Механические птицы не поют (СИ) - Баюн София (читать онлайн полную книгу .TXT) 📗
— Прекрасно, — тихо сказал Уолтер, ложась на тюфяк.
Эту игру он тоже знал. От бессилия хотелось выть, но он молчал, стиснув зубы, позволяя ненависти все сильнее сжимать челюсть.
Нары были чуть уже, чем требовалось взрослому мужчине. Тюфяк же напротив оказался чуть шире нар.
«Бытовые неудобства способны превратить любую камеру в пыточную. Если вы по какой-то причине не можете пытать допрашиваемого…»
Значит, Унфелих не врал. У него и правда была власть, и он все еще рассчитывал на помощь Уолтера. Еще бы, на Альбионе можно искать Эльстер годами, особенно если у нее есть деньги.
А может, Уолтер — приманка. Но рассчитывать на то, что малознакомая девушка, даже так трогательно жавшаяся к нему под одеялом в холодной гостинице, бросится спасать его, рискуя выдать себя, было глупо. Уолтер когда-то читал несколько романтических книжек, написанных во Флер. Правда, там обычно мужчина спасал девушку из беды, но он вспомнил какой-то глупый романчик о докторе, которого спасала от самопожертвования чародейка. Уолтер тогда посчитал прочитанное изысканной шуткой — всем было известно, что чародейки не умеют любить.
Но как бы там ни было, жизнь не похожа на романтические грезы писательниц из Флер, он давно в этом убедился. Эльстер может и «привязчивая», но не глупая и любит жизнь, какой бы она для нее ни была. Ей незачем его спасать.
При мыслях об Эльстер в душе разливалось ровное, золотое тепло. Удивительно, но его успокаивали воспоминания об этой короткой дружбе. Если она сбежала с деньгами — ее никогда не найдут. Ее следы навсегда растворит Альбионский туман, и она обязательно будет счастлива где-то далеко, как можно дальше от этих людей, которые говорят о ней, как о вещи.
«Неправда, никакая она не вещь. Не разбитая чашка. Пусть мой отец, Джек, Унфелих и все остальные строят сколько угодно преград между людьми, я наигрался в эту игру», — подумал Уолтер, чувствуя, как темнота проникает под закрытые веки и растекается в крови.
Несмотря на неудобства, больную руку и недавний допрос, сон пришел к нему почти сразу. Несколько раз он просыпался в абсолютной тишине, менял положение и засыпал снова. Ему ничего не снилось и ничего не тревожило. В те короткие мгновения между сном и явью он чувствовал себя почти счастливым. В покое и абсолютной безопасности.
…
А потом ему пришлось проснуться.
Воздух в камере, спертый и сухой, давил на грудь, и от него щипало глаза.
По-прежнему стояла звенящая тишина и абсолютная темнота без единого лучика света.
Уолтер не знал, сколько проспал. Черное безвременье, окружавшее его, поглотило счет часов и минут.
Он медленно сполз с тюфяка и осторожно провел рукой по полу у двери. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и прохладное. Уолтер поднял предмет с пола и облегченно вздохнул — фляга. Сделав несколько глотков и с трудом отказавшись от идеи умыться, он отложил ее в сторону. Неизвестно, когда ему дадут еще воды.
Тяжело вздохнув, он ощупал тюфяк. Набит он был неплотно, и несколько минут Уолтер потратил на то, чтобы подогнуть его под размер нар. Закрепить было нечем, и он перевернул тюфяк подвернутым краем к стене.
Манипуляции со спальным местом потревожили раненую руку, хотя он почти ей не двигал.
По руке разливалась тупая пульсирующая боль. Уолтер закатал рукав и кончиками пальцев ощупал рану. Лубок ему не вернули, никаких перевязок не сделали, и сейчас старые бинты местами присохли к коже, а местами оказались влажными от крови.
— Просто прекрасно, — пробормотал он.
Почти половину воды пришлось потратить на то, чтобы размочить присохшие бинты и хоть как-то отмыть их от крови. Уолтер прекрасно понимал, что толка от его манипуляций было немного. Шинель у него забрали, оставили рубашку и жилет. С трудом разорвав правый, чистый рукав, он перевязал руку, надеясь, что воспаление не усилится. Надежда была глупой, это он тоже хорошо понимал.
Больше делать нечего. Он остался один на один с темнотой, болью и усиливающимся голодом. В последний раз он ел на дирижабле, кажется, целую жизнь назад.
Он закрыл глаза. В этом не было особенного смысла — темнота оставалась прежней, только глаза не так раздражала сухость. Уолтер хотел положить на глаза влажные бинт, но потом подумал, что это не лучшая идея.
— Интересно, отец правда от меня отрекается, или жандарм блефовал? — тихо спросил он у темноты. Ему показалось, что звук его голоса осыпался на жилет невесомой пылью.
Уолтер тяжело вздохнул. Он не знал, отрекся ли от него отец, но не мог представить себе, чтобы он пытался спасти его как Джека. Уолтер никогда не был любимым сыном и настоящим Говардом. Если бы он оставался единственным наследником — у него оставалась бы надежда. Но он больше не нужен отцу, у него есть молодая жена, которая скоро подарит ему ребенка. А значит, ему никто не поможет.
От тяжелых мыслей было нечем отвлечься. Больше всего ему хотелось снова уснуть, утопив тревоги. А еще он начинал надеяться, что увидит сон, любой, пускай это даже будет кошмар. От внезапно обрушившейся на него слепоты к горлу то и дело подступала паническая тошнота. Ему не дали ни теней на стенах, ни клочка неба в зарешеченном окне, ни звука далеких шагов или падающих капель. Уолтер помнил, что даже стены и пол в камере были абсолютно гладкими.
Он не мог ощупывать их, строя в голове хоть какую-то картинку — ему оставили монотонную поверхность стен, забрали образы и звуки. Уолтер начинал радоваться, что чувствует боль — она стала его якорем в реальности.
Он не знал, сколько пролежал, вглядываясь во тьму закрытыми глазами. Мысли путались. Самой цепкой оказалась мысль об Эльстер. Если ее все же поймают?..
На третьем курсе университета он присутствовал при допросе. Это было лучшей проверкой его способностей лжеца. Он смотрел, не отводя взгляда и презрительно усмехался. Только сжимал набалдашник трости так, что казалось, алебастр треснет под пальцами, обратившись в пыль. Палач, высокий мужчина в белой маске и белоснежном сюртуке, в конце показал студентам руки. Ни одна капля крови не коснулась мягкой бархатистой ткани. Уолтер смотрел на его манжеты и старался не смотреть на то, что осталось от человеческого тела за спиной палача. Он пытался не думать, что это был за человек, чем заслужил свою судьбу и что должен был совершить, чтобы ему не дали прекратить мучения даже сейчас, когда на скользкой от крови доске конвульсивно вздрагивает нечто обреченное, потерявшее свою суть, но почему-то все еще отчаянно желающее жить…
— Нет, они ее не достанут… — прошептал Уолтер, открывая глаза. Темнота милосердно утопила новое видение — доска оставалась чистой, а вместо обнаженных костей виднелись блестящие зубцы шестеренок…
В тот вечер он пришел в один из борделей фабричных кварталов и напился там до беспамятства. Рыжеватая девушка, похожая на Джейн, сидела на краю кровати в легком пеньюаре, который так и не сняла в ту ночь, и постоянно подливала ему виски. Он лежал на кровати и истерически смеялся, глядя в потолок. «Хотите я добавлю вам капель, сэр?» — участливо спросила его девушка. Уолтер тогда только махнул рукой — ему было наплевать что пить, лишь бы забыться.
Тогда ему казалось, что он умрет. Его первое знакомство опиумными каплями осталось одним из самых мерзких переживаний в его жизни. До утра его жестоко рвало. Ему казалось, что за ним следят, что за ним вот-вот придут и убьют. Кто и зачем — он не знал, но ощущение неминуемой мучительной смерти отступило только под утро. Девушка сидела рядом с ним, гладя по спине и постоянно говорила — кажется, рассказывала какие-то истории, над которыми сама же и смеялась, переливчато и высоко. Он что-то отвечал ей, пытаясь объяснить, что не хочет умирать, и что на Альбионе ничего другого ему не останется, потому что все аристократы — дети этого города, и город их пожирает.
Кажется, она отвечала ему, что Мери — совершенная дурочка и не может, не разбив, донести чашку от стойки до спальни…
Утром Уолтеру было мучительно стыдно, а такого похмелья, как в тот день, у него не случалось ни до, ни после. Но за тошнотой, головной болью и тусклым светом, который вливался в глаза раскаленным свинцом, поблекло увиденное в пыточной.
