду.
— Ладно. Но я через час подъеду туда. У входа буду ждать. Лады?
— Лады.
Он шёл машинально, ноги несли сами. Только остановился как вкопанный, когда увидел тот дом. Да, именно в этом дворе тогда, зимой, стоял снеговик. И перила на крыльце он чинил вдвоём с Георгием. А на втором этаже — его окно. И там сейчас горел свет, потому что уже наступали сумерки.
Медленно подошёл к калитке, взялся за ручку… Услышал шаги и обернулся. К нему подошел Георгий:
— Здравствуй, ты к кому?
— К Ивану.
— Его пока нет. Но спустись вниз по улице, наверняка встретишь. Он в магазин побежал.
Иван размахивал пакетом, Митяя не видел, сосредоточенно о чём-то думая и не отвлекаясь по сторонам.
— Ванька!
— Митяй! Ну вот, наконец! А я к тебе в больницу ходил, да меня не пустили. Говорят, дома будешь навещать. Тебя выписали?
— Да, сегодня. Я в парк иду.
— И я с тобой. Только недолго, а то — хлеб у меня. Потеряют.
— Вань, а там кто сейчас? Дома?
— Как обычно. У Ирины с Георгием трое своих детей, и трое приёмных — Виктор и Надя. Ну и я, конечно. Там всё хорошо, Дим.
Они шли по парку, говорили обо всём. Полчаса пролетели быстро. Стали прощаться. Иван расстегнул куртку, потянул шнурок, который висел на шее, и снял Оберег.
— Возьми его, Дима. Он твой. И тут ничего не изменишь.
Ваня взял его руку, положил Оберег на ладонь, и сжал её в кулак. Резко повернулся и пошёл. У выхода из парка помахал рукой и припустил бегом.
Отец уже ждал. Ехали минут десять. Они молчали, изредка обмениваясь понимающими взглядами.
Митяй поднялся к себе, не раздеваясь, подошёл к зеркалу. Да, в этой жизни его облик остался прежним, но его любили. По-настоящему…
Он поднял Оберег и поднёс его к лицу. Лёгкое покалывание, а потом, будто ладонью провели, мягкой и тёплой. Митяй взглянул в зеркало ещё раз. Это был он, только не стало на лице уродливой печати. Она легла в центр Оберега последним пазлом. Он засветился, и Митяй оказался на смотровой площадке замка. Навстречу шёл Альвур. Митяй сразу узнал его, хотя видел в первый раз. Альвур подал ему руку:
— Здравствуй, я ждал тебя. Ты заслужил своё настоящее имя в наших мирах. Отныне ты — Витязь Дмитрий Русский.
