Сорок апрельских дней (СИ) - Савенков Сергей (книги бесплатно без .TXT) 📗
С него открывается потрясающий вид: небоскрёбы и взлетевшие над землёй на ажурных опорах транспортные развязки, многоярусные сады и острые шпили, а главное — набережная и океан. По левую руку — купола ферм, омываемые волнами, а совсем далеко, у самого горизонта — острова. Вращаются лопасти установленных в океане и встроенных прямо в дома ветряков.
Не скажу, что тут плохо. Наоборот, захватывает дух. Но…
Глядя на город с самой высокой точки, вспоминается сон. Сахарные дома и вспышка, что их поглотила. Благодаря странным снам, теперь мне известно, что это Фиест кода-то бомбил Диэлли. Давно, больше пятнадцати лет назад. Как раз, когда я родился…
Но почему мне всё это сниться?
От чёрного фотоэлектрического покрытия поднимается жар, и на носу уже висит капелька пота.
Тайком вытираю её ладонью. Хочется пить…
— Слишком тут жарко. На набережной можно было поесть мороженого, искупаться.
— Мы ещё не пришли! Во-о-н там будет отлично! — она указывает подбородком на куб опорной станции, увешанный блоками вентиляции. — Тень и ветерок.
Легко перемахнув через сетчатый забор, по свернувшимся толстыми змеями вентиляционным рукавам мы взбираемся на крышу станции и усаживаемся на парапет.
Бело-голубой алмаз солнца, зеркальные грани растворённых в золотой дымке небоскрёбов. А дальше — набережная, океан, паруса.
Тут в самом деле неплохо, под сенью огромной спутниковой тарелки: не жарко, а ноги удобно стоят на шкафах с трансформаторами. Солнечная тишина — лишь электрический гул, да пение ветра, зацепившегося за иглы антенн.
— Ну что? Я, как всегда, оказалась права?
— Надоела ты, со своим самомнением! На набережной всё равно лучше. Или в парке… Мороженого можно купить! — я пробую надавить на больное место. — Смотри, там работает мой отец! — показываю на соседний небоскрёб, тоже собственность «Aeon». Он меньше нашего. Но, как мне известно, намного важнее. Асимметричное здание, сложенное из сотен «перетекающих» друг в друга кубов. По заверениям рекламы, символ того, как идеи тысяч учёных перетекают в реальность.
— А что там у них?
— Лаборатории. В нашем, только администрация.
— Здорово дружить с хакером, способным выключить системы слежения! Одной мне сюда не попасть!
Не выключить, а обмануть. Сотрудники, мечущиеся в поисках неисправности, нам ни к чему.
Лёгкий ветерок сушит пот и ласкает тело. Становится совсем хорошо.
Я кладу голову девушке на плечо.
— Как думаешь, отчего птичьи гнёзда считают частью природы, а человеческие города — нет?
На меня вдруг накатывает странное чувство, что всё это уже было. Ветер, девчонка и этот дурацкий вопрос.
Дежавю…
Под ногами деловито гудят трансформаторы. Крышки шкафов вибрируют, расслабляя утомлённые мышцы, а я размышляю о том, как в благополучном обществе мог появится Фиест. Ведь он не пришелец! Что его сделало тем, кем он стал? Где скрыта проблема: в генах, в детстве?
Да уж! Если теория Мэйби верна, человек с подобным атавистическим поведением однозначно должен исчезнуть при перелёте. Хотя, гипертранспортом он и не пользуется — наверное, понимает.
Я растворяюсь в дыхании города: на песок накатывает волна и уходит обратно, вечер сменяет утро, а осень — весну, прибывают новые толпы туристов, и такие же толпы улетают назад. В небесах, едва не цепляя башни ретрансляторов животами, словно гигантские скаты, плывут полицейские дирижабли. Неторопливо вращаются лопасти ветряков, и в сотни раз медленнее — этажи.
Смотрю и смотрю на зеркальные грани, а глаза сами собой закрываются…
Катя
Взмахнув перепончатыми чёрными крыльями, Дракон начинает снижаться, и сквозь туман — плотный кровавый туман, проступает разрушенная, изувеченная и униженная Диэлли.
И она.
Девчонка среди развалин, раздающая флаеры редким туристам.
Год назад ей было тринадцать.
Я приходил сюда каждый день. Просто смотрел. Я видел много, много девчонок, но такой ещё не встречал.
Идеальной.
Как странно вдруг обнаружить среди грязи и пошлости совершенство.
И остаться.
Люди тенями скользили мимо неё, кто-то кривился — они не видели чуда.
Через пару недель я решился узнать её имя и возраст. Впрочем, всё это не имело значения.
Потом, много месяцев просто смотрел, сидя на тёплых бетонных плитах, сваленных возле недоразделанных тушек танков.
На Катю.
На её непредсказуемые движения — будто ветер носит по улице рыжий осенний листок, на выгоревшую красную футболку, на джинсовые шортики, на кроссовки, на ровные загорелые ноги, на тонкие пальцы, на вздёрнутый конопатый носик, на пирсинг — крошечный камушек в носу, на родинку на подбородке, на сияние огромных зелёных глаз и алый улыбчивый рот.
А когда уставал — поворачивался к облакам, зацепившимся за остатки домов, ржавым остовам кораблей в океане и разбросанным всюду обломкам андроидов.
Но не выдерживал даже минуты и снова смотрел.
Случалось, её забирал отец, а мне оставались только обломки.
Тогда, закрывая глаза, я снова смотрел на неё.
Я видел, как ветер играл её волосами, а она без устали отбирала их у него. Как закусывала губу, а после — тихонько облизывалась. Как маленький розовый язычок прилипал к двум верхним зубам, когда она говорила. Как, если прохожий ей нравился, глаза рисовали полукруг — снизу вверх, вскидывание бровей, улыбка, и лишь затем, взгляду вдогонку, поворот головы. Как она выставляла плечо, пытаясь заслониться от очередного излишне назойливого мужчины…
Обычно в голове не было мыслей, но изредка приходила одна: «До чего повезло мне родиться мужчиной — иначе, некем было бы восхищаться!»
От Кати мне ничего не было нужно, лишь восхищал факт её бытия в этом мерзостном мире.
Может, не столь он и мерзостный, раз порождает подобных существ?
Может, вся эта жестокость оправдана, необходима — чтобы расчистить дорогу таким или более безупречным созданиям?
Впрочем, я и представить не мог что-то полнее и глубже порхающего передо мной совершенства…
Я никогда бы не подошёл, ведь готов был сидеть на затерявшейся во времени улице шесть миллиардов лет. Но девочка оказалась не столь терпеливой.
— Привет! — она обнажила неправильно выросший клык.
Я улыбнулся в ответ — предельно благожелательно, как только умел.
Она испугалась, однако желание пересилило страх. Я её понимал, мне тоже нечего было терять.
— Ты для чего тут сидишь?
— Есть предложения?
— Может быть…
— Дурацкий бордель? — я кивком указал на флаеры.
— Нет, интересней.
— Связанные с тобой?
— Может быть… — она наклонила голову и облизнулась.
— Уверена?
— Ну б**ть, я ж говорю: «может быть…» Ты тупой?
Взглянув на облака — попрощавшись, они больше не были мне интересны, я взял её тёплую грязную руку.
— Жизнь — это танец. Пойдём, покажешь мне свой.
Её лицо осветила улыбка, уже настоящая — она обожала танцы, и я говорил на её языке.
С другой стороны улицы наблюдал тот самый мужчина…
Разумеется, это был не отец, перед смертью он мне в этом признался. Разумеется, она не была ни в чем виновата — это я сбросил бомбу, убившую её мать. Разумеется, это всё не имело значения.
Просто, она стала первой. Подонок, вырезавший сестрёнке глаза, не в счёт.
Дальше, всё поглотил плотный кровавый туман.
Глава 12. Змей
Высоко задирая длинные ноги, чтобы в кроссовки не насыпались прошлогодние семена, Эйприл неслась сквозь колышущееся разнотравье.
Кир, сидя на пригорке, не сводил глаз с хрупкой фигурки, порхавшей, как бабочка, над цветущей землёй. Конечно, он слыхал про гормоны и мог написать их формулы. Но всё равно, процесс, в результате которого, самый неинтересный объект во Вселенной превращается в самый захватывающий, казался ему волшебством.
«Совершенство! — подумал он и содрогнулся от понимания. — Ведь Эйприл, будто Катя из сна — только старше!»
