Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
Во время одной из оттепелей изобретательный Лин слепил из снега странную фигуру, божок — не божок, человек — не человек. Получилось случайно: сделал он колобок из снега, да выронил, а Гвоздик катнул его носом. Катнул, а колобок увеличился, за счет налипшего снега стал похож на толстое коротенькое полено, лежащее на круглом боку. Лин повалил сей обрубок, перевернул его два раза — и опять под руками колобок, но уже здоровенный, с голову размером, или с кочан капусты. Гвоздику игра понравилась: он тык носом в кочан — сдвинул. И вот они уже вдвоем с Лином катят шар по двору, Лину по пояс.
— Что вы тут делаете, а? Я же тебя за лучиной посылал?
Лин мгновенно нашелся: объяснил Снегу, что это они с Гвоздиком придумали новый способ убирать снег… Снег удовлетворился объяснением и опять ушел в дом, но пришлось отвлекаться и на лучину… Гвоздику забава пришлась по вкусу, и он аж на месте подпрыгивал, ждал, пока вернется Лин, колобки катать.
Новый способ убирать снег вышел не очень удачным, почти весь понадобилось, все-таки, собирать и выбрасывать проверенными способами, скребком и корзинами, однако и укатанного в шары хватило Лину, чтобы взгромоздить три из них друг на друга: на нижний, самый большой, два поменьше, сверху — самый маленький.
По бокам прутья воткнуты, на голове — а верхний колобок размером в голову, пусть он и будет голова — старая корзина, вместо глаз два уголька, вместо носа сучок, а рот… — пальцем процарапать и смочить кровью, как раз Мотона добытого накануне зайца разделывает… А снег — вот незадача — всю кровь почти без следа впитывает — носи и носи её! Зато Лин пошарил по пещере и собрал с горсть клыков да зубов звериных, расставил их в розовом рту — получилось замечательно!
Смотреть на сотворенное Лином чудо вышел Снег, поводил носом, похмыкал, ушел в лес… А Мотона была в полном восхищении: как хлопнет себя по жирным бокам, да как засмеется! Побежала в дом и вынесла две четвертинки яичной скорлупы от рапторов (толченая скорлупа хорошо оттирает жир с котлов). Приладила по бокам — уши получились. И Гвоздик хохочет на свой манер, прыгает, пытается нос выкусить. Пришлось заменить сучок на корень петрушки, траву, которую Гвоздик с раннего щенячьего детства невзлюбил.
— Лин, а Лин? А чей это бог? Что он будет делать? Ой, мамочки! Вот бы нашим в деревне рассказать! Так ведь прибьет старый, если узнает! Что за бог такой?
— И не бог вовсе, а простой истукан из снега. Я… он… Ну… За погодой следить. Вот смотри (Лин врал на ходу, но уже сам верил в свои выдумки): нос книзу, уголки рта книзу — метель завтра, непогода. Но видишь — улыбается и нос кверху торчит? — Значит, вёдро завтра.
— Неужто! Вот тебя Снег-то научил мудрости! О-о… А у нас в деревне такого ни у кого нет, даже у господина Олекина! Вот ведь!.. Да брысь ты, проглот ненадобный! Не Гвоздик, а целая лягушка. Смотри, ухо ему откусил! Лин скажи своему разбойнику, не то порушит истукана! А как его зовут?
— Истукана-то? Погодником и зовут. — Лин, однажды соврав, уже стеснялся признаться в своем обмане простодушной тетке Мотоне. Завтра-послезавтра она поймет, что ее надули и расстроится. Мотона не умеет надолго обижаться, она хорошая, но Лину все равно стыдновато. Надо будет что-то придумать… Например, уйдет она завтра в деревню, можно будет разрушить Погодника и свалить все на Гвоздика… Лин украдкой глянул на друга, тот преданно скалился и бешено вертел длинным шишкастым хвостом: «Вали на меня, хозяин! Я согласен претерпеть за друга, жизнь прекрасна!» Тебе-то хороша… Эх, вот бы ты действительно улыбался на погоду, а, Погодник?
Месяца не прошло, как пришла новая оттепель и с потрохами выдала Мотону!
— Ох, и болтлив бабий рот, ох, языкаст!
Мотона чуть не выронила котел — как раз цепляла его на деревянные крючки, чтобы, не обжигая руки, переставить на стол.
— А что я? Ты чего, старый?
— Того. Был я давеча в деревне — а по дворам… В каждом втором дворе погодники стоят, налеплены! Откуда сие?
Мотона попыталась защищаться и даже для храбрости подоткнула бока румяными кулаками:
— А мне откуда знать? Я по чужим дворам не хожу, да ведать не ведаю, что они там лепят! Я…
— Цыц. Десять, двадцать, тридцать лет не было нигде ни разу, а сразу после нашего — пошли стадами. Или, может быть, это ты свет новых знаний к людям отнес?
Лин отрицательно покрутил головой: нет, не он.
— Отскобли кору — увидишь древесину. Значит, не Лин, не я, не Гвоздик. Гостей у нас не бывает, последний — Зиэль был, да и тот летом. Отсюда вывод?..
— А я что, я ни при чем! Я только Зунке вечером тогда говорю: завтра вьюга будет, Погодник показал… Она и вцепись мне в язык! Зунка ведь такая болтунья въедливая, она кого хочешь до смерти загово…
— Цыц. Однажды я тебя так измочалю кнутом, не до смерти, но так, что ты на годы забудешь — как оно — сидя сидеть.
Мотона аж кулаки вниз уронила: серьезно говорит Снег. Ни разу он ее не бил, даже затрещиной за все годы не пригладил, но у Мотоны и единой морщинки в мыслях нет — усомниться чтобы в обещанном! Сказал — измочалит. Помолчала, помолчала Мотона — и бух в ноги!
— Я… Виновата. Смилуйся! Что ты хочешь от неграмотной бабы! Сболтнула, хоть язык теперь коли!
— То-то же. Бабами болтливыми бывают и женщины, и мужчины, однако не всегда и только по своей воле. Больше не сбалтывай. Я предупредил. — Снег вытянул к потолку мизинец, в знак того, что предупреждение повторено уже не будет, и заерзал на лавке: — Наливай давай.
Мотона знала порядок: выговор прошел — и до новой оплошности никаких туч не будет, Снег ни за что не станет повторяться, до вечера упреками пилить.
— Ф-ух! Боги с нами! Пока готовила, да надышалась, да напробовалась, и есть не хочу. А только это… Нет, положу себе половинную от вашего, успокоюсь. Так это… эти-то деревенские погодники — ничего и не правильно у них! У кого снег обещает, он так и в солнечный день на снегопады показывает, стоит, а у кого смеется, он и в метель смеется. И толку нет. А наш-то — всегда правду показывает! Вон что!
Лин продолжал есть, как ни в чем не бывало, будто и не слышал похвалы, но уши у него покраснели.
— Гм… Пожалуй. Ты как накладывал? Мыслями?
Лин уже знал, что заклинания накладываются по-разному, когда словами, когда с помощью предметов, или вообще молча, руками… А он — просто подумал, захотел, чтобы Погодник — погодником был… Вот и получилось.
— Угу. Я только подумал, а он… сам…
— Что подтверждает мою мысль о неплохих твоих способностях. Будем учиться дальше. Тот же и Погодник… Жиденько твое заклинание, если покопаться в нем: до весны он, может, и дотянет, если Гвоздик его на куски не растащит…
— Не растащит.
Гвоздик первым почуял грозу: только что сидел рядышком с Лином и совершенно равнодушно провожал глазами каждый кусок, уходивший навсегда с обеденного стола, каждую ложку с похлебкой… Вот только слюни подбирать забывал… и вдруг — шмыг под стол, и к Лину, к ногам прижался.
— Угу. И ты тоже со мною спорить захотел? Перебиваешь? — Снег отложил ложку на салфетку. — Перебивать мои слова учишься?
— Нет. Я не спорю, Снег! Честное слово, не спорю. Я только за Гвоздика слово замолвил! Он же сам не умеет. Я не хотел перебивать!
Снег сплел пальцы обеих рук в единый кулак, стукнул им перед собою, продолжая грозно молчать.
— Я ведь даже и не думал про весну, я ведь ее не видел, здешнюю, а Гвоздику я строго-настрого скажу, чтобы не нападал на Погодника.
— Гм… Кого-то ты мне напоминаешь. Это как заноза во мне сидит, который уже месяц! Совершенно точно напоминаешь. — Снег расплел пальцы и снова взялся за ложку. — А вспомнить не могу. Оттого-то и раздражаюсь лишнего. Что — позорно весьма не только для убеленного годами отшельника, но и вообще… Хороша похлебка, разве что жирновата самую малость.
— Какое мясо добыли, из такого и варю. — Мотона легко управилась с половинной порцией и потянулась накладывать добавку. На стук поварешки выглянул из под стола и Гвоздик.
