Легенда Кносского лабиринта - Ширанкова Светлана (читать хорошую книгу .txt) 📗
— Ей же всего двенадцать. Ну какая к даймонам жена из сопливой девчонки? Да и Тиндарей, ее земной отец, будет не в восторге от такого сватовства. Давай вернемся: небось, и поближе к дому невест навалом.
Пейрифой молча кутался в походный плащ и, не отрываясь, глядел в огонь, будто видел там смысл бытия. На меня он обращал внимания не больше, чем на красоту звездного неба, которого попросту не замечал. Я проглатывал доводы разума вместе с горькой бурдой из котелка, сваренной проводником из каких-то подозрительных травок, и обреченно ложился спать, не ожидая от нового дня ровно ничего хорошего.
Спарта встретила нас неласково: грозовой ливень ночь напролет и обложенное тучами дневное небо делали путешествие на редкость неприятным. А ведь нам еще обратно идти, только уже с похищенной «невестой» на плече. Я предлагал Пейрифою послать судно в Лаконский залив, чтобы не тащиться вдругорядь горными перевалами, но он уперся скалой. Дескать, первым делом погоня направится в сторону моря, гавань перекроют, а мы под шумок улизнем сушей — и поминай как звали. Я пожал плечами и смирился.
Все играло на руку безумной затее. Наступал праздник Артемиды Орфии, во время которого девочки и незамужние женщины исполняли священные танцы и обряды подальше от мужских глаз, а мужчины собирались перед алтарем в храме, дабы подвергнуть мальчиков ежегодной порке под суровым взглядом богини-мужененавистницы. Поговаривали, что поркой дело не ограничивалось, но сами спартанцы очень не любили подобных слухов, предлагая прямо на месте продемонстрировать желающим, как это бывает в Лаконике. Желающих почему-то не находилось.
Похищение прошло до смешного просто. Светловолосая худышка сама отошла в сторону от толпы подруг, так что вскинуть ее на плечо и дать деру было минутным делом. Даже заполошный визг поднялся не сразу, дав нам возможность спасти свои уши. Добыча покорно обмякла в руках, не пытаясь вырваться — от страха? А может, ей плохо? Проверять все равно некогда — быстрее, быстрее, послезавтра мы должны быть в Кифантийской гавани. Еда, питье? Все потом, закутай девчонку в плащ, чтобы не окоченела.
На корабле Пейрифой ожил, стал есть и пить за троих, подначивать команду устроить на палубе кулачный бой «для разминки», совершенно при этом не интересуясь судьбой пленницы. Та сидела на корме, завернувшись в ворох брошенных одеял, настороженно поглядывая по сторонам. Прекраснейшая из женщин? Земная богиня? Тоненькая цыплячья шейка, ноги в ссадинах, едва наметившаяся грудь… и тряпочная кукла в подоле. Тьфу! Подвыпивший царь лапифов стал громогласно требовать меня пред свои светлые очи. Я успокаивающе погладил Елену по голове и пошел к буяну.
Кто придумал бросать жребий, мне уже не вспомнить — к тому моменту число опустошенных кувшинов не поддавалось точному счету. Но к хмелю, кружившему голову, примешивалось острое чувство жалости, и я согласился, почти не сомневаясь в исходе дела. Так даже лучше — я уже прикидывал отдать девчонку под присмотр матери, а потом… ну, потом видно будет. Пейрифой тоже не выглядел огорченным. Наоборот, пьяно улыбаясь, он наклонился ко мне и прошептал:
— Не повезло… Но для лучшего друга ничего не жалко! Просто тебе придется мне помочь, раз уж такое дело?
— Что ты опять задумал?
— Не волнуйся, тут недалеко. Отвезешь Елену в Афины, потом вернемся к мысу Тенар и навестим Гадеса. Раз уж он забрал у меня Гипподамию, то я готов удовольствоваться Персефоной.
Эксод. Тесей
Дверь в Лабиринт приглашающе скалится приоткрытой створкой. Вообще-то ничего страшного в ней нет: обычная деревянная дверь, потемневшая от времени, разве что массивный бронзовый замок внушает уважение своими размерами. Но мои спутники приглушенно ахают, а кое-кто даже пятится, будто из темной дыры вот-вот вылезет некормленый Тифон, не меньше. Явившийся с нами дамат стоит в стороне с подчеркнуто скучающим видом — дескать, его дело маленькое. Двое стражей, несущих караул возле входа, ухмыляются, но как-то неубедительно. Связка факелов — кривоватых и тонких — оттягивает руки, и я, не глядя, сую ее кому-то из своих. Солнце поспешно падает в море, ветерок хватает холодными пальцами за плечи, забираясь под хитон. Пора.
Коридор — низкий и узкий — похож на кротовью нору. Факел почти не разгоняет окружающую темноту и скорее мешает, чем помогает идти. Заблудиться тут все равно невозможно — любой путь ведет к сердцу Лабиринта — но остальным так спокойнее. Веревка, закрепленная на поясе, изредка подергивается — то один, то другой из моих спутников спотыкается, кто-то ругается сквозь зубы, а я рвусь вперед, как охотничий пес. Ладони потеют, и приходится то и дело вытирать их об одежду. Скорее бы прийти… хоть куда-нибудь.
Дуновение воздуха колеблет чадящее пламя, и я поднимаю факел высоко над головой — сигнал остальным остановиться. Вполголоса приказываю всем завязать глаза и ждать, да чтобы, упаси боги, никто не вздумал соваться в святилище, иначе за исход дела я не ручаюсь. Я и так за него не ручаюсь, но это уж точно не те слова, которых от меня ждут. За поворотом топчется моя судьба — невежливо заставлять женщину ждать.
Определить размеры зала не получается — густая тьма, вальяжно разлегшаяся внутри, съела все расстояния вместе со звуком моих шагов. Кое-где на стенах горят светильники, но толку от них нет никакого. В центре помещения на жертвеннике стоит чаша, в которой пляшут язычки огня, подсвечивая массивную фигуру человека со сложенными на груди руками. Лицо его прячется в тени, только глаза блестят, когда он поворачивает голову в мою сторону.
— Астерий? — Голос-предатель, дрогнув, срывается в хрип. — Я… пришел.
— Вижу.
Тьма слизывает наши слова шершавым языком, будто бы ничего и не было сказано. Начнем сначала?
— Я должен совершить гекатомбу, не так ли?
— Зачем мертвому жертва от другого мертвеца? — Чужие губы почти не шевелятся. — Предполагалось, что на этом алтаре ты расстанешься с жизнью… торопишься в Аид, Тесей? Не волнуйся, все там будем. Я, пожалуй, пойду первым. Выберу там местечко поуютнее.
Пожимаю плечами. Вопрос не требует ответа, в отличие от моего собеседника. Только я не могу понять, о чем он спрашивает.
— Нож взял?
Заточенный кусок бронзы прыгает ко мне в руку словно по собственной воле. Астерий перехватывает мою ладонь, сжимая ее в кулак, и подносит острие к собственному запястью. Я пытаюсь вырваться, но поздно — царапина на коже набухает черной каплей, в глубине которой вспыхивают серебряные искры.
— Видишь? Вот оно, мое настоящее проклятие, куда там Афродите. Я — заложник собственной крови. Чудовище в клетке, зверь на цепи, а ключик рачительный хозяин с собой унес, чтоб чего не вышло. Правда, можно сделать отмычку…
— Ты… что с тобой? — Мне становится страшно. — А чудовище из тебя, прямо скажем, паршивое: говоришь много, убиваешь мало.
Миг — и моя рука с ножом заломлена за спину, а шею щекочет хриплый шепот.
— Ничего ты не понимаешь, мальчик. Впрочем, ты и сам убийца, для того и рожден на свет. Скольких ты уже отправил к Харону? Убивать — это так просто… раз — и нет человечка. Самое смешное, что я ни разу не оборвал чужую жизнь собственными руками. Почему ты не смеешься?
