Ночь Серебра (СИ) - Кононова Татьяна Андреевна (читать книги полностью .txt) 📗
— Неужто получилось?
— А я ведь тебе сказывал: захочешь — так всё получится, — дедушка Любим удовлетворённо крякнул, провёл ладонью по своей окладистой седой бороде. — Ну-ка, давай ещё разок повторим…
Однако первый успех оказался будто бы случайным: ничего, кроме такой крохотной искорки, появлявшейся на секунду-другую и тут же гаснущей, у Славки не получалось. Но и без того они были довольны друг другом: старик-ведун — своей способной ученицей, а она — своим первым и оттого невероятно радостным успехом.
Когда уже стемнело и предзакатный холод загнал всех в избу, Славка не бросила попыток вызвать Свет из глубины души. В маленькой полутёмной горнице при тусклом блеске взошедшей луны ей нет-нет да и казалось, что на ладошке вспыхивают яркие искорки, а между пальцев протягиваются тонкие, хрупкие серебристые нити. Ярико, отлучавшийся ненадолго проводить Велену и Всемира до границы леса, вернулся и застал её за этим занятием. Славка не замечала его: раз за разом вызывала Свет, и вот он уже задерживался намного дольше, нежели поначалу, светил куда как ярче, и эту искорку уже можно было разглядеть. Боясь ненароком спугнуть её шумом, даже неосторожным дыханием, Ярико неслышно подошёл, присел перед Славкой так, чтобы быть с нею одного роста и тоже стал рассматривать сверкающую искорку. В ней будто бы клубился сам Свет: словно маленький живой шарик, она вертелась на ладони и, казалось, шевелилась изнутри, как живая. Наконец она погасла; глаза Ярико и Славки встретились.
— Нешто научилась? — прошептал Ярико, сжав её пальцы, потеплевшие от согревающего Света. — Правда?
Славка ничего не ответила, только смущённо опустила ресницы и вздохнула.
25. История одного дня
Свартрейн лежал на широкой постели, подложив одну руку под голову, и пустым взором смотрел в окно, за которым чернела сплошная пустота. Несмотря на то, что в горнице было тепло, он замёрз, как ни пытался прикрыться лохматыми шкурами, они ни капли не согревали. Кажись, и впрямь зима на носу, более никаких объяснений нет.
Он понял, почему черноволосый ратник ушёл тогда. В тот вечер была не его очередь стоять в дозоре, и Свартрейн это прекрасно помнил. Просто пока Тьма не вырывалась наружу заметно, её можно было бы скрыть. Но со временем тайна бы открылась, князя-самозванца узнали бы, и тогда… Свартрейн предпочитал до поры не думать, что произойдёт "тогда". В конце концов, поселяне — не такой уж и умный народ, ежели один скажет, вовсе не значит, что поверят все остальные. А княжью дружину в этих местах побаиваются, да и правильно делают. Свартрейн хмыкнул, будто отвечая на собственные же мысли, и вдруг у него за спиною послышался до боли знакомый голос, холодный, мелодичный, немного приглушённый.
— Что смеёшься, княже? Аль и впрямь что смешного?
Он вздрогнул, оборотился, едва не упав с постели, и увидал рыжую ведьму. Как только она вошла… Никакие двери запертые, никакая стража, никакие замки ей не помеха. Но одно Свартрейн должен был признать точно: Астра была хороша. Особенно такая, без своего привычного плаща. Ежели бы не Тьма, клубящаяся вокруг её ног, её можно было бы принять за обыкновенную хорошенькую поселянку: даже одета она была не так, как обычно. На ней было белое холщовое платье, расшитое чёрными узорами по воротнику и широким рукавам, длинная тройная низка из деревянных бусин, окрашенных в алый, а на тонких, почти белоснежных запястьях сверкали и чуть слышно позванивали при каждом шаге золотые браслеты.
— Ничего, — выдавил из себя Свартрейн и сел. — А ты хороша…
— Благодарю, мой повелитель, — прохладная улыбка тронула бледные губы Астры и тут же пропала. — Зато ты неважно выглядишь. Но хотя… когда это дырка в боку была тебе помехой, а?
Астра негромко расхохоталась, слегка запрокинув голову, подошла ближе. Тонкие золотые браслеты звякнули. Князь невольно поймал себя на том, что залюбовался ею, и тут же нахмурился, отвёл взор.
— Впрочем, кончим обмен любезностями и перейдём к делу, — продолжала она уже бесстрастно. — Ты знаешь, что девчонка опять жива?
— Знаю, — простонал Свартрейн, откидываясь на подушки. Астра, немного подумав и набравшись храбрости, опустилась на край постели подле него, робко коснулась его руки. По телу Свартрейна снова пробежала лёгкая дрожь: руки ведьмы были холодны, точно лёд. — Что делать-то?
— И что руны они собрали почти все, — прищурилась Астра. — Одной только не хватает им, Стрибога знака, того самого, что я Ольгерду отдала. Он хранит его вон в той шкатулке, — она махнула рукою в сторону стола, на котором стояла небольшая деревянная шкатулка с узором на крышке.
— Отдала? — вскинулся Свартрейн. — Зачем?
Ведьма снова хитро улыбнулась. На бледной, почти мраморной щеке появилась крохотная ямочка.
— Нас с ним клятва на крови связывала, только смерть могла её разорвать, вот и разорвала, — отмолвила она, задумчиво поглядев куда-то в сторону. — Он пообещался помогать мне, и я наивно согласилась… А после, когда он дочурку-то свою отыскал…
Она оборвала фразу, умолкла, покачала головой. Рыжие прядки, слегка вьющиеся, упали на лицо.
— А что, завидки берут, что он всё ж таки любить умеет? Сама ребёнка чужого убила — вон как мучалась, а теперь тебе это — раз плюнуть, — хмыкнул Свартрейн. Астра вспыхнула и вскочила, подобрав юбку. Вокруг её напрягшихся ладоней снова заклубился чёрный туман. Когда румянец с её щёк сошёл, она побледнела так, как никогда ранее, и даже прислонилась к стене, чтобы не упасть.
— Не смей, — прошептала она, часто и обрывисто дыша. — Не напоминай. Это всё ты виноват… Зачем я только тебя послушала тогда…
В уголках её ярких зелёных глаз что-то сверкнуло при тусклом свете свечи, и Свартрейн, приглядевшись, вдруг неожиданно для себя самого увидел, что по щекам ведьмы медленно сползают две тонкие мокрые дорожки. Она запрокинула голову, чтобы слёзы откатились назад, но не вышло.
— Я не хотел, — буркнул Свартрейн. — Говори же, что там с девчонкой делать надобно.
Но Астра молчала, прижавшись спиною к стене. Её острые худые плечи изредка вздрагивали. Наконец она, не в силах более сдерживаться, медленно опустилась на пол, обняла колени, уткнулась в них лицом. Свартрейн даже опешил малость: такой-то он её никогда не видал и не думал, что когда-либо увидит… Он помнил её ребёнком — маленькой рыжей девчонкой, не по годам мудрой и надменной, рано повзрослевшей, ещё раньше осознавшей своё превосходство над остальными. Он взялся её учить только потому, что её мать была лучшей его ученицей, но потом погибла в Прави — ушла теперь уже навсегда. Маленькая Астра тяжело переживала это горе и с тех пор поклялась отомстить всем тем, кто владеет Светом: только Свет мог убить столь хитрую и опытную ведьму, какою была Гернфрид, её мать. Кто схватился с нею и почему — Астра толком не знала, но ей было ведомо одно: после смерти в этом мире Гернфрид ушла в Правь и, вероятно, нажила там себе не одного врага. Астра и сама прошла все дороги вослед за нею, зная, что ничего на пути своём не отыщет, и это была первая попытка мстить. Однако ей удалось отыскать ту, что расправилась с её матерью — женщина, обыкновенная слабая женщина, бывшая в Яви Хранительницей Света. У неё была семья: муж и сын, мальчишка солнцеворотов двенадцати со странным именем, которое Астра, конечно же, не упомнила. Одно в память ей врезалось точно: даже после затянувшегося и мучительного разговора с той Хранительницей та мало что поняла и, не дослушав, швырнула в неё сполох Света, но Астра была под защитой самого повелителя Тьмы, отчего Свет не причинил ей никакого вреда. Когда же она ответила хозяйке Тьмой, парнишка спас мать, и сам о том не ведая: спрыгнув с крыльца, заслонил её собою и был ранен. А раны, нанесённые Тьмой, не заживают… Парнишка об этом, конечно же, не знал, и из последних сил бросился в лес — звать на помощь, хотя звать-то было, собственно, и некого. Астра позже не раз думала об этом, понимая, что тот мальчик всё-таки погиб, не сразу, так позже ушёл на Звёздный Путь. Она не собиралась убивать его, но так уж получилось, что он подвернулся под руку. Да, она с лёгкостью расправилась с его матерью, когда он убежал, но перед внутренним взором Астры потом ещё долго стояли его серо-голубые глаза, широко распахнутые, полубезумно глядевшие из-под белёсых ресниц, по девичьи-густых. Сколько застывших чувств было в том взгляде — боли и непонимания, отчаяния, горечи, чего угодно, но только не ненависти и не желания мстить…
