Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель - Кууне Янис (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
– Знаешь, а я сегодня дал в морду одному из тех, кто пытался взять тебя силой, – поведал он Эрне с каким-то непривычным для себя жестоким удовольствием.
Та ничего не ответила, но встрепенулась, от чего ее лицо стало лет на пять моложе, глаза ее заблестели, а на щеках заиграли ямочки. Это продолжалось всего несколько мгновений, но от ее безмолвной благодарности Волькше стало почти так же тепло, как в доме Кайи, когда та узнала, что Годинович прибежал защищать ее от Рыжего Люта.
– … Варглоб, – вновь с трудом перескочив запретное слово, начала Эрна: – а кто вы такой?
– Я – венед. Из Ильменьских словен, моя мать латвица… – Волькша прикусил губу, соображая, что бы еще поведать о себе.
– Спасибо, …, но я хотела знать, кто вы на корабле? Почему морские разбойники вас слушаются, как своего старшину? Вы, должно быть из знатной семьи?
– Да, уж какой знатный, – прыснул Волькша: – Сродник бороне да господин корове. Я из самоземцев… бондэ… кнехт, наверное.
Эрна улыбнулась и кивнула.
– Но почему же они вас слушаются?
Волькша замялся. Как-то не хотелось ему хвастаться перед ругийкой своим даром. Не так уж он и хорош. Вот толмачество – другой разговор. Вспомнилось Волкану, как отбаярил он Хрольфов маснкап от суровых эстиннов.
– Я много слов знаю, – ответил он наконец: – во всех наречиях Восточного моря смыслю.
– Так ты выходит у викингов вроде ушей и языка? – восхитилась Эрна, но тут же потупилась, сообразив, что по недомыслию посмела обратиться к Варглобу на «ты»: – Извините меня, мой господин.
– Эрна, ну, пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, не называй меня «господином» и давай на ты, – совсем по-мальчишески взвился Волькша.
Женщина смотрела на него округлившимися глазами и чуть заметно качала головой.
– Ну, пожалуйста, пожалуйста, Эрна, говори мне ты, – Волькша только что не топотал ножками и не дул губы. На сестру Ластю такое ребячество всегда действовало безотказно. Она начинала отворачиваться, чтобы скрыть улыбку и, в конце концов, соглашалась на то, о чем ее просил брат.
Но глаза Эрны, чем дальше, тем больше наполнялись ужасом.
– Что, Эрна? Что? – удивился Волькша.
– Я не могу, – едва слышно созналась молодая женщина.
– Чего ты не можешь?
– Я не могу не говорить вам «господин» и не могу говорить «ты».
– Почему?
Эрна с диковатым блеском в глазах уставилась туда, где днем можно было бы увидеть море. Она развязала тесемки чепца, точно он душил ее, и стащила его с головы. Непокорные волнистые волосы рассыпались по плечам. В лунном сеянии Волькша залюбовался их переливами.
– Так почему же? – уже не так настойчиво, как за мгновение до этого спросил Волкан.
– Муж так приучил, – ответила Эрна, точно сознаваясь в том, что у нее одна нога короче другой.
У венедов тоже было заведено, чтобы жена и дети относились к отцу семейства с почитанием. Но чтобы супруга не могла слова сказать, не назвав мужа господином, – такое было для Годиновича в диковинку. Ни у свеев, ни даже у сродных ругиям турпилингов он не видел ничего подобного.
Ни мало не сумляше, Годинович поделился с Эрной этими соображениями. Как же он был удивлен, когда молодая женщина заплакала. Волькша потратил множество слов, чтобы успокоить ее и разговорить. Он даже начал думать, что Макошь свела его с одержимой: уж так упорно Эрна отвечала слезами на его расспросы. Но не даром Волькшиного отца, Годину, звали порой Родомысличем, мало кто был так же рассудителен, как Ладонинский самоземец. А Волкан был его сыном во всем.
Однако то, что он услышал из уст Эрны, заставило его признать правоту Ятвы, когда та говорила, что лучше порой пребывать в неведении. Повесть ругийки легла на его сердце горючим камнем и замазала мрачными красками красоты Одерской ночи.
У Эрны было пять братьев. Она была младшей, долгожданной дочерью и единственной любимой сестрой. Даром, что ей дали имя Эрна – Первая. Все счастье ее родителей венчалось ею. Братья могли драться друг с другом из-за вкуснятинки, но стоило Эрне попросить у них «хоть кусочек», и они наперегонки отдавали ей то, что она просила. Никто и никогда не смел обижать рыжую девочку, за спиной которой всегда высилось полдесятка удалых парней.
Мать Эрны не поделила тропинку с гадюкой, когда девочке было одиннадцать лет. Как болотная тварь попала на песчаный Волин, неизвестно. Может быть, и не гадюка это была вовсе, но через полдня после укуса у доброй женщины посинели губы и она умерла, точно замерзнув на лютом морозе.
Какое-то время, пока жены старших братьев не приняли на себя заботы по хозяйству, младшая дочь была хозяйкой большого и дружного дома. Но это нисколько ее не тяготило, потому как отец и братья всегда были готовы выполнить любую ее просьбу. Ей даже нравилось считать себя старшей женщиной в семье.
Может статься, потому, не в пример своим сверстницам, Эрна и не торопилась замуж. Может, потому и была разборчива в женихах. Отец ее не неволил, а братья так и вовсе были готовы поднять на смех любого парня, который женихался к любимой сестре.
Когда сын Хохендорфского старшины посватался к девушке ей шел уже шестнадцатый год, и она считалась засидевшейся в невестах. Жених был завидный: статный да родовитый. В детстве мать рассказывала, что ругийский городец у подножья Зеленой Горы, был мрачным местом, но в пору сватовства эти воспоминания уже поблекли в девичьей голове. Ах, если бы была жива ее матушка, не случилось бы всего этого позора!..
Еще на свадебном пиру, что сотворили в Винете, Эрна заметила, как странно смотрит отец ее жениха на свою будущую невестку. Она осведомилась у своего суженого, почему свекор, не таясь, взирает на нее как на лакомое блюдо, только что рукам волю не дает. Но человек, с которым она должна была в ту ночь впервые разделить супружеское ложе, точно не услышал вопроса.
Перед брачной ночью имело место еще одно странное событие: отец мужа хотел войти в спальню вместе с молодоженами. Только смущенный вопрос Эрны заставил ее супруга остановить в дверях своего родителя. Они долго перебранивались шепотом, и старшина Хохендорфа все же послушал своего сына, хотя и сделал это с очень недовольным видом.
В Хохендорфском доме Эрну встретила беременная девочка, лет семьнадцати – жена отца ее новоиспеченного супруга. Волинянку поразила страшная подавленность, в которой находилась ее «свекровь». Для девушки, привыкшей в доме своего отца к самому лучшему обращению, та приниженность и забитость, с которой ее сверстница обращалась к своему мужу и его сыну, была совершенно непонятна.
И уж полная и жестокая неожиданность ждала ее вечером, когда отец мужа начал беззастенчиво лапать, да что там лапать, пытаться изнасиловать ее на глазах у супруга. При этом муж Эрны совершенно не обращал внимания на ее крики и возмущения. Но не даром девушка выросла с пятью братьями. Какой бы любимой сестрой она ни была, но и ей доводилось принимать участие в потасовках. Словом отпор, который получил свекор, ошеломил его.
И тогда отец кликнул сына. И к ужасу Эрны тот явился на помощь насильнику. Вдвоем они одолели молодуху, и после того, как старший сделал свое похотливой дело, муж, ни мало не сумляши, выполнил и свой супружеский долг.
Она хотела бежать в тот же день, но ее связали, запихнули в рот деревянную чушку и оставили на несколько дней без пищи и воды.
Через седмицу братья приехали проведать Эрну. Но им сказали, что их сестра со своим мужем, младшим старшиной Хохендорфа, уехала жить в Роскилле, ко двору даннского конунга, которому городец платил дань. Об этой лжи ей шепотом рассказала «свекровь», когда месяц спустя у них завязалось что-то вроде скрытной дружбы. Она же поведала Эрне, в какой ужасный дом та попала.
Предки мужа Эрны были старшинами Хохендорфа уже одиннадцать колен. Даром что должность эта считалась выборной, но на сходках в общинном доме никто даже слова не мог сказать против них. Люди шептались, что на непокорных старшины наводят порчу и разорение. Поговаривали, что род их восходит не то к древним вождям, приведшим ругиев на эти земли, не то к древним колдунам, опустошившим берега Одера своими чарами, для того чтобы ругии могли здесь поселиться.
