Песнь колдуньи - Кальмель Мирей (электронная книга .txt) 📗
— Ты когда-нибудь такое видела?
Альгонда постаралась прогнать от себя мысль, посетившую ее секунду назад, — ей очень захотелось, чтобы Марта исчезла с лица земли…
Нельзя давать овладеть собой страху, который ей внушала гарпия. Думать о Матье, об их объятиях, о нежных словах, которые он шептал ей на ушко, о том, что они оба получили удовольствие, и жить этим, верить, что это ее единственная и неотвратимая судьба. Она прислонилась к нему плечом и вдохнула присущий ему аромат теплого хлеба.
Оставив экипаж в покое так же неожиданно, как и начав его атаковать, ястреб воспарил и скрылся в тени утесов Веркора. Один из охранников, скорее всего сир Дюма выехал вперед, чтобы помочь вознице успокоить лошадей.
— Идем, — решилась Альгонда.
— Ты так торопишься снова увидеться с этой мерзавкой? — пошутил Матье, стремительно догоняя девушку. Они были уже у внешней стены замка.
— Не говори глупостей. Ты хотел, чтобы никто не заметил, как мы вернулись. Приезд Сидонии нам в этом поможет.
— Ты права, — сказал он, беря Альгонду за руку.
Девушка сжала его руку. Стена укрыла их своей тенью.
Он притянул Альгонду к себе. Она позволила себе насладиться поцелуем — страстным, сладким. И в то же время умиротворяющим.
— Бежим скорее к подъемному мосту! Пусть думают, что мы пришли посмотреть, кто приехал, — предложил Матье, с сожалением отрываясь от возлюбленной.
Они сорвались с места и прибежали во двор замка задыхаясь, ощущая покалывание под ребрами. Жак де Сассенаж уже успел спуститься во двор.
Несколько минут спустя во внутренний двор въехал экипаж госпожи Сидонии, окруженный охранниками, которых возглавлял Дюма, и остановился у лестницы, возле которой, взявшись за руки, стояли Альгонда и Матье.
Глава 19
Верная своей отвратительной привычке, Марта без конца ворчала. Любой повод был хорош — кочки на дороге, удушливая жара, слишком долгие остановки у колодцев, где поили лошадей, недостойный высокородных дам поступок — у одного из колодцев Сидония и Филиппина смочили холодной водой затекшие ноги, в то время как сама Марта так и не вышла из экипажа. А помимо этого закрытое на карантин аббатство, в котором они рассчитывали переночевать, слишком шумный придорожный трактир, которым им пришлось удовлетвориться (слава Богу, что их сопровождает достаточное количество вооруженных мужчин!), услужливые и похотливые девки, вешающиеся на шею путешественникам, недостаток соли и пряностей в еде, плохое вино, шаткая кровать с тонким матрасом и штопаным одеялом… Столько новых волнующих впечатлений, которым Филиппина, в отличие от нее, радовалась, как ребенок! Чтобы не дать никому испортить себе удовольствие, девушка без конца радостно комментировала все увиденное, в ответ получая откровенно враждебные взгляды горничной, которые она одна и замечала — Сидония на недовольство Марты не обращала внимания.
«У нее дурной характер, но я к ней привыкла, — пояснила девушке кузина. — Да это и понятно: после смерти мужа у меня вдруг стал расти живот, и из всех моих служанок она оказалась самой верной, никому слова плохого не позволяла обо мне сказать. Друзья избегали моего общества, дабы в глазах света не иметь ничего общего с рождением этого ребенка, считая это скандальным событием. Словом, когда равные мне по положению отвергли меня, я оказалась в полном одиночестве, и только она поддерживала меня. Из простой горничной превратилась в компаньонку. И до сих пор ею остается. Этой привилегии я не могу ее лишить. Пойми, дорогая моя Елена, хоть я сотню раз убеждала Марту в обратном, она понимает, что занимает место наперсницы не по праву, поэтому любую женщину, с которой я сближаюсь, она воспринимает как угрозу, думая, что из-за нее может снова стать служанкой. Ее холодность есть отражение ее страха».
Это новое доказательство величия души Сидонии, однако, не смягчило сердца девушки. Как Филиппина ни старалась, она не могла заставить себя проникнуться симпатией к этой уродине.
Таковы были мысли Филиппины, когда они подъехали к замку Сассенаж. Нападение ястреба, столь же внезапное, как и необъяснимое, стало последней каплей — она утратила остатки симпатии к Марте. Как только послышались первые крики птицы и охранников, горничная, издавая свистящие звуки, стала махать над головой руками, и длинные ее ногти при этом напоминали когти хищника.
Решив, что она изображает птицу, Сидония засмеялась. Марта тотчас же съежилась на своем сиденье и опустила голову. И хотя теперь она выглядела вполне нормально, Филиппина заметила, что ее когтистые пальцы сжимались и разжимались, пока птица не улетела прочь. Экипаж, покачиваясь в ритме шагов лошадей, двинулся дальше. Несмотря на мучительные воспоминания о том, что в Бати ее когда-то считали неряхой, девушка высунула голову в окно. Впереди молодой простолюдин и девушка в легкой юбке по щиколотку и с длинной каштановой косой бегом поднялись на подъемный мост. Любопытство, с каким они рассматривали ее, успокоило Филиппину, хотя строгая архитектура замка напомнила ей аббатство Сен-Жюс. Увидев высокую фигуру ожидающего ее отца, она прогнала мысль, что может оказаться здесь пленницей под присмотром этой дерзкой и странной Марты.
Стоило экипажу остановиться у лестницы, ведущей к замку, как она соскочила на землю и бросилась в объятия отца.
— Как ты изменилась, моя Филиппина! — воскликнул барон, целуя дочь в щеку, в то время как она неохотно оторвала лицо от его груди.
Это была сущая правда: в голубом шелковом платье и эннене [5] в тон, подчеркивавшем тонкие черты лица, она была несказанно хороша. Встреча с дочерью взволновала барона даже больше, чем он ожидал: на мгновение ему показалось, что он обнимает ее мать в том же возрасте.
— Это заслуга моей кузины, отец. Она помогла мне выбрать наряд.
— Не верьте ни одному ее слову, Жак. У вашей дочери, как и у всех Сассенажей, прекрасный вкус, — весело отозвалась Сидония, подходя к ним.
— Я очень скучал по вас, душенька. Но зато теперь со мной две самые прекрасные дамы королевства!
— Вы, как всегда, преувеличиваете, Жак, — улыбнулась Сидония, пожимая его руку, — но мы охотно вас прощаем, правда, Елена?
— Конечно, отец, охотно прощаем, — подтвердила Филиппина и повернулась к отцу, чтобы его поцеловать.
Взгляд ее снова остановился на юноше и девушке, которых она видела на мосту. Они стояли чуть поодаль, в нише под лестницей, девушка впереди, а юноша — у нее за спиной, и им приходилось наклоняться вбок, чтобы лучше видеть их с Сидонией и барона. Щеки девушки раскраснелись от бега, и все же при виде Филиппины она побледнела и серо-зеленые глаза ее подернулись вуалью грусти.
— Елена? Я правильно услышал? — спросил барон с волнением.
— Это долгая история, отец, я вам ее обязательно расскажу, — пообещала Филиппина. Только что она, сама не зная почему, улыбнулась девушке с косой, которая невольно отшатнулась, прижавшись спиной к юноше, который стоял за ней.
— Не нужно. Когда ты родилась, я хотел назвать тебя Еленой, но твоя мать меня переубедила. Ей больше нравилось имя Филиппина, а я, как тебе известно, ни в чем не мог ей отказать.
— Наверное, мама сожалела об этом, потому что попросила сестру Альбранту, чтобы меня называли Еленой. По словам монахини, это была ее последняя воля. Вы позволите мне ее исполнить?
Барон пожал плечами. Он был растроган предсмертным подарком жены. Но хорошее настроение вернулось к нему, стоило ему увидеть, как ласково на него взирает Сидония. Она — его настоящее и будущее. Прошлое же пусть прошлым и остается.
— Идемте, мне не терпится услышать ваш рассказ, — заявил он, обнимая дам за плечи и увлекая их в замок.
Слуга бросился отвязывать с крыши экипажа три сундука, которые не поместились в короб для багажа. Он не успел даже прикоснуться к связывавшей их веревке, как она лопнула. Один из сундуков закачался и рухнул к ногам Марты. Она отпрыгнула, взвизгнув от испуга, и обратила на неловкого слугу гневный взгляд, до сих пор устремленный на барона и его дочь.
