Охота на оборотня - Илларионова Алина (читать книги полные .txt) 📗
Под сконфуженным симкиным взглядом, Вилль сложил бутыли в заплечный мешок, предварительно обмотав шарфом, чтобы не гремели. Хлеб, сало и почти цельный полувёдерный ушат квашеной капусты, схоронившей в своих недрах терпкие дикие яблочки, наверняка найдутся в караулке, а дальше стражники сообразят по обстоятельствам. Главное начать, а азарт приложится.
А то, что хозяин сделал в следующий момент, привело кота в ужас. Эльф снял кулон.
— Хозяин, не надо!
Вилль молча положил кулон на стол и вышел на улицу. Теперь домовой не смог бы его почувствовать и найти. Симка хотел было схитрить и тайком отправиться вслед за хозяином, но тот моментально разгадал его намерения.
— Только попробуй! — холодно сказал эльф. — Мне сегодня твои домыслы не понадобятся!
И Симеон был вынужден остаться дома наедине с ночными страхами, и молить Пресветлую о том, чтобы любимый хозяин не нашёл неприятности на свою остроухую голову.
Зардевшееся солнце повисло над речной стороной города, явно собираясь на боковую, а за лесом темнела до боли знакомая туча. Ветер дул ей в хвост, и к ночи она доползёт до города. Красноглазый хищник приходил в снегопад, значит, выйдет на охоту и сегодня.
Караульный Геварн восторженно причмокнул и хлопнул по коленям мозолистыми ладонями, когда Вилль одну за другой выставил на стол четыре бутыли неразбавленного спирта. Стражник, сломя голову, умчался к «журавлю» за водой, а эльф приложил тильзитовый браслет к Индикатору. Спустя полчаса в караулку поднялся дышащий через раз Соррен и застал следующую картину: во главе стола с разложенным на тряпице немудрёным сухим пайком стоял с ковшом в руках капитан. Остальные стражники расположились едва ли не друг у друга на головах — в «коробочке-на-ножках» было тесно, как в поросячьем садке.
— Что? П-почему тревога?! — сплёвывая на пол, выдохнул Соррен. Он преспокойно насвистывал колыбельную сам себе, когда браслет щипнул запястье. Но в этот раз тильзит пульсировал льдисто-синей звёздочкой, и сигнал означал общий сбор.
— Поминки, — ровно отозвался Вилль, демонстрируя ковш, до краёв наполненный характерно пахнущей жидкостью. — Трое наших подопечных недавно погибли. И врагу такой смерти не пожелал бы. Тридцать пятый год собрал урожай… надеюсь, последний. А мы доказали свою беспомощность. Стыдно, господа! Теперь очередь за магами, а мы можем только пожелать им удачи и не забывать Агафью, Демьяна, — он выразительно посмотрел на Сатьяна, оставшегося сапогом без пары, — и… Берту.
За год он научился не терять лица перед собственными подчинёнными и потому схалтурил. Задержав дыхание, отхлебнул совсем маленький глоток, только отдавая положенную дань умершим. Всё-таки местный «Нектар Богов» мешали отнюдь не полуобнажённые эфирные девы, а сивушных дел мастера.
Ковш пошёл далее по братскому кругу. Кто-то сокрушённо чесал затылок и цокал языком, другие едва успевали смочить губы, желая поскорей расстаться с поминальной чашей, а Сатьян выпил за двоих.
Привкус тлена недолго держался в атмосфере «коробочки-на-ножках». Солдаты — братия развесёлая, да и Дорога Жизни по-прежнему уходит вдаль. Подсев за стол к дядьке Темару, Вилль с интересом наблюдал за рукотворным процессом сотворения упитанной «козьей ножки». В такие моменты кривоватые пальцы солдата становились ловкими, как у заправской дриады.
— Слушай меня, сынок! — нравоучительно втолковывал начальству бывалый дядька. — Мужик без бабы, он, что хозяин без бани. Крыша есть, а душу погреть негде.
Логика настолько впечатлила юношу, что тот пропустил мимо ушей прилипшего, как банный лист, «сынка».
— Да ну? А баба без мужика?
Темар округлил губы и солидно выпустил тягучее колечко.
— Баня без хозяина! Стоит одинёшенька, а растопить некому.
К удовольствию просветителя, Вилль и не подумал возражать. Залихватски махнул рукой, едва не выбив из дядькиных зубов драгоценную «ножку», и, слегка покачнувшись, встал.
— Ха! А пойду-ка я, Темар, в баню! — не совсем внятно оповестил подчинённого престижный капитан.
Чучело скалозуба, переехавшее год назад на новое место жительства, масляно сверкнуло глазами и заулыбалось пуще прежнего. И, если бы лапы зверюги не были заняты пустой бутылью, непременно зааплодировало. Вместо него это сделал Темар, прибавив к жесту тройное капитанское «Ха!»
На улице Вилль зачерпнул снег горстью и умылся. Он не был пьян, но от табачного дыма, перемешанного с похожим на папоротник дурманом, жутко слезились глаза. Уже стемнело, и город скоро будет в его распоряжении. Жители в снегопад на улицу не выйдут, а для стражников нашлись дела поважнее. Конечно, спаивать собственных подчинённых не совсем по этикету, но как иначе удержать в одном месте сорок с лишним мужиков? Главное, что Алесса сейчас в безопасности. Знахарка, увлёкшись сыском, почти перестала вредничать и вновь превратилась в шутницу, которую Вилль подобрал год назад. Когда всё закончится, он посоветует рассказать горожанам о своей природе. Мягко, но настойчиво. Так будет лучше для неё. Нелюди примут девушку-оборотня, как это сделал он сам, а остальные со временем привыкнут. Берену придётся поддержать их обоих, и никто не посмеет запустить булыжником в голову Алессе. Каждый имеет право на жизнь.
Так размышлял капитан стражи Арвиэль Винтерфелл, не подозревая, что южная кошка, пренебрегая его указами по сложившейся за год традиции, тоже решила устроить охоту.
Златень двадцать седьмого года, явно стремясь искупить пролитые скошнем непрерывные дожди, выдался необычайно жарким. Прибитая ливнями мошкара с победным звоном ринулась навёрстывать упущенное, а именно, кормиться и плодиться. К исходу месяца вязким и душным, как болото, вечером в город приехал небольшой возок. Сидевшего на облучке высокого крепкого мужчину Берен Грайт расценил бы, как бывалого воина, но путник был одет в длиннополую чёрную рясу с серебряно-алой вышивкой по вороту и широким рукавам. На гербовой бумаге с личной печатью Его Архисвятейшества значилось, что мужчину зовут Теофан Улесс, родился он в стольном граде Равенне и к пятидесяти одному году заслужил трудами праведными сан жреца-святителя. А значило это, что господин Улесс имеет полное, дарованное Богом и первосвященником право проводить службы в любом Храме страны, а за неимением в городе оного, основать свой и освятить его. Горожане мигом воодушевились и даже мошкары, казалось, стало на порядок меньше. Собственный Храм! Да не каждый город-резервация может похвастаться Божьей Обителью, а в Северинге она обязательно будет! В том же году случилась первая непредвиденная Ярмарка, после которой ящичек с пожертвованиями стал неподъёмным.
Храм решили возводить на лужайке по правую руку от Центральной Площади, позже переименованной в Ярмарочную. К возмущению каменщиков-гномов, «блаженный человечек» не доверил им — непревзойдённым строителям! — такое нехитрое дело, как сложение из маленьких каменных кубиков одного большого с полостью внутри. «Всё одно — собачья будка, ни гармонии, ни солидности. Тьфу!» — сердито цыкали бородатые коротышки, глядя, как на стройке суетятся приглашённые из столицы мастера. Впрочем, Теофан с ними вскоре поладил, заказав у братьев Хрустальных цветные витражи. Сидор самолично вызолотил пирамидальный купол, после чего, ослеплённый сияющим великолепием, окрылился и полетел. Да только не вверх, а вниз, и провисел бедолага полдня на верёвке между небом и землёй, пока его не сняли стражники. Гномы всё же нехотя признались сами себе, что из Храма, в первую очередь, получилась великолепная крепость с толстенными, трёхаршинными, стенами и довольно узкими стрельчатыми окнами на высоте восьми саженей от земли. Вход надёжно защищён прочной двухстворчатой дверью, облицованной пластинами из гномьей стали в вершок толщиной, и двумя грифонами, умело вырезанными в камне.
Для Алессы Храм имел особый смысл. Она помнила каждый мазок, наложенный с увлечением и любовью творца. Ей было не важно, какое место на своде предназначено для учеников Триединого Иллиатара. Гораздо большее значение имело то, что «вета» — руна разума — должна быть не пурпурной, не красной, а именно огненно-алой — горячей, волевой. «Альтея»-душа белоснежно-хрупкая, ибо её невинность обременяет грехами смоляное «тэш» — падкое до запретного смертное тело человека. За работу Алесса попросила отлить ей краски. Краска была свежей, привезённой из самой Равенны в огромных чанах осенью прошлого года. Характерный запах довёл юную художницу чуть ли не до исступления, и она решительно отвергла златоносный мешочек.