Русские инородные сказки - 6 - Фрай Макс (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью .TXT) 📗
Тетка вскочила, чтобы быть непременно следующей, но ее опередили. Вильнув крепкими бедрами, женщина с брошкой подошла к телескопу. В звездном зале стало темно, как будто туман ухитрился проникнуть и туда. Затем сквозь отверстие в потолке блеснула синяя молния.
— Что-то с электричеством, — невозмутимым тоном объявил старик. И потопал в своих валенках разбираться — что именно.
Свет загорелся, и почти сразу же разошелся туман. Старик явился, всунулся в звездный зал, поморгал и сказал:
— Нет, электричества не надо. Пойду выключу.
И снова вышел.
Маюр медленно протирал снятые очки двумя пальцами. Водрузил их на нос. Ему было грустно, и он сам не понимал — почему.
Неожиданно его пронзила дрожь: женщина и ее спутники исчезли. Все трое. Их больше не было в звездном зале.
Маюр вскочил, чтобы снова бежать, но тут он заметил на полу, возле телескопа, нечто блестящее. Он поскорее бросился к лестнице и еще успел услышать возмущенный вопль тетки:
— И этот без очереди лезет! Интеллигенты!
Брошка лежала возле лестницы, совершенно холодная, с горящей голубой звездочкой. Маюр схватил ее и выскочил из зала. В коридоре он столкнулся со стариком, который погасил электричество и направлялся обратно к телескопу.
— Не будете смотреть? — осведомился старик.
— Я уже… увидел, — сказал Маюр, задыхаясь.
— Дело хозяйское, — сказал старик. — Чтоб потом без претензий.
И удалился.
Маюр сжимал брошку в кулаке, а кулак держал в кармане. Он вышел из планетария и снова увидел праздничный осенний день. Что-то от первомайской демонстрации было на аллее Александровского парка. Много красного и синего, много музыки и ожидания. Такие дни случаются иногда в начале осени.
Возле горки со швейцарскими часами стояла машина. Большая черная иномарка. Маюру такие не нравятся. Машина дважды моргнула фарами, затем ее матовое окно беззвучно уплыло, и появился заказчик. Он молча смотрел на Маюра, и тот приблизился к автомобилю.
— Готово? — осведомился заказчик.
— Да, — сказал Маюр.
Твердый сверток очутился у Андрея Степановича в ладони.
— Гонорар, — пояснил заказчик.
Андрей Степанович чуть покраснел. В пылу погони за брошкой он совершенно забыл о деньгах. Ему почему-то казалось, что важно вернуть саму вещь, а не выручить за нее сумму.
— Вы знали этих людей? — спросил Маюр у своего клиента.
Тот взял брошку и некоторое время рассматривал ее. Затем вздохнул.
— Да, — промолвил он, — это совершенно. — И поднял на ювелира глаза. На сей раз они не казались неприятными. Усталые серые глаза человека, который время от времени сталкивается с трудными, практически неразрешимыми задачами. — Конечно я знал их. Они просили моей помощи, и я обратился к вам, как к единственному человеку, способному выполнить подобное поручение.
Маюр неожиданно почувствовал себя польщенным.
— Да? — пробормотал он. — И кто вам такое обо мне сказал?
— Слухи, — заказчик махнул рукой.
— Кто они, те люди?
— Собственно, они не люди… Они хотели вернуться. Им требовалась схема. План. Понимаете, они не могли вернуться просто так. Необходимо было наитие, поиск, нахождение. Но важнее всего — схема. Вы следите за мыслью?
Человек в машине разволновался, полез в карман, сделал попытку закурить, но сломал сигарету и раскрошил ее в пальцах.
— Я слежу, но не совсем понимаю, — сказал Маюр.
— Им требовалась схема. Что тут непонятного? — нетерпеливо сказал заказчик.
— Схема. Это понятно, — кивнул Маюр.
— Они признают только драгоценные металлы. Нарисованное на бумаге или на земле для них ничего не значит. Линия должна быть материальна. Иначе они попросту ее не увидят. Понимаете? Они должны иметь возможность потрогать линию, прикоснуться к ней, ощутить ее объем, ее реальность.
— Ясно, ясно… — поддакнул Маюр. Ему действительно кое-что было ясно. Если рассматривать ситуацию в расчлененном виде. Каждый ее элемент был понятен. Но в единое целое картина все равно не складывалась.
— Путь домой, — продолжал человек в машине. — Схема для возвращения. Вы интуитивно сотворили именно то, что требовалось. Кое о чем, полагаю, вы догадались, когда смотрели мне в глаза. Мне это не понравилось, но сейчас я готов признать вашу правоту.
— Я создал не брошку, а схему для их возвращения домой, да? — уточнил Маюр.
— Я только что это сказал, не так ли? — Заказчик чуть удивленно поднял брови.
— Да, да, именно… — Маюр закивал. Он боялся рассердить клиента. Ему ужасно хотелось знать больше обо всей этой истории.
— Для того чтобы произвести «нуль-транспортацию» — или как там это называется, — человек брезгливо поморщился, поскольку термин, заимствованный из фантастических сериалов, вызывал у него оскомину, — словом, для мгновенного перемещения сквозь пространство-время им было необходимо видеть цель своего пути. Физически видеть. Если угодно, визуально наблюдать. Это понятно?
— Цель. То есть — двойную звезду в созвездии Лебедя?
— Ну, я не знаю, не знаю, не знаю я, какая там звезда и в каком созвездии, — сказал человек в машине. — Они называли ее Алигьяга.
— Совершенно алеутское слово! — восхитился Маюр.
— Вот и превосходно, что алеутское. Ваша схема безошибочно привела их к планетарию, а в планетарии они сумели наконец обрести желаемую цель — и таким образом произвели транспортацию. Ничего сложного, как видите, — заключил клиент.
Маюр медленно покачал головой.
— Разумеется, это несложно… Но если им с самого начала требовалось попасть в планетарий — для чего же было прибегать к такому многоступенчатому плану?
— А как, по-вашему, они должны были поступить? — осведомился заказчик Маюра. Вид у него сделался откровенно недоумевающий. Судя по всему, Маюр все-таки сумел сбить его с толку.
— Возможно, — сказал Маюр, — было бы достаточно просто спросить.
Он махнул рукой в знак прощания и неторопливо зашагал прочь по аллейке. Человек в машине еще долго с удивлением смотрел ему вслед.
Призраки Народного дома
— Между прочим, ты напрасно не веришь, — сказал студент Филькин Андрюше Кошакову.
— Как можно верить человеку с фамилией Филькин? — вопросил свидетель их разговора Гора Лобанов.
Лобанов был холеный мальчик из состоятельной питерской семьи. Филькин тоже был питерский, но при этом неуловимо напоминал драную кошку. Это была, впрочем, типично питерская кошка — знающая себе цену и обладающая определенным снобизмом.
А вот Андрюша Кошаков приехал из Рязани. Он не был ни более простодушным, ни менее образованным, чем его сотоварищи; но внутренний ритм, диктующий ему поведение, был каким-то иным. Особенно если сравнивать с Филькиным. Тот вообще отличался беспокойным нравом.
Кошаков снимал комнату неподалеку от Александровского парка, а учились все трое в театральном институте. Будущая жизнь представлялась им различно: Гора Лобанов видел себя киноактером, играющим в сериалах, Филькин — продюсером, а Кошаков мечтал стать театральным режиссером, но тщательно скрывал свои намерения от приятелей.
Иногда у Кошакова устраивались посиделки до утра. Он не возражал. Ему нравилось иметь собственную комнату и выходить по утрам прямо в Александровский парк.
— А знаешь ли ты, Кошаков, — важно вещал как-то раз, на рассвете, Филькин, — что на том месте, где сегодня находится станция метро «Горьковская»…
Он сделал паузу, чтобы вытащить из кармана новую банку пива.
Была ранняя осень и тот мертвый, ледяной час перед рассветом, когда гуляки уже разошлись, а трудолюбивые граждане досматривают предпоследний сон. С Невы ветер донес тихий, горловой гудок парохода: мосты скоро сведут. А может, гудит кто-то опоздавший.
Филькин с Лобановым время от времени блистали перед рязанцем познаниями в краеведении. Не следует думать, будто эти превосходные молодые люди, подобно питерцам более старого поколения, на самом деле живо интересовались великим городом, куда поместила их судьба, его архитектурой и былыми обитателями загадочных его домов. Отнюдь. Но в школе их подвергали краеведению насильно, особенно Филькина. Пожилая преподавательница, Матрона Филипповна, заставляла детей изучать книгу «Знаешь ли ты свой город?». Эту книгу написал один слепой профессор. Создание этой книги было подвигом. Поэтому Матрона Филипповна особенно настаивала на ее изучении. Филькин ненавидел «Знаешь…» и нарисовал там рекордное количество усов. Матрона искренне огорчалась тем, что ученики мало интересуются ее предметом.
