Рождение волшебницы - Маслюков Валентин Сергеевич (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
Оба, и Репех и Анюта, оглянулись на Миху и молчаливо согласились не придавать этому вмешательству значения.
– Есть закон Туруборана, карающий вредоносное применение волшебного знания, – заметил голова.
– Совершенно верно, – согласилась Анюта.
– Поясните, для чего вы вообще здесь? Как вы можете помочь установлению истины, не нарушая при этом закон? То есть, не применяя волшебного знания?
– Я хочу обратиться за разрешением.
– Кто вам его даст?
– Вы.
В полном лице Репеха что-то дрогнуло, он хотел ответить резкостью… но смолчал. Опустил глаза вниз на уставленные в стол руки.
– А если я не дам вам разрешения?
– Тогда я уйду.
– И вот так вот… бросите истину в беспомощном состоянии? – съязвил Репех и тут же понял, что промахнулся. Незачем было поминать истину. Ведь если оставлена она в беспомощном состоянии на глазах у сотен пристрастных свидетелей, кому-то придется взять на себя ответственность за это неблаговидное происшествие.
– Хорошо, – в затруднении протянул голова. – Что вы можете сказать нам, не нарушая закона?
Ловкий выверт. Может быть, единственно возможный. Возбужденно загалдела сторона Купавы, а сторона Кура поубавила прыти и притихла.
– Если я задам несколько вопросов, будет ли это нарушением закона Туруборана?
– Задавайте.
И тут к невыразимому смущению Золотинки волшебница Анюта посмотрела на нее и сказала:
– Меня занимает, кто эта юная девица и каково ее участие во всем, что тут происходит?
– Зачем вам это нужно, Анюта? – не удержавшись на высоте беспристрастия, прошипел вдруг Миха Лунь.
– Вы позорите Асакон! – бросила женщина.
– Не суйтесь не в свое дело! – Он стиснул зубы, чтобы не сказать ничего больше. И это ему удалось.
Покрывшись багровыми пятнами, Миха стоял суров и нем. А сердце Золотинкино колотилось, каждое мгновение неподвижности отзывалось ударом в груди – она вскочила. Одним движение развязала на темени узел, развернула платок и встряхнула волосы.
– Если вы хотите сказать, что меня пригласил волшебник Миха Лунь, так это правда. И я считаю Миху Луня великим волшебником, это правда.
Анюта глядела на девушку задумчивым внимательным взором, безотчетно приложив к губам палец, словно призывала ее к сдержанности – маловероятное, однако, предположение!
– А я верю, что Миха честный и преданный высшему благу человек! – запальчиво продолжала Золотинка, отвергая невысказанный упрек. – Верю… – помолчав, проговорила она не так рьяно. – Как бы там ни было, я останусь с Михой до конца. Что бы там ни было…
Сомкнув губы, Золотинка смешалась. Возбужденная совесть подсказывала ей, что упавшей, дрогнувшей интонацией последнего замечания она нарушила данное Михе слово.
Но волшебник не уничтожил ее презрительным взглядом из-под бровей, а сокрушил иначе – великодушием.
– Я пригласил сюда эту э… юницу с благородным сердцем и чистой душой, – громыхнул он, решительно размыкая сложенные на груди руки, – эту… необыкновенно талантливую деву. Я пригласил ее на волшебное действо, потому что испытываю бескорыстную радость, сознавая…
– И еще один вопрос, – перебила Анюта, воспользовавшись заминкой, которая понадобилась Михе, чтобы подыскать достаточно витиеватое продолжение. – Досточтимый Миха сообщил нам устами младенца, что отец не епископ. Меня занимает, кто же тогда отец?
– Возражаю! – едва позволив Анюте договорить, громыхнул Миха и вскинул руку с предостерегающе расставленной пятерней. – Двояко я возражаю – в двойном отношении и дважды! И я буду возражать, уповая на беспристрастие уважаемых судей обеих концов, пока не докажу, что в самой постановке вопроса товарища Анюты заложено ошибочное предположение…
Внимание, с каким слушали поначалу волшебника, расстроилось, когда он начал углубляться в дебри ораторских красот. Гомон нарастал.
– Спросите у меня, кто отец, – бормотала Купава, приладив младенца к пышной груди.
Тот нащупал губками сосок и блаженно чмокал, прикрыв глазенки.
– А я не буду стоять за углом! Я-то стоять за углом не буду! – неистовствовал среди публики зычный голос, принимая за большую обиду неизвестно кем высказанное подозрение в пристрастии к углам.
На скамьях повскакивали, силясь перекричать друг друга. Прямые оскорбления и угрозы с обеих сторон не возымели еще рокового действия потому лишь, что никто никого не слушал и не слышал.
Бледен и нем, городской голова быстро шнырял глазами по перекошенным рожам сограждан и утешался, кажется, только той мыслью, что своевременным распоряжением не допустил в земское собрание оружия.
«Сделайте что-нибудь!» – он не сказал это, а только развел руками. Похоже, Анюта разобрала значение обращенного к ней призыва. Она ответила мало обнадеживающей гримасой.
Миха Лунь продолжал свое – самозабвенно витийствовал, пренебрегая невменяемым состоянием слушателей, и тем самым вносил посильную лепту во всеобщее безобразие.
Кудай, пугливо потупившись, мелкими шажочками продвигался вокруг стола, собирал рассыпавшиеся уголья и паковал сундучок с волшебными принадлежностями. Потом он вытащил из-под стола кошель с восьмьюдесятью червонцами в готовой монете и бочком-бочком, униженно сутулясь, начал пробираться в темную сторону палаты с очевидным намерением покинуть вертеп. В тот миг, когда Золотинка посторонилась, чтобы освободить Кудаю дорогу через скамью, Миха Лунь отвернулся от них. И потому, захваченный врасплох, только вздрогнул жирной спиной и ляжками, когда раздался короткий стук.
Вот что произошло: вскарабкавшись на первую из двух преграждавших ему путь скамей, Кудай весь с головы до ног, включая заветный кошель в руках, окунулся в пыльный поток солнечных лучей – в этот роковой для него час солнце достигло запада. Скрюченное паучье тело ученика в неестественно вздутом на плечах полукафтанье отбросило несуразную, дважды изломленную скамьями тень. И волшебница Анюта, выхватив из-под полы кочергу, взмахнула этим кривым орудием над головой Золотинки – та успела шарахнуться – и с невнятным, похожим на выдох заклятием на устах обрушила кочергу в средоточие паучьей тени, в самую ее кляксу. По пустой скамье, в тень! Полетала старая ржавчина и ошметки копоти.
Отвратительно содрогнувшись, Кудай сдавленно вскрикнул. Другой, без малейшей задержки, удар по скамье произвел в Кудае чудовищные разрушения. Видно, тень была чудодейственно связана с естеством – ученик волшебника лопнул, как раздавленный стручок. По кистям рук, вокруг головы по черепу треснула кожа, вздулась лохмотьями, обнажая нечто омерзительное. Плюхнулся на пол мешок с монетами.
Болезненный ток ужаса пронзил собрание от края до края. Сверкнув зубами, обернулся Миха Лунь, лицо его исказилось, высоко над головой вскинулся Асакон. Третий раз поразила Анюта паучью тень. Асакон вспыхнул, противодействуя, мигнул с усилием и потух вопреки побудительным проклятиям хозяина. Кудайка развалился совсем, распался, роняя ошметки кожи и одежды. Вместо него, жалко согнувшись и обхватив голову со всклокоченными грязно-серыми волосами, очутилась пред изумленными взорами тощая, крикливо наряженная старуха.
В отчаянии Миха Лунь хлопнул по столу, не жалея собственных пальцев, пристукнул изменивший ему Асакон – проскочила искра.
Анюта тяжело дышала, сжимая обеими руками кочергу. Капюшон ее сбился, высвободив буйную поросль волос.
Курники и законники молчали, забыв распри.
– Разверните ко мне! – молвил голова Репех, указывая на оборотня.
Старуха мелко тряслась, пытаясь укрыть лицо. Оборотня развернули. Желтое, с безжизненными белыми и темными пятнами личико старухи так явственно напоминало только что исчезнувшего Кудая… и этот остренький носик.
– Колча! – крикнул кто-то в толпе.
Пронзительный вопль подкосил тщедушную старуху, она осела на руках крепко державших ее мужчин, затряслась, мучительно извиваясь. Вздымаясь во все стороны, посыпалась пыль, мелкая труха, утратилась определенность черт. Старуха обратилась в прежнего Кудая, перетекла всеми своими чертами в прежний облик. В опадающем облаке трухи бледный ученик волшебника, безвольно изломившись и закатив глаза, мотался между изумленными законниками, которые только и удерживали его на ногах.
