Лезвие власти (СИ) - Гальперин Андрей Борисович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .txt) 📗
— Вы перечислили очень много всего, граф... И, что, нет никаких следов, точных сведений?
Россенброк помолчал, собираясь с мыслями. Он перечислил далеко не все, из того, что знал. После разговора с Пауком Гиром, он внезапно осознал масштабы действия неизвестной организации. И испугался. Многие фрагменты мозаики, длительное время находившиеся где-то на краю его сознания, сложились вдруг в картину, страшную по своей сложности и сути. Кто-то безнаказанно вторгался в святую святых, и вершил, по-своему, судьбу мира. И Россенброку стало страшно, при мысли о том, что и он занимает свою должность, лишь по тому, что это кому-то выгодно. Что он, Великий Канцлер, всего лишь марионетка, в чьих-то умелых руках. Но, поразмыслив, он решил, что впадать в панику на старость лет уже поздно, и проанализировав все имеющиеся сведения понял, что делать дальше. А дальше, необходимо было бороться. Изо всех сил... Всеми средствами...
— Прошу понять меня, Ваше Величество... Все то время, что я служу князьям Атегаттским, мимо меня проходило множество слухов, порой, сознательно ложных сведений. Все мои силы занимала борьба с врагами явными и, только сейчас, я собрал достаточно сведений, подтверждающих наличие еще одной силы. Враг этот умен и коварен. Свой хвост, попавший в западню, он беспощадно обрывает, спасая голову, как ящерица. Ногу, застрявшую в капкане, отгрызает, как волк. Но он не дух, и не всесилен. Он совершает ошибки. Иначе... — Россенброк развел руками.
· — Послушайте, граф. Я допускаю, что мой отец... — Конрад, на мгновенье, замешкался, — мой отец мог смотреть на это сквозь пальцы... Но мой дед?
— Видите ли, Ваше Величество... По имеющимся у меня сведениям, я могу судить, что активная деятельность этих сил пришлась именно на правление вашего отца... — Россенброк запнулся и невидящими глазами посмотрел на Императора.
Он вспомнил. Стефан Серый. Сожженный лекарь. Айве Горру. Лекарь из далекого Эркулана. Звон оружия и гарь от пожарищ. Он, Марк Россенброк, сын наемника и базарной шлюхи. Он лежал, уткнувшись лицом в горячие внутренности, а над ним стоял на коленях Айве, и из его горла, пробитого арбалетным болтом, хлестала кровь. Сзади, звучал голос. Молодой. Властный.
— Мы не смогли спасти его... Бедный Айве... Я многим ему обязан... Пойдемте, братья. Похоже, мы здесь закончили.
«Мы здесь закончили…» — повторил про себя Россенброк. Закончили. Мятеж в Джассе. Убийство семьи барона Джупры. Колодец. Потом казни, пытки, беженцы и долгорские монахи.
Конрад, буквально, слетел с трона и подхватил падающего канцлера.
— Сердце, Ваше Величество...
Долгорские монахи. Они знают... Они всегда идут по следу, и никогда не отступают, пока не извлекут истину. Их бог — правда...
— Лекаря! Канцлеру плохо!
Россенброк задыхался.
Долгорские монахи. Миром правят чудовища. Они знают. Торк. Страшное проклятие. Мы здесь уже закончили. Разрытый колодец. Россенброк открыл глаза:
—Великий Иллар! Что происходит с миром... — и потерял сознание.
52.
Как и рассчитывал Аттон, им не удалось к ночи дойти до Бетаптица. Караван остановился на ночлег возле маленькой таверны, не дойдя до города каких-то десяти стрел. Краб, вторую неделю, заливал горе вином, проклиная богов, демонов и всех встречных. Мерриз всю дорогу через аведжийские земли молчал, пристально вглядываясь в каждого, проходящего мимо, путника. Остальные караванщики были подавлены, словно постарели за это время вдвое. Пожилой данлонец, по имени Лломми, узнав о захвате Прассии, покинул их, сославшись на то, что Великий Герцог может повести армию на Данлон. Он уговаривал Аттона идти и ним, к границе, обещал устроить капралом в армию Данлона, по Аттон молча, не отвечая на уговоры, проводил его, отдав напоследок пару кинжалов, подобранных на Пустошах.
Аведжийская осень радовала мягкими, теплыми днями, и они шли, молча, среди вечнозеленых лесов Вей-Кронга, думая каждый о своем. Аттон размышлял, о том, что нападение на их караван было подстроено специально, для того, что бы потом обвинить власти Прассии, и дать повод для начала войны. За ними шли от самой границы, ожидая, пока где-то аведжийская конница подготовиться к переправе, пока заблокируют дороги и форпосты. А потом напали, и не дожидаясь результата, растрезвонили окрест, что солдаты ландграфа беззастенчиво грабят аведжийских купцов. Аттон вспомнил злое лицо кавалерийского полковника, которому Краб, запинаясь и путаясь в словах, попытался объяснить произошедшее. Ответ был прост и понятен, и Аттону стоило большого труда удержать Файю, от попыток броситься с секирой на всю конную сотню.
О чем думал Мерриз, сказать было сложно, но едва они пересекли аведжийскую границу, он подошел к Аттону, и показал небольшую склянку, с иссиня—черным содержимым.
— Не смотря, на то, что солдаты пока не обращают на тебя внимание, настоятельно рекомендую тебе, друг мой, окрасить кожу и волосы...
Аттон улыбнулся.
— Ты хороший советчик, монах... Спасибо, но у меня есть подобное средство.
В эту же ночь, Аттон покрасил волосы и втер в кожу состав, которым его снабдили в Норке. Этим составом, в свое время пользовался и отец Аттона. Утром, Мерриз, черноволосый и смуглокожий критически посмотрел на грязно—каштановые волосы Аттона и безразлично отвернулся. Файя, в свою очередь, переводя взгляд со своей кружки на Аттона, пробормотал с испугом:
— Сто тысяч Джайлларских свиней! Я допился... — потом, задумчиво глядя на пустой бочонок, добавил, — знаешь, Птица-Лезвие... В своих людях я уверен, они не побегут доносить на тебя, но в городе, будь осторожней.
— Спасибо за совет, Старый. — Аттон произнес эти слова на ахедтжи, старом языке Вей-Кронга. Краб удивленно приподнял брови.
Мимо них, с грохотом и лязгом, пронеслась на восток очередная конная сотня.
После полуночи, дождавшись когда зайдет Вторая Луна, Аттон осторожно переоделся на ощупь, в полной темноте. Скинув, свой видавший виды, походный костюм, он натянул плотное шерстяное белье и черный, цвета ночи, кожаный комбинезон, принадлежавший, когда-то его отцу. Он оставил свои избитые, толстой кожи сапоги, так хорошо послужившие ему на большаках, и надел легкие, бесшумные, сделанные из перепонок мантикоры, сапожки, на тонкой прочной подошве. Потом извлек из своего дорожного мешка водонепроницаемый ранец, и сложил туда, все самое необходимое, и закрепив меч, ножи и метательные лезвия, подхватил лук, вышел в полутемный зал постоялого двора. Постояв немного над храпящим, как стадо форелнских туров, Крабом, он положил у его ног свой дорогой, красного дерева лук, и тихо, словно тень, вышел в ночь. Но, не пройдя и ста шагов, почувствовал, что за ним кто-то идет. Обернувшись, он увидел два горящих, ярко-зеленых глаза.
— Только не говори, монах, что нам с тобой по пути...
— Может да, Птица-Лезвие, может нет... Путь человека есть сон. Он так же сложен ночью, как и прост днем. И также мимолетен, как видение... Ты проходишь днем мимо реки, не оборачиваясь, по ночью... Ночью ты будешь судорожно искать брода, и бояться сделать лишнее движение... Ты узнаешь меня в ночи, Птица-Лезвие?
— Узнаю, если ты человек... Если ты не изменишься...
— Почему я должен измениться?
— Все меняется, монах... Посмотри, это написано в твоих книгах. Прощай... — Аттон, не оборачиваясь, зашагал к реке.
— Прощай, воин...
Утром Аттон, втиснувшись между двумя ящиками, плыл в темном чреве галеры на юг.
53.
— Послушай, Ландо, что пишет Теобальд Расс об оборотнях... — Россенброк, сидел на низкой тахте и близоруко щурился в огромный фолиант, который держал на коленях:
«В далекой Борхее, где люди живут среди чудовищ всяческих, бытует обычай странный: рожениц, чей срок приходится на ночи проклятых, кои с полнолуния до новолуния длятся, режут прилюдно ножами острыми, ибо считают, что ребенок, родившийся в дни эти, есть оборотень проклятый. Обычай подобный существует и в Анбире, и других землях на севере...» Оборотни... Люди, превращающиеся в зверей... Древние кости ... В этом что-то есть. Ландо... Эх, не верю я в колдовство! Кто же тогда этот Торк? Один из крупных мошенников, засевших в Норке? Из тех, о ком мы нечего не знаем? Не зря, не зря в этом замешаны монахи...
