Эпоха переселения душ (СИ) - Невзоров Виталий (читать книги txt) 📗

Витольд с тоской посмотрел на останки Альендо: придётся тянуть с собой огромный тюк с телом. Маг начал оплетать его коконом, предстояла долгая работа. Только за полночь, наконец, тело было упаковано в относительно компактный свёрток. Он практически полностью останавливал время внутри, что обеспечивало неплохую защиту содержимого и от магических преобразований и от банального протухания. Перед дорогой надо было обязательно поспать, последний раз мастер уже и не помнил, когда спал. Сон не являлся для мага такого уровня столь необходимым, но уже давно Витольд заметил, что в не выспавшемся состоянии ему гораздо труднее колдовать, а расход маны существенно возрастает. Отдав слугам все распоряжения по поводу провизии, коня и оружия, он провалился в сон.

Кира ещё раз с отвращением посмотрела на подаренную куклу.

«Подружки, наверное, помирают от зависти» — подумала девочка, — «такую игрушку на десятилетие ещё никто из подружек в селении не получал».

От этих мыслей легче не становилось:

«Такие глупые взрослые никогда ничего не понимают!» — Кира забросила куклу в дальний угол своей комнаты, в котором уже пылились ещё пара кукол и узел платьев.

В свои десять лет она абсолютно точно знала, что никаких кукол, платьев и побрякушек ей совершенно не надо. Слова родителей, ежедневно вдалбливающих ей, что надо готовиться к замужеству, чтобы стать достойной женой какого–нибудь уважаемого кайлага, она пропускала мимо ушей. Уже в таком возрасте Кира твёрдо решила, что никакого замужества, детей, пелёнок и возни по дому у неё быть не может. Себя она представляла исключительно в роли воительницы.

Родители Киры были зажиточными кайлагами — рыбаками Вечернего острова, самого южного в Арзонском архипелаге. Отец был поселковым старостой, всеми уважаемым, наиболее опытным и удачливым рыбаком селения. Его знали на всём острове и даже соседних островах. Семья была весьма зажиточна, по островным меркам естественно, и нуждалась… лишь во вразумлении старшей дочери. Непонятно, в кого пошла Кира, но ребёнок совершенно не поддавался никакому воспитанию. И сам староста, и соседи только головой качали, наблюдая как дитя вместо игры в «дочки–матери» или возни с куклами, бегает по двору с самодельным мечом, стреляет из лука и задирает старших мальчишек.

Никаким воспитательным мероприятиям дочка не поддавалась. Ни на уговоры, ни силой… Подруги от неё разбегались, как от чумной. Опыт игры с Кирой у них был, причём обе стороны его оценивали исключительно негативно: Кире претила изнеженность сверстниц и их «глупые» игры, остальные участницы имели гораздо более обоснованные претензии к Кире в виде подбитых глаз, порванных платьев и покалеченных кукол. Впрочем, даже мальчишки чуть постарше «этой мегеры» тоже опасались, хотя и принимали в свои игры с охотой.

Староста охал после каждой выходки дочери, кричал на жену, чтобы она «заняла этого несносного ребёнка хоть чем–то». Из этой затеи, как правило, тоже мало чего выходило путёвого. Руки у Киры совсем не из того места выросли, если сравнивать с женщинами кайлагов посёлка. Любое поручение обычно заканчивалось разбитой домашней утварью, сгоревшим обедом и порванными сетями. Наказывать и бить было абсолютно бесполезно. Девочка терпела любые наказания, не проронив ни слова, стиснув зубы и делая своё лицо, похожим на восковую маску.

Наказания для Киры закончились полгода назад. Порыв ветра сбил выпущенную стрелу, и вместо доски забора, кованый наконечник разбил только что купленный горшок. Отец был в гневе и поставил ребёнка на гречку коленями, приказав: «стоять, пока не прощу». Кира безропотно подчинилась, не проронив ни звука и никак не показывая боль от зерен впивающихся в колени. Случилось так, что староста сразу после этого ушёл к кузнецу, потом завернул в трактир, а после его попросили ещё помочь просмолить лодку. После работы, естественно, угостился кружечкой эля, и не одной. Вернувшись домой далеко за полночь, он завалился спать. Только утром, не услышав привычного бряцанья металлического прута по старому мельничному жернову, используемому Кирой для тренировок, озадаченный староста поспешил в комнату старшей дочери. Девочка стояла на гречке в той же самой позе, в которой её оставили сутки назад. Запах отчётливо давал знать, что гречку уже использовать не получится. Лицо дочери ничего не выражало, никаких эмоций, кроме как исключительной бледности с каким–то сине–зелёным оттенком и чёрными кругами под глазами.

Староста разрешил встать, Кира попыталась подняться на ноги и вдруг повалилась без сознания. После этого случая она пролежала в полубреду три дня, воспалённую кожу на ногах пришлось лечить две недели, только к исходу месяца девочка смогла бегать, так же как и раньше. Несмотря на это, она ни разу не пожаловалась и никак не высказала своего отношения к произошедшему. На родителей этот случай произвёл такое тягостное впечатление, что, скрипя зубами, староста решил больше воспитанием дочери не заниматься — будь что будет!

Единственным человеком, к которому привязалась Кира, был отставной гвардеец из Лао, решивший на старости лет поселиться где потеплее. Ван Чен за свою жизнь повидал достаточно много, чтобы на старости искать покой подальше от мирской суеты. Его сбережений вполне хватило и на добротный дом в кайгалской деревне, и на скромный обед и кружечку эля перед сном. Кайгалы в целом настороженно относились к чужакам, но Ван Чен обладал покладистым характером, никого не задевал и старался при случае односельчанам помогать. Постепенно к его странностям привыкли, а после того как он спас от лихорадки сына одного из рыбаков какими–то странными растираниями да прижиганиями, его и вовсе принимали как своего.

Однажды, когда Кира очередной раз дралась с мальчишками на деревянных мечах, Ван Чен остановился посмотреть на сражение. Кира лидировала с огромным перевесом: у двоих пацанов мечи были переломаны, один держался за огромный синячище на щеке, и только один мальчик лет двенадцати ещё держался. Впрочем, ему это удавалось за счёт силы, подкреплённой немалой разницей в возрасте и, скрипя зубами, терпел набухавший синяк на лбу и вывихнутый большой палец на левой руке. Сдаваться «сопливой» девчонке, ещё и младшей на четыре года было невыносимо стыдно. Кира сделала обманное движение и саданула его по ноге, мальчик отшагнул назад, споткнулся и упал.

— Не так надо, — Ван Чен подошёл к девочке, наклонился, взял деревянный меч у пацана, — попробуй меня ударь!

Кира с удвоенной силой попыталась напасть на старика, но с удивлением обнаружила, что не в состоянии пробить его защиту. Он стоял, вроде не напрягаясь, не отходя ни на шаг и даже почти не двигая мечом, лишь поворачивая его слегка. И тем не менее Кира не могла пробить защиту. С того момента она днями пропадала у Ван Чена, а старик получил развлечение на старости лет в виде тренировок маленькой воительницы. Надо сказать, что ученицей она была на редкость прилежной.

Лайлу телепорт выбросил за пределы Фионы в горную и бедную страну Вердию. Она раскинулась на западе от Фионы узкой полоской полупустынной и гористой местности между владениями гномов и лесостепью Фионы. В Вердии жили пастухи, выпасающие коров и коз на горных склонах, не признающие никакой власти, с горячей кровью. Больше всего в жизни вердийцы ценили рог хорошего вина, лихую езду, умелое обращение с кинжалами и полную независимость.

Прямо посреди этой страны, на месте бывшей харчевни, телепорт и выбросил волшебницу. Оглядевшись, девушка поняла, что местность ей совершенно незнакома, но вписывается в её представления о географии края. Выехав на просёлочную дорогу, она, недолго раздумывая, поспешила на запад к виднеющейся вдали горной гряде, увенчанной снежными пиками.