Королева Риррел - Жаринова Елена (читаем книги txt) 📗
Молодой человек отыскал в толпе безногого нищего, и в глиняной миске попрошайки раздался тихий звон. Эстрил, не оборачиваясь, быстро покинул площадь.
Глава 2
ДОМ НА ХОЛМЕ
Дугон — самая большая река на Иссэро. Маленький родник — таково ее начало в неприступных отрогах Венексов; потом, становясь полноводной, наискось течет она через весь материк и в Дугонском лесу разделяется на два рукава, один из которых впадает в залив Тонсо, а другой — в Золотое море. Если плыть по течению, то на левом берегу Дугона можно увидеть рыцарский город Ромес, а на правом — Лех, город ремесленников — так гласят аникодорские карты. Но на этих картах вы не найдете речку Хитту: она слишком мала, теряется в луговинах, и никаких больших поселений нет по ее берегам. Хитта впадает в озеро Гатон, расположенное в большой низине, за которой уже начинаются Венексы, но прежде ее путь проходит между живописных холмов, кое-где поросших небольшими лиственными рощицами. Там, на одном из холмов, стоит одинокий дом, окруженный немногочисленными дворовыми постройками; ближе к реке располагается сад и ряды многочисленных грядок. В этом доме живут мужчина и женщина…
Середина осени — самые красивые дни, когда трава еще зелена, а деревья и кустарники не утратили золотой и багряный наряд. Полуденное солнце дарило последние теплые лучи холмам, качались на ветру сухие стебли осенних цветов, вокруг которых кружились мотыльки, доживая свой краткий век. Блестела серебром густая паутина, развешенная под крышей дома. На некрашеных ступенях крыльца, жмурясь, лежал толстый полосатый кот, не обращавший никакого внимания на тощих грязно-белых кур, что бродили по двору в поисках корма.
Дверь, у которой стояло полное ведро воды, была полуоткрыта; из-за нее доносился приглушенный мужской голос.
В комнате вокруг овального стола, покрытого грубой пестротканой скатертью, сидело трое человек. Широкоплечий черноволосый парень, одетый в шерстяную рубаху и потертую кожаную жилетку, шумно ел суп, заедая его ломтем черного хлеба с маслом. Осунувшееся лицо, пыльный дорожный мешок, второпях брошенный у ножки стула, — не иначе как путник после долгой и трудной дороги. Напротив него расположился другой мужчина — тоже молодой, но более хрупкого телосложения, с кудрявыми волосами и бородой каштанового цвета, в домашней залатанной куртке. Он ловко строгал маленьким ножиком небольшую деревянную чурку, которая уже обрела очертания человеческой фигуры.
Женщина, опустив взгляд, прятала руки под фартуком на коленях. Волосы, зачесанные наверх, скрывал серый платок; из такой же материи было когда-то сшито ее сильно поношенное платье. Черная как смоль кожа уроженки далеких стран тоже отливала сероватым оттенком — от бледности, болезни или постоянной тоски. Только нежная линия подбородка да по-детски припухлые губы говорили о том, что женщина еще совсем молода.
Прожевав корку, гость продолжил:
— Ты, Роут, извини, что так вышло. Ты все равно не успела бы приехать на похороны. А я никак не мог отправиться в путь раньше.
— Он долго болел? — спросил хозяин.
— Заболел-то он давно, когда Роут и ее сестру… Ну, в общем, сами знаете. А когда узнал, что малютка Пэрпл… Ты, Роут, не должна держать на него зла: он, когда тебя прогнал, не в себе был. С тех пор больше ни с кем не разговаривал — ни с женой, ни с младшей дочкой. Жена его умоляла отдохнуть, отлежаться, а он из кузницы не выходил. Так молотом по наковальне бил — звон по всей террасе разносился. А тут еще жара — лето ведь отстояло почти без дождя. Я сам слышал: дон… дон… а потом вдруг тишина. Мы все туда, а он уже лежит и не дышит… Эй, да ты бы поплакала, Роут, глядишь, полегчает, а то сидишь тут, словно…
Женщина не подняла глаз, ни один мускул на ее лице не дрогнул. Гость, недоуменно пожав плечами, переглянулся с хозяином. Тот пододвинул ему большую чашку с молоком.
— Так я самое главное не сказал, — спохватился черноволосый, вытирая белые «усы», образовавшиеся вокруг губ после первого глотка. Господин Крос с восьмой террасы, купец, которому Черный Вант сбывал свои поделки, очень жалел о нем. Он тут же отсыпал вдове денег, а потом предложил ей место на своем корабле, идущем в Лю-Штан. Оттуда с каким-нибудь караваном можно и через пустыню, к родичам добраться. А то ведь ей теперь, после смерти мужа, придется переселяться вниз, хорошо, если не на тринадцатую террасу. Ты не бывал там, Готто?
— Бывал. Недолго. Там просто какие-то каменные норы.
— Вот-вот, — кивнул гость. — У нас ведь, в Мидоне, как: если ты чужак, поживи пока в самом низу, пока не покажешь, чем ты полезен городу. Вот они там и ютятся друг у друга на голове. Мрут, как мухи. Так что лучше уж в пустыню. Корабль господина Кроса отплывает через две недели. Старая Дроан уж так плакала: привези, мол, Доми, мою Роут. Я, мол, не могла за нее заступиться, потому что мужа боялась. А теперь мы вернемся домой, из этих сырых пещер, туда, где даже воздух пахнет солнцем, — так она и сказала. Не знаю, как ты решишь, Роут, а только она очень плакала. Господин Крос сказал, что он и Роут возьмет, и тебя, Готто, — ты ведь вроде как муж ее. А что до хозяйства… Если решите продавать, так у меня кое-что скоплено. Я давно мечтаю своих из Мидона увезти, а то у меня и жена, и теща сильно кашлять начали. Того и гляди, детишки заболеют. Старшего я с собой оставлю, чтоб учился, а остальные бы на воздухе жили. А, Готто?
— Это как Роут скажет, — оглянулся молодой человек на женщину, сидящую все так же молча и неподвижно.
— Роут? Так она у тебя не говорит ничего, — усмехнулся Доми. — Или это она меня стесняется. Хоть бы спасибо сказала, что не поленился, такую дорогу отмахал.
— Мы тебе очень благодарны, Доми, — хозяин поспешил успокоить обиженного гостя. — Пойдем, я тебе наверху постелю.
— Давай. А то я с ног валюсь.
Доми широко зевнул и полез за хозяином по шаткой лестнице, ведущей на чердак. Напоследок он бросил неодобрительный взгляд на Роут и покачал головой. Женщина не обернулась.
С чердачного окошка был виден крутой изгиб Хитты, синей тропинкой петлявшей между холмов. Пахло сеном, поверх которого был брошен тюфяк. Готто протянул гостю лоскутное стеганое одеяло.
— Не сердись на Роут, приятель, — сказал он. — Если бы ты знал, сколько она вытерпела! После возвращения с Ачурры так ни слова и не произнесла. А там… Эти негодяи несколько месяцев держали ее в подвале, без света, на хлебе и воде, совсем одну… Если бы парень из Лю-Штана остался жив, он бы заставил ее снова улыбаться. Очень он ее любил…
— Как же ты уломал ее пойти за тебя? — сонно спросил Доми.
— Что ты! Роут мне не жена. Я поклялся, что не брошу ее, буду ей братом и сдержу свое слово.
— Да уж, не стоит брать в жены женщину, которая плачет по другому парню.
— Мне тоже есть по кому плакать, — буркнул Готто и отправился вниз.
Облачная дымка затянула небо, и сразу похолодало. Роут мыла посуду в лохани, поставленной на высокий чурбан. Время от времени она отряхивала с покрасневших рук мыльную пену и, присев, ополаскивала то миску, то чашку в небольшом ведре. Готто, сняв с гвоздя у крыльца жилетку из овечьего меха, набросил ее на плечи и присел рядом на ступеньку. Кот тут же залез к нему на колени и заурчал.
— Что скажешь, Роут? За эти годы я научился понимать тебя без слов. Ты ведь хочешь вернуться к своим? Туда, где даже воздух пахнет солнцем? Тебе нечего бояться. Ты ни перед кем и ни в чем не виновата — ни в смерти сестры, ни в том, что сотворили с тобой эти подонки. Я уже столько раз пытался убедить тебя в этом. Прошло целых пять лет, давно пора начинать жить. Ты думаешь, мне легко? — Готто взъерошил кудрявую бороду. — Я даже не знаю, где женщина, которую я…очень сильно любил. Может, она погибла, а может, и жива, но мне никогда не отыскать ее. Чувствую себя предателем, потому что должен был остаться с ней, защитить ее и дорогого ей человека. Как я мог испытывать ревность и злобу. Она ведь…
