Ученик убийцы - Хобб Робин (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗

— Лучше бы доложился, вместо того чтобы пялиться на меня.

Так я и сделал. Трудно было в одно и то же время следить за дорогой и за его лицом, но когда он фыркнул во второй раз, я посмотрел на него и увидел кривую улыбку. Я закончил свой доклад, и он покачал головой:

— Везение. То же везение, что было у твоего отца. Твоей кухонной дипломатии может оказаться достаточно, чтобы изменить всю ситуацию, если только все дело в этом. То, что я слышал в городе, вполне с этим согласуется. Что ж. Раньше Келвар был хорошим герцогом, и похоже, что ему в голову просто ударила молодая жена, — он внезапно вздохнул, — и все-таки это плохо. Верити выговаривает человеку за то, что он плохо следит за своими башнями, а тем временем пираты нападают чуть ли не на Баккип. Проклятие! Мы так многого не знаем! Как могли пираты пройти мимо наших башен незамеченными? Откуда они знали, что Верити уехал из Баккипа в Ладную бухту? И знали ли они, или дело в простом везении? И что означает этот странный ультиматум? Это угроза или издевательство?

Некоторое время мы ехали молча.

— Хотел бы я знать, что собирается предпринять Шрюд? Когда он отправлял мне посланника, он еще не решил. Мы можем прибыть в Кузницу и обнаружить, что все уже устроилось. И хотел бы я точно знать, что он передал Верити при помощи Скилла. Говорят, что в прежние дни, когда больше людей владели Скиллом, человек мог узнать, что думает его вождь, просто некоторое время помолчав и послушав. Но возможно, это всего лишь легенда. Теперь немногие владеют Скиллом. Мне кажется, это решил еще король Баунти. Держать Скилл в тайне, делать его доступным лишь избранным, и тогда он станет более ценным — вот логика того времени. Я никогда особенно не понимал ее. Ведь то же самое можно сказать и о хороших лучниках или штурманах. Тем не менее я думаю, что аура таинственности может придать вождю больше веса среди его людей… Или для такого человека, как Шрюд. Ему бы было очень приятно знать, что его подчиненные никогда не знают, читает он их мысли или нет… Да, это бы ему понравилось, понравилось…

Сперва я думал, что Чейд очень огорчен или даже рассержен. Я никогда не слышал, чтобы он был так многословен. Но когда его лошадь испугалась перебегающей дорогу белки, Чейд чуть не упал. Я протянул руку и схватил его поводья.

— С тобой все в порядке? Что случилось? Он медленно покачал головой:

— Ничего. Когда мы доберемся до лодки, я буду в порядке. Мы просто должны ехать, уже не очень далеко.

Его бледная кожа стала серой, и при каждом шаге лошади он покачивался в седле.

— Давайте немного отдохнем, — предложил я.

— Прилив не ждет. Отдых мне не поможет. Не тот отдых, который я получу, беспокоясь о том, как бы наша лодка не разбилась о скалы. Нет. Мы должны продолжать путь. — И он добавил: — Доверься мне, мальчик. Я знаю, что я могу сделать, и не так глуп, чтобы пытаться сделать больше.

И мы ехали. Больше мы, в сущности, почти ничего не могли сделать. Но я ехал рядом с головой его лошади, чтобы перехватить поводья в случае необходимости. Шум океана становился громче, а дорога резко пошла в гору. Вскоре мне пришлось ехать впереди, хотел я того или нет.

Мы совсем уже выбрались из кустарника на отвесный берег, выходивший на песчаный пляж.

— Слава Эде, они здесь, — пробормотал Чейд у меня за спиной, и я увидел плоскодонное судно, едва ли не касавшееся земли недалеко от нас. Часовой окликнул нас и помахал в воздухе шапкой. Я поднял руку в ответном приветствии.

Мы спустились вниз, скорее соскользнув, чем съехав, и Чейд немедленно поднялся на борт. Я остался один с лошадьми. Ни одна из них не жаждала войти в воду, не говоря уж о том, чтобы перейти через низкую ограду на палубу. Я попытался проникнуть в их сознание, чтобы дать им понять, чего я хочу, но впервые в жизни обнаружил, что просто слишком устал для этого. Я не мог сфокусироваться. Так что, когда трем отчаянно ругающимся матросам и двум другим, которые влезли вместе со мной в воду, наконец удалось погрузить их, каждый кусочек лошадиной кожи и каждая пряжка на их сбруе пропитались соленой водой. Как я объясню это Барричу? Это была единственная мысль, занимавшая меня, когда я уселся на скамейку и смотрел, как гребцы гнули спины, выводя нас на более глубокую воду.

ОТКРЫТИЯ

Время и прилив не ждут человека. Это вечная истина. Моряки и рыбаки хотят этим сказать только то, что их жизнь определяется океаном, а не человеческой выгодой. Но иногда я лежу здесь и, когда чай немного успокоит боль, размышляю об этом. Прилив не ждет человека, и это истина. Но время? Ожидало ли то время, в которое я родился, моего рождения? Может быть, эти события обрушились неотвратимо, как большие деревянные гири часов Сеймйена,цепляясь за мое зачатие и толкая вперед мою жизнь? Я не претендую на величие, и тем не менее, если бы я не был рожден, если бы мои родители не уступили накатившему вожделению, все могло бы быть другим! Столько изменилось бы… Стало лучше? Не думаю. И потом я моргаю, и пытаюсь сфокусировать взгляд, и думаю, мои ли это мысли, или это от наркотика в моей крови? Хорошо было бы один последний раз посоветоваться с Чейдом.

Солнце опускалось к горизонту, когда кто-то разбудил меня,толкнув в плечо.

— Твой господин зовет тебя, — сказали мне, и я мгновенно проснулся. Чайки, кружащие над головой, свежий морской воздух и величественное покачивание корабля напомнили мне, где я нахожусь. Я поднялся на ноги, стыдясь того, что заснул, даже не узнав, удобно ли устроился Чейд. Я поспешил на корму, к каюте.

Я обнаружил, что Чейд сидит за крошечным столом галеры. Он сосредоточенно смотрел на разложенную на столе карту, но мое внимание привлекла большая супница с тушеной рыбой. Тут же были поданные к ней корабельные бисквиты и кислое красное вино. Я не понимал, как голоден, пока не увидел еду. Я чуть не процарапал свою тарелку кусочком бисквита, когда Чейд спросил меня:

— Лучше?

— Гораздо. А как ты?

— Лучше. — Он и посмотрел на меня знакомым ястребиным взглядом. К моему облегчению, он, по-видимому; полностью оправился. Чейд отодвинул в сторону мою тарелку и разложил передо мной карту. — К вечеру, — сказал он, — мы будем здесь. Высадка будет еще более опасной, чем посадка. Если нам повезет, то в нужный момент будет подходящий ветер, если нет, то мы пропустим большую часть прилива или отлива и течение будет гораздо сильнее. Может кончиться тем, что нам придется заставить лошадей плыть к берегу, пока мы поплывем на плоскодонке. Надеюсь, что нет, но на всякий случай будь к этому готов. Когда мы высадимся…

— От тебя пахнет семенами карриса, — я сказал это, не веря собственным словам. Но в его дыхании безусловно был сладковатый запах семян и масла. Я ел печенье с семенем карриса на Весеннем празднике, когда их едят все, и был знаком с легкой пьянящей энергией, которую дает даже то небольшое количество семян, которым посыпают печенье. Все отмечали так начало весны. Раз в год от этого нет никакого вреда. Но Баррич предупреждал меня, что никогда нельзя покупать лошадь, которая хоть немного пахнет семенем карриса, и сказал, кроме того, что если поймает кого-нибудь за кормлением наших лошадей каррисом, он убьет его. Голыми руками.

— Ну да? Это твоя фантазия. Итак, я предлагаю на случай, если тебе придется плыть с лошадьми, положить твою рубашку и плащ в промасленную сумку и оставить ее мне в плоскодонке. Таким образом хоть это останется сухим, и ты сможешь переодеться, когда мы доберемся до берега. От берега наша дорога пойдет…

— Баррич говорил, что если хоть раз дать эту гадость животному, оно уже никогда не будет прежним. Каррис вредит лошадям. Можно использовать так животное, чтобы выиграть одну скачку или загнать одного оленя, но после этого оно никогда уже не будет тем, чем раньше. Он говорит, что нечестные лошадники используют каррис, чтобы животное хорошо выглядело при продаже. Он возбуждает их, и глаза у лошади начинают сверкать, но это скоро проходит. Баррич говорит, что эти семена убивают их чувство усталости и они продолжают скакать даже тогда, когда должны были бы уже упасть от изнеможения. Баррич утверждает, что иногда, когда действие масла карриса кончается, лошадь просто падает мертвой, — слова лились из меня водопадом.