Ледобой. Зов (СИ) - Козаев Азамат (книги без сокращений .txt, .fb2) 📗
— Нет, — буркнул Жарик под нос и уткнулся в плошку с кашей. С отцом всегда так. Уйдешь на запад, вернёшься с востока. Что такое день? Оказывается — дорога.
— Я в походе каждый день, и ты в пути с самого утра.
— Понял. Слабый дороги не осилит.
— Найдешь свои сокровища, а силы тут и кончатся.
Мальчишка даже не ответил — рот кашей забит, синющими глазами ест Сивого. Ест и кивает.
Безрод усмехнулся. Этого сколько взглядом ни морозь — как с гуся вода. Одно слово — родная кровь, да и Жарован в повивальных дядьках многого стоит. Вроде тот же синий лед в глазах, да не тот. Чуть тоньше, ровно не вековечная глыба, а тонкий весенний ледок, под которым бурлит и клокочет живой ключ. Бурлит и клокочет, спокойно доесть кашу мешает.
— Молоко.
Только моргнул. Пью, пью. А чего это отец как-то странно смотрит на маму? Жарик покосился за спину. И ма тоже странно смотрит на отца.
«В тот день я попрощалась с белым светом. Не помню воды, не помню, что плыла, ничего не помню. Помню лишь чью-то крепкую ладонь, что схватила меня за руку, едва хлынула вода. Меня ровно в подземелье завалило, а кто-то вывел на белый свет потайным ходом. Только ничего я о том подземелье не скажу. Ровно глаза были закрыты, пока вели».
«Никогда не снимай то золотое обручье. Никогда. Будто видел тебя, будто в шаге стоишь. Спросили бы: „Где она?“ пальцем показал бы — она там, и словно руку на живчике держу. Купец и дружина как на умалишенного смотрят, человек жену потерял на сносях, а лыбится, ровно бражки хлебнул».
— Отец, я побежал?
— К Тычку забеги.
— Ага.
— Верна, выдь-ка.
— Ты чего? Зашла бы.
— Твой-то где?
— Там же, где и твой. На пристани. Ладья с припасом пришла из Сторожища.
Золотайка зыркнула в обе стороны, скакнула в дом.
— Случилось что?
— Да нет.
— А чего тогда глаза прячешь, подрунька?
Золотайка подняла глаза, выдохнула, ровно в пропасть сиганула.
— А в общем да, случилось. Только не у меня. У тебя.
Верна нахмурилась, отставила метлу, показала, ну-ка присядем.
— Ты не поверишь, что я вчера на берегу видела…
— Доброго дня хозяевам!
Верна резво вскочила на крыльцо, толкнула дверь.
— А-а-а, входи, оторва! А кто это пришел к старикам?
Тычок разлыбился, потянул руки к Снежку. Малыш заулыбался, загукал, засучил ногами.
— Хорошо поели, прибежала мышка — остренькие зубки, береги пипи…
— Этот мальчишку плохому не научит! Нет, не научит! — Ясна сделала «лицо» и со значением показала глазами на старика. И так весело сделалось Верне, что едва не расхохоталась. Ясна, Тычок, сама, все вместе вышли из прошлого и принесли в грядущее этого крепкого пузана. И вот оно, грядущее, пускает пузыри на старикову рубаху и смеется, оттого, что борода колется. А на тебе, старый прохвост, беззубыми деснами укус в нос, а на тебе, пройдоха, слюни по всему лицу!
— А где эта? Спасёнка?
— В сараюшке, у себя. Зачем она тебе?
— Новости ей принесла.
Верна выскочила за порог, подмигнула солнцу — у Сивого научилась — порскнула к сараю.
— Есть живые? Или Дрых Дрыхыч в плен взял?
Сначала тихо было, потом ворох сена раздался, вытолкнул на белый свет лицо. Вот честное слово, ровно утопленник всплыл из глубин. Боженьки, а ведь хитрая какая — дабы трава не забивалась в волосы, спит в платке. Верна и без того еле смех держала, теперь и вовсе глотала смешинку крупными кусками — горло того и гляди надорвется. Вы только оцените: мало того, что сама из волн рожденная, тут ещё и сено разрешилось. И не просто разрешилось — желтое сено родило чернявую, что хочешь, то и думай.
— П о лно спать!
— Доброго утра тебе, достопочтенная Верна.
— Дня. Доброго дня и тебе, Рождённая Из Волн.
— Только под утро заснула. Сон не шёл. Всё родину вспоминала.
— То-то я смотрю глаза красные.
Ассуна выползла из сена, отряхнула платье, с вопросом выглянула исподлобья.
— Новости у меня для тебя.
— Я всегда рада добрым вестям!
— Ладья пришла из Сторожища.
Ассуна глубоко вдохнула, на мгновение задержала дыхание, закусила губу и медовыми глазами стрельнула куда-то в сторону.
— Ты знаешь, достопочтенная Верна, я решила повременить с отъездом и остаться. Мне здесь очень нравится.
Верна покачала головой, усмехнулась.
— Нет, голуба. Ты не поняла. Корабль пришел, и ты уезжаешь.
Несколько счётов мерились взглядами, наконец, Ассуна холодно улыбнулась.
— Ваше гостеприимство настолько меня тронуло, и я настолько замёрзла в море, что хотела бы ещё погреться на вашем чудном острове.
Вот честное слово, ровно опять на приёме во дворце саддхута Бейле-Багри, реки текут как речи, речи — как реки. Шопли вытри, медовоглазая, плавали — знаем.
— Наш остров согрет лучами праведного светила, а гостеприимство настолько богопоказано, что предписывает блюсти чистоту гостя. Дабы не испачкался всяким образом, не впал во грех. Высокий и низкий. Поэтому, уедешь ты сегодня, и уедешь чистая, — а вот нет сил больше держать улыбку. На-ка, получи ухмылку в тридцать два зуба, ничуть не хуже твоих. И не пытайся перебить. Училась у лучшего по усмешкам.
— Я не поеду, — Ассуна холодно растянула губы.
— Поедешь, вороная, поедешь.
Спасёнка пружинисто, крадко прошлась по сараю туда-сюда, потянулась, выгнула руки, дернула шеей вправо-влево.
— Ты что-то видела?
— Не. Сама не видела. Птички донесли.
— Боишься, что твой муж предпочтёт меня.
Всё, нет больше сил держаться. Держи, красуля, полноценный смех. Верна смеялась до слёз, до того, что пришлось к стене отойти, прислониться. Чуть наземь не рухнула, так растрясло колени. Ассуна с тревогой смотрела на эту светловолосую. Она с ума сошла?
— Что тебя рассмешило? Ты думаешь, такое невозможно?
— А? Что? Да нет, возможно, конечно. Сивый может уйти от меня в любой день. Он мальчишка большой, а я ему не сторожиха, держать не буду. Но ты не видишь одной очень крупной штуки.
— И чего я не вижу?
— Меня. Есть я, и своего я никому не отдам.
— Ты не отдашь мне мужа? — Ассуна холодно облизнула губы, горделиво задрала подбородок.
— Мужа забирай. А место жены подле него — мое. Ухитришься так?
Найдёнка собрала лоб гармошкой. Это как?
— Чего задумалась, умница? Понять не можешь? Ох, не по тебе эта наука. Собирайся.
— Я не поеду, дева, — Ассуна медленно сдала к противоположной стене, аккурат к тому месту, где рядком стояли заступ и грабли.
— Помогу.
— Ты не заставишь меня уйти отсюда.
Верна задрала взгляд в потолок. Боги, вы хоть слышите, что вороная тут плетёт?
— Я не просто дочь купца. Меня учили воины правителя. Лучше уйди своей дорогой. Иначе мне придется сказать твоему мужу, что его дражайшую половину настигла послеродовая хворь, и у тебя помутился рассудок.
— Отойди от граблей, хуже будет.
Спасёнка нащупала черен заступа, схватила, пару раз крутанула перед собой, торжествующе улыбнулась. Верна пожала плечами, прянула вперед, поднырнула под тычок заступом в лицо, левым плечом сбила черен в сторону, а правым впечатала в стену сарая воительницу, которую учили воины самого правителя. Непонимание, обида и жуткая боль вспыхнули где-то глубоко в медовых глазах…
— Это ещё что такое?
Щелк стукнул Безрода по плечу. Сивый только что снес на берег мешок, поиграл плечами, усмехнулся в небо. Вон, и парни рады. Застоялись, некуда силу девать, Рядяша не идет — плывет по сходням, и даже не плывет — иноходит, мостки под ним прыгают, играют. Отплясывает, в каждой руке по мешку, руки почти прямые, шаг, зашаг, отшаг, перетоп. Шаг, зашаг, отшаг, перетоп. Не дайте боги Неслухи возгорятся, тоже приплясывать начнут, прощайте сходни. Придется новые делать. Мальчишки носятся друг за другом, пытаются помочь, но разве поднять ребятне мешки и бочата? Подпирают парням ноги, толкают, помогают идти. Смех один, держи живот.
