Тень Аламута - Басирин Андрей (читать хорошую книгу .txt) 📗
Жослен приказал трубить сбор. Старика и девушку он отдал Хосе – так, на всякий случай. Чтобы те не успели предупредить сарацин. Так вот и вышло, что любовь Анри оказалась во власти проклятого каталонца.
Оруженосца это не охладило. Он при всяком удобном случае старался держаться к прекрасной магометанке поближе, не раз в мыслях избавлял ее от позорного плена.
Например, так:
«Ретивый конь встает на дыбы. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
– Сударыня, – он спешивается и становится на одно колено, – ваш мучитель мертв. Это, – величественный жест в сторону поверженного каталонца, – был честный поединок. Никто не скажет, что Анри Неистовый умер трусом. И хоть раны мои тяжелы и жить мне осталось считаные часы, знайте, что я люблю вас. И любил всегда – преданно и благородно. Отныне вы свободны!
А она (смахивая непрошеную слезу с ресниц):
– О, сударь! Я не оставлю вас до последнего вашего вздоха. Я приму вашу веру и навсегда отрину Магомета. Позвольте же мне заключить вас в объятия и облобызать».
Или же так:
«Преломленное копье падает на землю. Плащ Анри переливается алым шелком, повязка на лбу намокла от крови. Лицо его бледно и сумрачно.
– Вы видите это поле, устланное трупами сарацин. Эмир Балак подло напал на нас. Враги разгромлены, но, боюсь, я последний христианин, оставшийся в живых. Быть может, через миг стрела пронзит мое сердце. Бездыханным я паду у ваших ног. Знайте же, что Анри Безрассудный вас любит. И любил всегда – преданно и благородно. Отныне вы свободны.
А она (утирая предательскую влагу со щек):
– Сударь! Ваша храбрость покорила меня. Нет воинов отважней франков, и отныне я ваша. Я приму вашу веру и отрину Магомета. Позвольте мне обнять вас и слить наши губы в поцелуе».
Дольше этой сцены мечтания Анри не шли. Собственно, он и поцелуи с объятьями представлял себе слабо – за недостатком опыта. Да, беседа с Анри могла вызвать улыбку на устах любой девушки. Только хвастать этим юный оруженосец как-то не любил.
– Э… кхм… ну, сударь… это…
И всё – величественный и неотразимый в своем зеленом шелковом плаще – больно дернул за ус:
– Да что ты хочешь от меня, паршивец? Говори.
– Граф… Осмелюсь доложить… ну, граф Жослен того…
– Граф Жослен. Хорошо. Что он?
– Он желает…
– Да чего же?.. Клянусь Хесусом и Марией, ты скажешь или я вырву тебе язык и вобью в твою же глотку!
– Э-э… – Носач побледнел. В голове его звенела испуганная пустота. Наконец слово нашлось: – Видеть! Видеть он вас желает!
– А, ну раз так – другое дело. – Он обернулся к своей спутнице, закутанной в абайю с ног до головы: – Я оставляю тебя, о лепестки и нектар моих роз. – Арабская речь в его устах звучала чарующе неправильно, с божественным испанским акцентом, и он это прекрасно знал. – Оставляю, но ненадолго, дивная река моя. Повелитель ждет, и дела меж нами не терпят промедления. – Он кивнул в сторону Анри и с издевкой добавил: – Пусть беседа с этим юношей станет тебе усладой, неотразимая. Зеркало вожделений моих.
Девушка молча кивнула, и Хосе умчался. Если бы Анри лучше разбирался в людях, он бы заметил, что у рыцаря и сарацинки беседа не клеится. Пленница с утра была не в духе, осыпала каталонца колкостями и насмешками. Хосе правильно рассудил, что общество мямли оруженосца ей быстро наскучит и девушка благосклоннее воспримет его ухаживания.
Но Анри всего этого не знал. Сердце его затрепетало.
– Суд-дарыня! – заикаясь, начал он. – Леп-пе-стки моего сердца…
– Аллах свидетель, – устало объявила пленница, – можно подумать, франки только и делают, что копаются в навозе, выращивая цветы на продажу.
Анри вспыхнул. Прекрасная, только что придуманная речь вылетела из головы.
– Вас зовут Марьям… я слышал, – неловко начал он. – Мою мать тоже звали Марией.
– И вы, конечно же, скучаете по ее юбкам. Вам не стоило становиться рыцарем, сир заика.
Черные глаза смотрели сквозь прорезь покрывали дерзко и насмешливо. Оруженосец смутился еще больше. Жаркая волна прошла по телу. В горле пересохло.
– Я… – Он огляделся: не подслушивает ли кто. – Я мог бы освободить вас. Нет, правда!
– Что? И убить великого воина Хаса… Хосе? И предать своего господина? Похвальбы лишь мальчишкам сопутствуют, сир хвастун. Мужчины не творят – делают.
Анри засопел. Вот так всегда. Насмешки, одни насмешки…
Но отчего же ему так не хочется уходить от дерзкой незнакомки?
Тем временем Жослен и Хосе обменивались любезностями на глазах у доброй половины левантского рыцарства. Выходило это у них сдержанно. Что один, что другой могли убить за неудачно сказанное слово, и оба знали это.
– Я вижу, – усмехнулся граф, – твоя осада затянулась. Деваха ерепенится почище иной крепости.Ты ее по лоскуткам раздевать взялся?
Он указал на изумрудную ленточку, что свисала с плеча Хосе. Каталонец ощерился:
– Клянусь Хесусом и всеми святыми, мессир, вы несправедливы. Она достойная дама и…
– Побойся бога, сир остолоп! Она – мусульманка. А ты носишь ее цвета и, я слышал, объявил дамой сердца. Оставь эти глупости для провансальских дурех. Почему ты не можешь ее просто продрючить, без всех этих соплей? Под Самосатой, помнится, ты не был столь щепетилен.
– Мессир, позвольте, я объясню. Есть разница. – Брови Кутерьмы поползли вверх.
– Интересные делишки. В ней что-то особенное?
– О мессир! – Глаза каталонца восторженно заблестели. – Марьям – это воплощенная тайна. Клянусь Вечерей, это истинная дочь Востока! Она говорит, колдунья наложила на нее заклятие, и теперь ей не уйти из Манбиджа.
– Колдунье?
– Да нет же! Марьям! Слушайте, сир: ее возлюбленный превращен в гепарда и томится на цепи в зверинце Балака. А Защитник Городов обещал сварить зелье, чтобы превратить Хасана в человека.
– Это какого же Хасана, побойся-бога-что-ты-несешь?!
Изумление Жослена всё возрастало. Среди рыцарей пронесся удивленный шепоток. Хосе же не замечал ничего:
– Того самого Хасана. Правителя Манбиджа. Из города ей пришлось бежать, спасаясь от Исы. По пути она встретила Али Маджиха – рыцаря-разбойника…
– …то есть Алана де Мешика?!
– …и защитила его от бешеного леопарда. А шейзарец Усама ибн Мункыз посвятил ей стихи, только я их не запомнил. А…
– Стой, стой! – Жослен замахал руками. – Верю, верю. Это действительно особенная женщина… Дьявол! Я посылал за тобой трижды, но ты явился только сейчас. Посмотри по сторонам. Что ты видишь?
Хосе огляделся. За спиной Жослена стояли отец Бернард и еще добрый десяток воинов. В их глазах читался немой укор.
– Что же ты, Хосе? Это даже как-то замечательно. Добрых христиан на бабу променял. Мы тут с самого утра уродуемся, думаем, как Балака измордовать, а он – нате вам! Вылез хрен с горы.
– Позор христианского рыцарства! – грянуло со всех сторон. – Разжаловать из каталонцев!
– И ладно бы ты ее поимел, сын мой, – потупил глаза каноник. – А то елозишь, как еретик перед епископом. Вони много, а толку чуть.
Кровь бросилась в лицо Хосе.
– Отец Бернард! – с угрозой начал он. – Клянусь Хесусом…
Этого каноник не стерпел. От удара каталонец полетел вверх тормашками.
– Имя Божье всуе! Ах ты, рожа мавританская! Еще раз услышу – отлучу!
От унижения Хосе взвыл. Многое можно было поставить ему в упрек, но не это. Отродясь его род с маврами не знался. Зарезать каноника сию секунду было невозможно: каталонца держали сразу четверо. Старый Летольд вылил на беднягу ведро вонючей воды из лошадиной поилки, и Хосе стало совсем плохо.
Жослен переступил с ноги на ногу:
– Эй, кто там! Еще ведро!
Хосе забился, но держали его крепко.
– Чтоб стало яснее, – продолжал граф, – замечу: мы тут не баб щупать собрались. И не в триктрак дуться. Мы вроде как довоевываем. Сарацин режем.
Злость, обида, растерянность – всё мигом слетело с каталонца.
– Э-э… Что?..
