Король-Бродяга (День дурака, час шута) (СИ) - Белякова Евгения Петровна (мир книг TXT) 📗
Но, чем дальше мы шли, тем тяжелее становился его шаг, голова вжималась в плечи, и еще он время от времени поводил рукой по воздуху, как бы отмахиваясь от чего-то.
Когда мы прошли библиотеку и направились в сторону Кабинетов Глав, он сумел меня изумить сверх меры.
Он лебезил передо мной.
Скрипя зубами, конечно, но лебезил.
Нет, я, конечно, знал, что внушаю некоторым людям ужас своим несносным характером и нахальством, но не до такой же степени.
И еще я догадывался, к кому меня ведут. Прошлой ночью краем глаза я заметил намек на движение в саркофаге, когда уходил, унося с собой жизненно важную для профессора Ньелля влагу.
Все это было ужасно интересно.
Видимо, такое поведение Аффара объяснялось повышенным ко мне интересом со стороны Ньелля.
А отдувающийся Аффар тараторил, как утка-кряква.
— Он вызвал тебя, а это большая честь. Он — легенда. Явился… из глубины веков, так сказать… Профессор Флипт, руководящий кафедрой предсказания, отдал ему свой кабинет, поэтому, как видишь, мы идем не к комнатам для гостей… что ты тащишься? Поторопись!
Я прибавил шагу.
— Я сказал ему, что ты один из лучших наших учеников, — продолжал Аффар, грузно пыхтя и семеня ножками по коридору, — смотри, не кажись глупее, чем ты есть. И еще я сказал ему, что ты специально сделал то, что сделал. То есть, что это не просто хулиганство с твоей стороны, а ты именно хотел, чтобы он восстал. Я сказал это нарочно. Потому что он кривился, когда предполагал, что это было произведено случайно — понимаешь?
Он оправдывался передо мной. Что за птица этот Ньелль, что он сумел превратить капризного и жестокого Аффара, язвительного, как змея, в это? Великий человек. Интересно, он мне голову оторвет или выдаст почетную грамоту? Правила я все же нарушил, да не одно, а восемнадцать, не меньше. Но, с другой стороны, я — герой. Или нет? Чертов Аффар, мог хотя бы намекнуть.
— Вот! — громким шепотом возвестил конец пробежки Глава, тыкая рукой в занавеску, прикрывающую вход в кабинет. — Заходи, и не бойся. Я подожду тебя здесь… ткань занавески заговоренная, видишь — никакие звуки не могут проникнуть ни внутрь, ни наружу, так что вам никто не помешает.
Чудесно. Я осмотрел шторку, и впрямь вышитую какими-то загогулинами, откинул полог; прошел внутрь, в прихожую, изумляясь на остатках эмоций тому, что вокруг стояла почти непроницаемая темнота. Потом мои глаза привыкли, и я разглядел соседнюю комнату, а в ее глубине — стол, одинокую свечу и человека.
Я усмехался, заслонял истинное выражение глаз насмешливой уверенностью, но обманывать себя у меня никогда не получалось. Я был взволнован сверх меры. Прошлая ночь эмоционально вывернула меня наизнанку. Я обновился до такой степени, что чувства, словно новорожденные, суетились внутри меня и каждое просило внимания — и пищи. Стало смешно до колик, и я еле сдержался.
Ньелль сидел за рабочим столом, в кресле с высокой спинкой, спокойно и размеренно перебирая какие-то бумаги. Пламя свечи горело ровно, не колеблясь, и я смог рассмотреть его. Странно, раньше его облик вселял в меня животный ужас… теперь передо мной сидел старый, сухощавый человек с проницательным взглядом — и все. На нем был широкий халат, то ли синий, то ли черный; голова непокрыта, и прямые седые волосы спадали на плечи. Когда я вошел, он дружелюбно кивнул мне на стул напротив.
— Садитесь, Джоселиан.
Я послушался. Присел, скрестил руки на груди и решил молчать.
— Спасибо вам. Ни один из этих напыщенных…хм… идиотов не догадался бы сделать то, что сделали вы, — голос у Ньелля был низкий, глубокий, как колодец. И шершавый, сухой — но в глубине, в черном провале, скрывалась влага чувств.
— О… — только и смог сказать я. А что мне оставалось делать? Все шло не так, как я думал. Хотя в этом была своя прелесть.
— Мое тело излечило себя за те годы, что я провел в саркофаге. Я предвидел это тогда, когда меня… погружали, и оставил соответствующие инструкции, предписывающие извлечь меня из субстанции через сорок лет. — То, что профессор говорил со мной на официальном языке, одновременно настораживало и успокаивало. — Но бумаги потеряли, или просто не приняли всерьез, и я оказался в своеобразной темнице. И, если бы не вы…
— Не стоит… благодарности, — выдавил я, не совсем понимая, что за этим последует, — но разве… разве вы не могли предсказать… предвидеть эту потерю бумаг?
— Скажем так — не хотел. Я люблю немного неопределенности.
— А ваши ученики?
— А они все бездари. Так и положено.
Признаться, я был удивлен.
— Но… как? Ведь целая Кафедра, десятки студентов за десятки лет… Что — все бездари?
— Любезный Джоселиан, видите ли, в чем дело… Хороших предсказателей не существует. Я — прискорбная ошибка Природы. В основном наша Кафедра выпускает магов-предсказателей двух видов: тех, кто учился хорошо, и тех, кто учился сносно. Из них лишь те, кто еле вытягивал учебу, являются настоящими предсказателями. Они действительно видят что-то, но будущее предстает перед ними, как в тумане. Они годны лишь на то, чтобы развлекать народ на площадях или же вещать подле храмов. Те же, кто сдавал все экзамены на отлично, не имеют ни капли предвидящего таланта.
— Я не понимаю…
Ньелль засмеялся, коротко, гортанно.
— Они лишь делают вид, что пророчествуют, на деле же просто анализируют известные им факты. Из них получаются прекрасные, знающие свое дело специалисты — они умеют сопоставлять факты и делать выводы. И они хорошо служат нашей стране и Солнцеподобному, да живет он вечно.
Я призадумался.
— Но я вызвал вас не только для того, чтобы поблагодарить, — продолжал Ньелль. Он встал из-за стола и начал расхаживать туда-сюда, заложив руки за спину, — хотя это, конечно, в первую очередь. И не для того, чтобы побеседовать об истории нашей Кафедры. Меня очень заинтересовало заклятье, лежащее на вас, ну, и магическое изменение внешности, но это уже в меньшей степени.
Я чуть ли не первый раз в жизни проглотил язык.
Бывший глава кафедры Предсказания усмехнулся.
— Меня мучает вопрос: почему никто до меня не заметил этих заклинаний? Неужели осторожность моих коллег подточена годами мирной жизни? Или же я являюсь сейчас самым сильным из них? Вот вы как думаете?
Я никак не думал, но знал в этом городе по меньшей мере одного человека, который был в курсе. И двух людей, догадывающихся о моем возрасте. Мик вполне мог почувствовать своей тонкой душой близкого друга, а Асурро — понять путем долгих и пристальных наблюдений.
— Право, я… — знать бы еще, что сказать.
— Я думаю, что скорее второе.
— Потому что это вам льстит? — осмелел я, показывая в улыбке половину своих зубов.
— Потому что это ближе всего к истине. Кстати, об истине… я понимаю, вы не хотите, чтобы кто-нибудь узнал тайну вашей настоящей внешности. Что ж, я никому не скажу. И, со своей стороны, могу помочь в ее изменении. Что вы думаете о том, чтобы не только выглядеть тридцатилетним, но и чувствовать себя им? Не насовсем, конечно, на время…
— А нельзя ли… насовсем избавиться… от него? Я не хочу жить вечно!
Но тут же ко мне пришла мысль — ведь ты нужен ей, будешь нужен через сорок лет… или сто… Разве не на руку тебе это бессмертие?
— Странно. — Поморщился Ньелль, останавливаясь у свечи. Потом он подставил пламени палец, будто предлагая диковинной зверушке укусить его. Оно дернулось в сторону. — Насколько я могу видеть в вашем прошлом, оно было интересным. Тяжелым, но интересным — и живым. Немногие люди могут позволить себе такое счастье — быть живыми, цельными, полными, да и еще на протяжении многих десятилетий. Да и в будущем вашем я вижу… хм.
— Что? — подался вперед я.
— То же самое. Жизнь, — усмехнулся он, — во всей ее полноте. Больше я не скажу, потому что не люблю разглядывать подробности. Это утомляет, знаете ли. К тому же это будет вмешательством в вашу личную… жизнь. Словно я подглядываю.
Ньелль открыто, искренне улыбнулся… и подмигнул.
