Башня Гоблинов - де Камп Лайон Спрэг (читать книги TXT) 📗
Джориан одним прыжком оказался рядом с палачом. Утар-мясник с топором в руках мог представлять нешуточную опасность. Однако несмотря на его отчаянные рывки, лезвие топора намертво засело в плахе.
Джориан поднял левый кулак и, от души размахнувшись, нанес палачу сокрушительный удар в челюсть. Утар опрокинулся на ограждение и свалился с помоста.
Окрик Карадура заставил короля обернуться. К нему, наставив алебарду, бежал закованный в латы стражник. С молниеносной быстротой, которая однажды уже спасла ему жизнь, Джориан ухватился за древко алебарды в тот самый момент, когда наконечник был готов проткнуть его. Джориан яростно отбросил наконечник влево, и выпад стражника не достиг цели.
Вцепившись в древко обеими руками, Джориан развернулся к гвардейцу спиной, подставил под алебарду плечо и резко нагнулся – так, что наконечник коснулся земли. Алебардщик, не успевший выпустить древко, вдруг, к своему изумлению, вознесся над широкой спиной Джориана, пролетел вверх тормашками над помостом и, лязгая латами, грохнулся оземь.
Схватив алебарду, Джориан шагнул к другому стражнику, который наглотался едкого дыма и теперь кашлял. Верховный судья и Первосвященник Зеватаса с такой поспешностью бросились бежать по ступенькам, что Первосвященник оступился, полетел вниз головой на землю и сильно расшибся.
Стражник – может, со страху, может, из почтения к бывшему хозяину – замешкался. Он стоял, прижимая к груди алебарду, и никак не мог решить, что же ему делать: выдергивать из плахи топор или колоть копьем. Джориан не питал к воину личной вражды. Он перехватил свою алебарду и изо всех сил ударил стражника древком в защищенную латами грудь. От такого тычка второй гвардеец кувырнулся с помоста и грохнулся на землю рядом с первым.
Итак, через четверть минуты после того, как палач взмахнул топором, на помосте не осталось никого, кроме Джориана и Карадура. В толпе поднялся ропот. События на помосте развивались слишком быстро, а место действия было затянуто дымом – стоящие внизу толком не поняли, что же произошло. Но одно казалось несомненным: казнь шла не так, как было задумано. Люди толкались и забрасывали друг друга вопросами; ропот перешел в рев. Послышалась резкая команда, и к подножию помоста понеслись всадники охраны.
Джориан отбросил алебарду и, подпрыгнув, ухватился за конец веревки. Недаром он полгода учился лазать по канату – за это время мускулы на руках приобрели крепость стали. При каждом движении Джориана веревка слегка раскачивалась, но натяжение не ослабевало. Помост остался далеко внизу. Защелкали арбалеты, и Джориан слышал гул перебранки, возникающий после каждого неудачного выстрела.
В толпе внизу царила неописуемая суматоха. Стражники карабкались на помост. Увидев их головы, Карадур, как раз затянувший очередное заклинание, проворно скатился на землю. Джориану было недосуг рассматривать колдуна, но он все же увидел, что, едва коснувшись земли, Карадур совершенно преобразился. Вместо темнокожего, седовласого Мальванского проповедника появился монах из захудалого Ксиларского ордена, одетый в опрятную шерстяную черную рясу. Толпа поглотила его.
Снова зазвенела натянутая тетива. Оцарапав плечо, мимо просвистела стрела. Стражники забрались наконец на помост и с сомнением разглядывали болтающийся конец веревки. У Джориана мелькнула лихорадочная мысль: а ну как они постараются стянуть его вниз или полезут следом?
До верха оставалось всего несколько футов. Пот заливал лицо Джориана и его могучую волосатую грудь. Он добрался до места, где веревка теряла очертания и исчезала. Когда голова попала в дымку, Джориан обнаружил, что веревка, все такая же прочная, тянется дальше, зато происходящее внизу дрожит и расплывается, будто его затягивает густеющим туманом.
Последний рывок, от которого чуть не выскочило сердце, – и помост скрылся из глаз. Там, где раньше было только небо, раскинулась совершенно незнакомая местность. Джориан распрямил ноги и ступил на травянистую почву.
Сейчас ему было не до осмотра окрестностей. Карадур не раз напоминал, как важно втащить наверх волшебную веревку. Ее верхний конец, высотой примерно с Джориана и прямой, как палка, по-прежнему торчал из травы. Джориан ухватился за него обеими руками и потянул. Веревка подалась и поползла из земли, словно там было какое-то незаметное отверстие. Джориан продолжал подтягивать веревку; ее видимая часть утратила твердость, обмякла и провисла, как самый обыкновенный канат.
Джориан неожиданно ощутил рывок: кто-то удерживал нижний конец. Очевидно, один из стражников, увидев, что веревка поплыла вверх, собрался с духом и ухватился за нее. Стражник попался не из легких, и Джориан, еще не отдышавшийся после подъема, с трудом тащил его наверх.
Тут короля осенило: вместо того чтобы втаскивать до зубов вооруженного врага в расстилавшийся вокруг новый мир, он ослабил хватку, и веревка свободно заскользила между пальцами, увлекая к земле повисшего на другом конце человека. Раздался чуть слышный удар и приглушенный вопль. Джориан, проворно перебирая руками, потянул веревку обратно. На сей раз сопротивления не последовало, и вскоре смотанная веревка лежала у ног Джориана.
Джориан утер лоб и тяжело опустился на траву. Сердце никак не хотело успокаиваться: сказывались пережитое напряжение и волнения побега. Король перебирал в уме сегодняшний день и никак не мог поверить, что остался жив.
С самого начала Джориан понимал, что, несмотря на молодость, огромный рост, недюжинную силу и ловкость, у связанного и безоружного человека мало шансов убежать от скопища врагов даже с помощью колдовства. Он всю жизнь имел дело с оружием, сражался в двух больших битвах, много раз участвовал в стычках и знал, что возможности человека не безграничны. К тому же колдовство казалось заведомо ненадежным и не вызывало особого доверия, поэтому в своей попытке выжить Джориан рассчитывал только на неожиданность, слаженность действий и точный расчет. Может, Мальванские боги Карадура все-таки помогли, мелькнуло в голове.
Кидая по сторонам быстрые взгляды, Джориан думал, что, мол, вот он какой – загробный мир, куда души усопших, отлетев с земли, направляются перед новым воплощением! Он стоял на узком травянистом газоне футов сорока в поперечине. Трава казалась неестественно мягкой. Газон окаймляли две мощеные дороги, каждая шириной примерно в двадцать футов.
