Возмездие (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Завтра начнётся следствие, и если будет такая возможность, обязательно упомяните прокурору или подеста, что вы видели Никколо Линцано около восьми часов — говорящим с мессиром Баркальи.
Монах изумился.
— Я должен сказать им это?
— Не ищите случая, — рассудительно сказал Фантони, — но если он представится — не упускайте его. Последним его живым видел Баркальи… — на лице Фантони мелькнула и погасла гаерская улыбка. — Это может быть важным.
Альбино смерил Франческо недоверчивым взглядом.
— Баркальи? Вы верите, что этот человек мог расправиться с Линцано?
— Мы, кажется, с вами пришли к мнению, что гибель подручных мессира начальника гарнизона — дело рук Провидения. Однако мессир Баркальи может помочь… выследить пути этого Провидения, исследовать пытливым глазом роковые стези… стези Рока, я хотел сказать, — поправился наглец. — Мессиру Линцано уже, как я понимаю, ничем не поможешь, но беседа с мессиром Баркальи создаст у подеста и прокурора уверенность, что они честно сделали всё возможное… — в голосе Франческо проступила нескрываемая ирония.
Они уже были на улице Святого Петра, где почти во всех окрестных домах горели окна, на фоне которых прорисовывались силуэты кумушек-соседок. На пороге дома Фантони стояла монна Анна. Увидев их вместе, она несколько опешила, но только на мгновение. Оказывается, мессир Флавио Риччи, их сосед, только что принёс им весть о гибели Никколо Линцано, и сейчас это известие подробно обсуждалось всем кварталом Черепашьей контрады.
О мёртвых здесь, как понял монах, говорили только правду. Простояв у дома меньше минуты, Альбино и Франческо узнали, что покойный мессир Линцано был редкой свиньёй, который обложил данью торговок на Старом рынке и выгнал оттуда старика Лино, безногого инвалида, который осмелился ему перечить. У честной вдовы Лучии Гонтини он свёл со двора дочь, потом, натешившись, ославил её и сегодня бедняжка просит милостыню у собора, а несчастная мать тогда же умерла от горя. Когда же отец Никколо, мессир Франческо Линцано, стал упрекать сына в содеянном, мерзавец замахнулся на него и ударил, заорав, что не потерпит, чтобы его учили. А что творил он вместе с подручными своего начальника, негодяя Марескотти? Сказать страшно.
Франческо Фантони шепнул матери, что мессир Кьяндарони просидел весь день в книгохранилище и, конечно, голоден, и провёл его в дом. Пока Альбино ужинал, Сверчок несколько раз высовывался в окно, слушая пересуды кумушек, потом, угнездившись на подоконнике с гитарой, тихо пробежал пальцами по струнам и запел старинную серенаду.
Голос Фантони, нежный и страстный, казалось, усыпил квартал, злоречивые сплетницы умолкли и исчезли в окнах, звезды проступили и приблизились, заглядывая с небес во дворы и улочки, они пульсировали и вспыхивали, точно силясь разглядеть в своём свете певца. Но Франческо, едва допев, захлопнул окно и сказал Альбино, что идёт спать.
Поднявшись к себе и затворив дверь, Альбино сел на ложе и бездумно уставился в ночное небо, куском чёрного генуэзского бархата проступавшего в окне. Он прочитал вечерние молитвы и умолк. В его голове не было мыслей, точнее, монах не знал, что и думать, а так как сидел он в темноте, веки его постепенно смежились, он опустил голову на подушку, погрузившись в ночь сна — тёмного, без фантомов и сновидений.
…Утром Альбино в обычное время был в книгохранилище и сразу заметил, что о смерти Никколо Линцано уже известно всем. Мессир Арминелли был задумчив, сидел, подперев щеку кулаком и уставившись в пол, писари перешёптывались, а Филиппо Баркальи, со страшно ввалившимися глазами и трясущимися руками, пытался что-то писать на сером пергаменте, но перо не держалось в его пальцах, скользило и то и дело выпадало из рук. Альбино вспомнил слова Фантони о том, что Баркальи последним видел Линцано живым, но нисколько не поверил, что перед ним — убийца.
Стало известно, что в полдень мессир Петруччи распорядился пригласить подеста и прокурора, мессир же Марескотти был у него с девяти утра. Один из писцов проболтался, что Паоло Сильвестри ночью пытался бежать, собрал вещи, но был остановлен людьми прокурора Монтинеро, как раз собиравшегося допросить его. Сейчас он в подестате — под арестом.
— Вы думаете, это он укокошил дружка? — удивлённо спросил писца Массимо Чези, переводчик с греческого языка.
— А почему нет? Он все время крутился рядом, и кто знает, может, хотел убрать приятелей, чтобы самому стать начальником охраны?
— На место Грифоли метил? Пусть так, но зачем Донати и Линцано убивать? А, главное, как убил-то?
Этого писец не знал, но сохранял вид многозначительный и загадочный, дававший собеседникам понять, что он кое-что рассказал бы, да не может.
Двери распахнулись, и на пороге возникли подеста Пасквале Корсиньяно и прокурор Лоренцо Монтинеро. Альбино не пришлось выполнить просьбу Франческо и рассказывать им о встрече Никколо Линцано и Филиппо Баркальи, ибо слуги закона уже знали о ней. Они сразу направились к столу, за которым работал Филиппо, и потребовали ответа на вопросы, что делал тут Линцано вчера вечером, о чём они говорили и куда потом оба направились?
Баркальи сильно побледнел, губы его затряслись, и он нервно ответил, что Никколо пришёл к нему в книгохранилище незадолго до его ухода. Они с Никколо — родственники, пояснил он, их матери — родные сестры, и Линцано зашёл по дороге от своей родни. Никколо пригласил его на день своего Ангела в субботу, они немного поболтали о том, о сём, и вместе вышли, дойдя до постоялого двора матушки Розалины, что неподалёку от Сан-Доминико. Он, Филиппо, остался там поужинать, а Никколо ушёл к базилике.
Альбино удивило, что Баркальи уклонился от того, чтобы передать стражам закона весь свой разговор с Линцано, не менее изумился он известию об их родстве, а тон, каким говорил Баркальи о встрече, и вовсе поразил его. Филиппо не пытался ничего уточнять, не оправдывался и даже не боялся, что его самого заподозрят в убийстве. Его потерянный взгляд упирался в пустоту и, сидя перед подеста, Баркальи явно не видел его. Прокурор обещал уточнить у Розалины, ужинал ли там Баркальи, тот же, услышав это, только тупо кивнул. Нервное напряжение несчастного, как понял Альбино, сменилось вялым безразличием и равнодушием ко всему, не только к судьбе двоюродного брата, но и, похоже, к своей собственной.
— А что говорил Линцано о гибели Пьетро Грифоли и Карло Донати? — резкий каркающий голос подеста снова разрезал воцарившуюся тишину библиотечного зала.
Баркальи приметно вздрогнул.
— Он… он… — Филиппо, казалось, сглотнул репейник, — он считал, что это… что это дьявол.
— Что? — изумился подеста, переглянувшись с прокурором. — Он, что, рехнулся?
Монтинеро тоже склонил голову набок и глядел на допрашиваемого с явным подозрением, точно спрашивая себя, не с безумцем ли столкнула его судьба? Баркальи же были безразличны его предположения. Он не поднимал глаз от плит пола и твёрдо сказал:
— Он видел его.
Под сводами книгохранилища прозрачной паутиной повисла тишина, в которой проступили почти неразличимые ранее шелест листьев клёна в распахнутом окне и ровное жужжание насекомых на дворе.
— Кого видел? — с непередаваемым выражением на лице уточнил подеста, самим тоном вопроса тоже обнаруживая явное сомнение в здравомыслии допрашиваемого.
Баркальи по-прежнему смотрел в пол и, не поднимая глаз, ответил:
