Поверженные правители - Холдсток Роберт (книги без регистрации полные версии .txt) 📗
— Рувио бегает на свободе где-то на Альбе, оплодотворяет все, что скачет в округе.
— Я рад за него, — пробормотал дак и жадно глотнул из кувшина. — Мы с моей лошадкой из одной жизни. Тебе это известно, Мерлин? Мы не просто неразлучны, хотя сейчас и разлучены, а части одного существа.
— Я знаю, что ты его очень любишь. Вы в чем-то похожи.
— Мы были одним целым, — поправил великан. — Вышли из одного чрева. Разве я тебе не рассказывал? Нас родила одна мать.
— Я не знал, — смущенно пробормотал я, удивленный его словами. — И может быть, не стоит об этом болтать.
Но дак помотал головой:
— Одна мать, два младенца. Ты слышал о кентаврах?
— О кентаврах? Слышал. Они когда-то жили в Греческой земле. Теперь вымерли, уничтожены титанами.
— Они живут повсюду. Научились прятаться. Урок Греческой земли пошел им на пользу. Человеческий торс, лошадиное брюхо, ловкие руки человека, быстрая поступь коня. Мне суждено было родиться кентавром, но во чреве я разделился надвое. Как видно, такое случается. Вот и родились два брата: один, чтобы ездить верхом, другой, чтобы его нести. Так мне рассказывали.
— Ты отчасти конь?
— Нет. Конская часть от меня отделилась. Я же объяснил.
— Значит, твоя мать одновременно родила младенца и жеребенка? Достойная женщина!
— Трудные роды, — добавил Рубобост.
— Она выжила?
— Мать жеребенка умерла. Мне говорили, Рувио был здоровенным. Моя мать-кормилица осталась жива, хотя и не надолго.
Эти даки!
Мне пришло в голову более естественное объяснение, основанное на горячем почитании лошади в племени Рубобоста. Женщину, готовую родить от вождя, замуровывали в пещере — в материнском чреве земли — с готовой ожеребиться кобылой. Потом дитя и жеребенка растили вместе: конь становился первым конем мальчика, и эти узы сохранялись до смерти лошади. Ссылка на «кентавров» говорила о многом — память о странных мифических временах.
Рубобост встречал свое двадцать пятое лето, хотя и казался старше из-за роста и запущенной бороды. Стало быть, и Рувио было столько же, когда он пропал. Поразительно! Как видно, лошади даков долговечны.
— Я сожалею о твоей матери. О твоей кормилице.
— Я ее не знал, — пожал плечами Рубобост. — Ее профиль выкололи на правом боку Рувио. Иной раз я сбривал шерсть, чтобы посмотреть на ее лицо. На вид она была очень сильной. Только это мне от нее и осталось. Я жалею о потере коня.
Мы вышли в открытые воды, в опасные воды. Ветра почти не было, и даже при поднятом парусе мы держали восьмерых на веслах. Лениво и осторожно они гребли по морю, подожженному пламенем заката. На востоке лежали острова — черные кляксы у небосклона. Талиенц стоял у кормила, и с ним был его юный любимец Колку. Я заметил, как по мере приближения к Криту напрягаются мышцы Глашатая, полнится беспокойством его взгляд. Кимон был спокоен, играл с друзьями из крипты в игры, где правит случай. (Колку изредка присоединялся к играющим.) По сути это были не столько игры, сколько своеобразные упражнения. Они учили скрытности, законам молчания, обдумыванию тайных предприятий. Мальчишество, но за ним стояли более важные побуждения.
Однако меня интересовал Талиенц. За все долгие дни пути они с Ясоном не обменялись ни словом. Остальные по меньшей мере перебрасывались приветствиями или предлагали друг другу помощь. Но не эти двое.
Только однажды Ясон заговорил об изгнаннике из Арморики, ставшем столь влиятельным лицом при дворе Вортингора.
— Как ты его понимаешь, Мерлин?
— Очень скрытен. Очень молчалив. И начинает беспокоиться.
— Думаю, он приближается к дому. Просто у меня такое чувство. Но он теснее связан с этой частью мира, чем остальные наши. Не считая Тайрона.
— И тебя, само собой.
— Меня? Я ахеец! Из Греческой земли.
— А ты возвращаешься домой? — быстро спросил я, и наемник нахмурился. У меня на уме было его недавнее замечание, что мы возвращаемся на остров.
— Нет. Вовсе нет. Не домой. Но я возвращаюсь. Не стану отрицать. — Он надолго замолк, уставившись в море, и стал натягивать веревочные снасти, помогая направить корабль. Потом договорил: — Но почему, как, когда, что… Воспоминание стерлось. Украдено. — Он кинул на меня острый взгляд и едко улыбнулся. — Во всяком случае, пока мне к нему нет доступа. Об этом позаботился Арго.
— Вы с Арго связаны прошлым много глубже, много теснее, чем мне представлялось.
— Думаю, ты прав, — бросил напоследок Ясон, направляясь к корме, чтобы сменить Тайрона.
Луч солнца расколол восточный небосклон. Стая чаек с темными головками опустилась на наши мачту и реи. Птицы шумели, расправляя крылья и снимаясь словно без малейшего усилия, только чтобы снова опуститься на забавный одинокий кораблик. Темная туча вставала перед нами — горы, все еще окутанные ночью, хотя на них уже падал отблеск восхода. Большой мыс протянулся слева от нас, словно земля раскрывала нам объятия. И Талиенц прокричал:
— Земля! Правь на восток, обходи мыс!
Боллул мигом оказался у борта и сбросил веревку с грузом.
— Скалы! Быстро поднимаются! Греби назад!
Движение, суматоха. Арго сдержали. (Он мог бы задержаться и сам! Любил он поморочить голову людям на борту.)
Когда рассвело, мы увидели тени кораблей на ложе океана, движение морских созданий и прямые стены затонувших зданий.
Мы стояли над мелью, едва не разбившись о подводные рифы.
Ясон сразу взялся за дело, напомнив всем, что перед нами великий капитан. Он рявкнул на гребцов, сам взялся за кормило, помогая могучему Рубобосту, поставил Талиенца с Тайроном высматривать под водой видимые и невидимые препятствия, развернул корабль: отвел на безопасное расстояние, а затем направил к берегу, укрытому от ветра высоким утесом, в более безопасную гавань, где Тайрон сразу признал Акротирийскую пещеру.
Мы сбросили морской якорь, осушили весла и стали ждать наступления дня, чтобы в его свете как следует осмотреться.
Глава 16
УКРОТИТЕЛЬНИЦА
Из пещеры в утесе над гаванью Укротительница следила, как причаливает раскрашенный корабль с его странной командой. Она отступила в тень, прижалась к холодной каменной стене, беспокойно ловя воспоминание. Вспомнить! Нечто знакомое было в этом корабле.
Что-то такое знакомое.
Не может быть. Этого не может быть. Так давно… так давно…
В корабле было что-то знакомое. Но тот корабль…
Нет! Не может быть!
…Был давно, очень давно.
Время, приливы, круговорот звезд, солнца и луны… Конечно, они уже поглотили его, скрыли его палубу под песчаными банками на дне, разъели солью мачты, парус и ту жуткую, ненавистную, ухмыляющуюся, улыбающуюся сладкоголосую сирену-покровительницу с головой и грудью суки!
Нет!
Не тот корабль. Только не теперь, столько оборотов небес спустя! Неужто снова, после стольких оборотов торжества!
Она прокралась вперед, тщетно старалась усмирить свои страхи. Корабль покачивался в бухте, среди остовов других кораблей. Набегал и отступал прибой, заставляя корабль двигаться, а его маленькая жалкая команда, задрав головы, разглядывала утес: розовые плоские лица, любопытные, опасливые, сомневающиеся, но мечтающие оказаться на суше.
Укротительница уловила вонь одного из них и снова попятилась в тень.
Только не он. Неужто снова? Не может быть он. Фавн и Лоза! Укротите биение моего сердца! Не он. Тот давно мертв. Давно мертв. Не он, не он.
Она снова воззвала к Фавну и Лозе, к Быку и Лабре, но древние силы не отзывались, хотя распростерлись по всему острову и безмолвно внимали всему.
Она отступила по пещере, пронеслась через лабиринт, вырвалась наружу в выбитом бурями гроте среди гор, среди разбитых статуй и разбросанных изделий из бронзы, принесенных сюда, чтобы задобрить бури во времена Мастера. Она бросила взгляд через леса и поля; она вслушивалась в журчание вод, шорох крыльев, шуршание лоз — растущих, простирающихся вширь, сцепившихся друг с другом в стремлении расти плотнее и гуще. Она слушала пчел. Она вдыхала аромат трав и цветов, собираемый ими. Она содрогалась, когда сама земля медленно поглощала все гниющее; змея, заглатывающая жертву.
