Янтарный телескоп - Пулман Филип (е книги TXT) 📗
Йорек молчал. Он молчал до тех пор, пока они не дошли до большого сугроба; медведь лег в него и стал кататься, взметая снег на фоне черного неба, так что казалось, будто он сам весь из снега — воплощение снежной стихии.
Накупавшись вдоволь, он встал, энергично отряхнулся и, видя, что Уилл все еще ждет ответа на свой вопрос, сказал:
— Да, может быть, оно и так. Но до первого бронированного медведя других не было. Мы не знаем, что было до этого. Так возник обычай. Мы знаем свои обычаи, они тверды и неизменны, и мы следуем им неукоснительно. Без обычая медвежья природа не защищена, так же как тело медведя без брони.
Но, думаю, я преступил медвежью природу, когда починил этот нож. Думаю, я был глуп, как Йофур Ракнисон. Время покажет. Но я не уверен и полон сомнений. А теперь скажи мне: почему сломался нож?
Пытаясь прогнать боль в голове, Уилл потер лоб обеими руками.
— Эта женщина посмотрела на меня, и мне показалось, что у нее лицо моей матери, — сказал он, честно стараясь вспомнить тогдашние ощущения. — И нож наткнулся на что-то, чего не мог прорезать, а я мыслями толкал его вперед и одновременно тянул назад, и он лопнул. Так я думаю. Женщина знала, что она делает. Я уверен. Она очень хитрая.
— Когда ты говоришь о ноже, ты говоришь о матери и об отце.
— Да? Да… наверное.
— Что ты собираешься им делать?
— Не знаю.
Внезапно Йорек метнулся к Уиллу и сильно ударил его левой лапой: так сильно, что у Уилла зазвенело в ушах, и, полуоглушенный, он кубарем покатился вниз по склону.
Йорек медленно спустился к нему и, дождавшись, когда Уилл поднимется, сказал:
— Отвечай правдиво.
Уиллу очень хотелось ответить: «Ты не посмел бы, если бы у меня в руке был нож», но он понимал, что Йорек это сам понимает, и понимает, что он это понимает, и было бы невежливо и глупо произносить это вслух. Тем не менее такое искушение было.
Он сдержался и, утвердившись на ногах, посмотрел в глаза Йореку.
— Я сказал: «Не знаю», — он старался говорить спокойно, — потому что еще не задумывался как следует над тем, что собираюсь сделать. И что это значит. Это пугает меня. И Лиру пугает. Но я согласился сразу, как только она сказала.
— Так что же это?
— Мы хотим сойти в страну мертвых и поговорить с духом ее друга Роджера, того, которого убили на Свальбарде. И если в самом деле есть такой мир мертвых, то мой отец тоже там, и если мы сможем говорить с духами, то я хочу поговорить с ним.
Но я в нерешительности, я разрываюсь, я хочу вернуться в свой мир и позаботиться о матери, ведь это возможно; а еще отец и ангел Бальтамос сказали мне, что я должен отправиться к лорду Азриэлу и отдать ему нож, и, может быть, они тоже правы…
— Ангел удрал, — сказал медведь.
— Он не был воином. Он делал, что мог, а потом больше ничего не смог сделать. И не он один боялся; я тоже боюсь. Мне надо как следует подумать. Может быть, иногда мы не поступаем правильно, потому что неправильное кажется более опасным, а мы не хотим выглядеть трусами и поступаем неправильно только потому, что это опасно. Нам важнее не выглядеть трусами, чем правильно рассудить. Это очень сложно. Вот почему я тебе не ответил.
— Понимаю, — сказал медведь.
Долгое время они стояли молча, и особенно долгим оно показалось Уиллу, гораздо хуже защищенному от мороза. Но Йорек еще не кончил, а у Уилла еще не прошло головокружение и слабость от удара, он не вполне доверял своим ногам и поэтому не двигался с места.
— Я изменил себе, — сказал король медведей. — Быть может, помогая тебе, я окончательно погубил свое королевство. А может быть, нет, может быть, оно и так погибло бы; может быть, я отсрочил его гибель. Поэтому я обеспокоен: я занялся не медвежьими делами, стал рассуждать и сомневаться, как человек.
И скажу тебе одно. Ты и сам это знаешь, но не хочешь знать, поэтому говорю тебе прямо, чтобы ты себя не морочил. Если хочешь совершить это дело, ты больше не должен думать о матери. Отставь ее. Если твои чувства будут раздваиваться, нож сломается опять.
А теперь я хочу попрощаться с Лирой. Ты подожди в пещере; эта пара шпионов не спускает с тебя глаз, а я не хочу, чтобы они слышали наш с ней разговор.
Уилл не находил слов, хотя чувства переполняли его.
— Спасибо тебе, Йорек Бирнисон, — только это и смог он вымолвить.
Они с Йореком поднялись к пещере, излучавшей теплый свет в безбрежную темноту.
Там Йорек приступил к последней фазе в восстановлении ножа. Он положил его на самые яркие угли, лезвие раскалилось, и Уилл с Лирой увидели сотни цветов, вихрящихся в дымчатой глубине металла. Когда он достиг нужного градуса, Йорек велел Уиллу взять его и сразу сунуть в сугроб, который намело снаружи.
Рукоятка из розового дерева была обожжена и местами обуглилась, но Уилл обернул руку в несколько слоев подолом рубахи и сделал, как велел Йорек. Шипение, облако пара. Уилл ощутил, как атомы окончательно устанавливаются на свои места и нож снова становится прочным, а острие бесконечно чутким.
Но с виду лезвие изменилось. Оно стало более коротким и не таким изящным, а на швах серебристая поверхность потускнела. Нож выглядел невзрачно, выглядел таким, каким и был, — раненным. Когда он остыл, Уилл убрал его в рюкзак, не обращая внимания на шпионов, и сел дожидаться Лиру.
Йорек увел ее вверх по склону, туда, где их не было видно из пещеры. Он усадил ее и обнял большими лапами, а Пантелеймон мышью умостился у нее на груди. Йорек склонил к ней голову и ткнулся носом в ее обожженные и закопченные руки. Ни слова не говоря, он вылизал их дочиста; его язык успокаивал боль от ожогов, и Лира никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.
Но, отмыв ее руки от грязи и сажи, Йорек заговорил. Голос медведя отдавался у нее в спине.
— Лира Сирин, что это за идея посетить мертвых?
— Она пришла ко мне во сне, Йорек. Я видела дух Роджера, и он звал меня… Ты помнишь Роджера — после того как мы с тобой расстались, его убили, и это была моя вина — по крайней мере, я так считала. И думаю, я должна просто закончить то, что начала: должна пойти туда и сказать «прости», а если удастся, вызволить его оттуда. Если Уилл сможет открыть ход в страну мертвых, то мы должны туда пойти.
— «Может» — еще не значит «должен». Но если ты должна и можешь, тогда никаких отговорок нет. Пока ты жива, твое дело — жить.
— Нет, Йорек, — мягко возразила она, — наше дело — выполнять обещания, даже если это трудно. Скажу тебе по секрету: я до смерти боюсь, и лучше, если бы не было у меня этого сна, а Уиллу не пришло бы в голову пройти туда с ножом. Но что было, то было, и отступать нельзя.
Лира чувствовала, как дрожит Пантелеймон, и гладила его обожженными руками.
— Правда, мы не знаем, как туда попасть, — продолжала она. — И не узнаем, пока не попробуем. А ты что будешь делать, Йорек?
— Вернусь на север с моим народом. Мы не можем жить в горах. Даже снег тут другой. Я думал, мы сможем тут жить, но нам легче жить у моря, пусть и теплого. Это стоило выяснить. Кроме того, я думаю, что мы понадобимся. Пахнет войной, Лира Сирин; я чую ее; я слышу ее. Перед тем как отправиться сюда, я говорил с Серафиной Пеккала, и она сказала, что полетит к лорду Фаа, к цыганам. Начнется война — мы понадобимся.
Услышав о друзьях, Лира заволновалась и села. Но Йорек еще не кончил.
— Если вы не найдете выхода из мира мертвых, мы больше не увидимся, потому что у меня нет духа. Мое тело останется на земле, а потом станет ее частью. Но если мы с тобой оба останемся живы, ты всегда будешь дорогим и почетным гостем на Свальбарде, и Уилл тоже. Он сказал тебе, как мы познакомились?
— Нет, сказал только, что на реке.
— Он взял надо мной верх. Я думал, это никому не по силам, но перед умом и дерзостью этого подростка я спасовал. Меня не радует ваш план, но я ни с кем не решился бы пойти на такое, кроме этого мальчика. Вы стоите друг друга. Счастливо, Лира Сирин, мой милый друг.
