Легенда Кносского лабиринта - Ширанкова Светлана (читать хорошую книгу .txt) 📗
— Ты не пьян случаем? — я совершенно сбит с толку. Пот стекает по спине несмотря на озноб, локоть простреливает болью. — Астерий, что случилось?
Он отпускает меня так неожиданно, что я почти теряю равновесие. Первый порыв — отойти, отпрыгнуть в сторону, пригнуться, выставив вперед оружие — быстро уступает место желанию схватить собеседника за плечи и хорошенько встряхнуть.
— Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться. Защищайся, Тесей, сын Эгея!
Я не вижу движения — только дуновение воздуха касается разгоряченной кожи. Бронза звенит, встретившись со своим подобием — я как-то умудрился отбить первый выпад. Противник не дает мне поблажек, заставляя выкинуть из головы посторонние мысли. Шагнуть вправо. Уклониться. Попытаться перехватить чужую руку — неудачно. Опять отступать, выбирая момент для нападения. Удар, удар, удар — кто сказал, что Астерий похож на быка? Это атакующая змея с тускло блестящим жалом. Говорят, будто в Черной земле есть храмы, где жрицы исполняют пляску яда среди живых кобр. Клянусь, в яме с чешуйчатыми гадами я бы чувствовал себя спокойнее.
Что-то происходит. По залу проносится порыв ветра, отдающего сладковатой гнильцой, и мой соперник, споткнувшись, замирает каменным изваянием. Я не успеваю удержать руку — нож вонзается в чужое плечо. Темные струйки начинают рисовать прихотливые узоры на смуглой коже. Выронив оружие, я бездумно подношу испачканные пальцы к лицу — сладковатый запах крови пьянит почище вина.
Воздух густеет, идет крупной рябью. Тьма из-под потолка святилища свивается змеиным кублом, навстречу ей тянутся жадные щупальца огня из жертвенной чаши, стремясь то ли сожрать, то ли слиться в объятии. Дикий хоровод теней: могильный холод и иссушающий жар, ненависть, перерастающая в любовь, нежность, дарующая смерть — круг, в центре которого я и неподвижная статуя, сужается стремительно и неотвратимо. Я смеюсь, хохочу во всю глотку — благие боги, которых нет! Единственное божество моего мира, начало и конец всему, стоит на расстоянии вытянутой руки, и я знаю, каковы его губы на вкус. Как вознести ему хвалу, какими словами выразить любовь, сжигающую меня изнутри? Нет таких слов. Пусть сердце говорит само за себя. Я наклоняюсь за ножом: вспороть грудную клетку, вытащить оттуда глупый комок!.. и в этот момент статуя открывает глаза.
Тени, вздрогнув, застывают на месте. Вокруг нас плывут по воздуху стеклистые нити, сплетаясь в подобие сети, постоянно меняющей очертания. Безумие — дерево, сгоревшее в пламени лесного пожара — осыпается пеплом под ноги. Расслабляются сведенные судорогой мышцы, и я падаю на колени перед так и не шевельнувшимся человеком.
— Астерий, умоляю, скажи что-нибудь! Что вообще происходит?
Горячая ладонь закрывает мне рот, прерывая поток бессвязных восклицаний.
— Чшшш… у нас очень мало времени. Тесей, поклянись, что выполнишь мою просьбу!
— Но я…
— Клянись! Сейчас же! Иначе будет поздно!
— Хорошо, клянусь, клянусь, гарпию тебе в глотку! Что я должен сделать?
— Убить меня.
— Что-о?! Да как ты…
— У тебя нет выбора. Помнишь сидонцев? Сейчас происходит то же самое. Еще минута — и твоих спутников не спасти. Им даже не понадобится оружие: они без затей перегрызут друг другу глотки. Хочешь на это посмотреть?
— Но… а как же… — обвожу рукой пространство вокруг себя, не находя слов.
— Я держу своего зверя за горло. Пока еще держу. Но моих сил хватит ненадолго… — он замирает, прислушиваясь к вязкой тишине. — К тому же скоро мы будем не одни. Сюда идет стража — похоже, целый отряд. Думаешь, они собираются петь с нами хором священные гимны?
— Я не смогу, слышишь? Я…
— Видишь, напротив тебя три факела? Прямо под ними в стену вделано кольцо. Если потянуть за него — откроется потайная дверь. И — быстрее, ради всех богов, с вооруженными воинами вам не справиться!
Астерий хватает меня за запястье, но я вырываюсь и пячусь назад — все понял, мы сейчас уйдем, а про убийство — это просто глупая шутка, не думает же он, что…
Пламя в чаше ярко вспыхивает, тени испуганно разлетаются в стороны, спасаясь бегством, и я понимаю: поздно. Липкая холодная дрожь студнем стекает по спине. Острый штырь прошивает меня насквозь, заменяя собой позвоночник, и пригвождает к полу, не давая сдвинуться с места. Мерная пульсация наполняет святилище, будто бьется чье-то огромное сердце, и в такт его ударам вереница кукол появляется из коридора. Они совсем не похожи на людей: деревянные движения, неподвижные лица, слепые глаза… и дурацкая веревка по-прежнему связывает их в нелепую вереницу. Жертвенные животные, покорно бредущие на убой — они не вызывают жалости, они вообще никаких чувств не вызывают, кроме…
Бронзовое лезвие, уже попробовавшее крови, льнет к телу, трется кошкой о бедро, требует еды и ласки. Боль от пореза отрезвляет — я бездумно провожу пальцем по острию, будто и впрямь глажу кошку, и иду выполнять свое обещание.
Астерий неподвижен — сложенные на груди руки, отрешенный синий взгляд в никуда. Самая большая и красивая кукла. Как убивают кукол? Отрывают им головы, откручивают ручки-ножки? Я ругаюсь самыми грязными словами, какие могу припомнить, бью куклу по щекам, чего-то требую, захлебываясь слезами и злостью — бесполезно. С тем же успехом я мог бы оскорблять каменную стену. Ублюдок, сволочь, что же ты со мной делаешь?! В отчаянии кусаю проклятую статую за нижнюю губу — сильно, до крови, — и замершее тело откликается. Вздрагивают ресницы, оживает лицо, руки слепо находят мои плечи — то ли обнять, то ли оттолкнуть осквернителя, — и истомившийся в ожидании кусок металла входит точно под ребро, безошибочно находя сердце.
Легкое, легче пуха, прикосновение — ладонью по щеке. Смазанный, неловкий поцелуй в уголок рта. «Прости…» — сломанная кукла мягко оседает на пол, уходя в свой кукольный Аид. Рукоять ножа торчит из груди немым свидетелем исполнения клятвы. Ты доволен? Доволен, скотина?! Не-на-ви-жу!
Я повторяю это слово шепотом, разыскивая тайную дверь. Я твержу его, вталкивая еще не пришедших в себя людей в открывшийся проход. Ненависть наполняет мой рот горькой слюной — трупным ядом убитой любви, — когда мы выскакиваем, наконец, наружу под усыпанное звездами небо. Ариадна бросается мне на шею, о чем-то спрашивает, ахает по поводу окровавленной одежды, я что-то отвечаю, успокаиваю, фыркают застоявшиеся лошади — ненависть душит меня, и я боюсь, растревожив неловким движением, нечаянно превратить ее обратно в дикую, безумную, невозможную страсть.
Дорогу к морю мы преодолеваем бегом почти в полной темноте. Кто ранен, я? На колесницу? Ерунда, со мной все в порядке, не отставать! Прекратить разговоры, беречь дыхание! Кровь шумит в ушах… нет, это прибой — добрались!
Выходим из бухты чуть ли не на ощупь, но ждать рассвета слишком опасно. Торчу на носу, напряженно всматриваясь вперед, всем своим видом показывая, что мне сейчас не до пустых разговоров. Ненависть выгрызает мое нутро, копается в потрохах, выбирая кусочек поаппетитнее. Нестерпимо хочется утопиться.
