Морель и госпожа Смерть (СИ) - Любавин Лео (читать книги полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

— Мои любимые цветы.

Йорик кивнул, обмакнул перо в чернила и написал на бумаге крупными буквами «VIOLAS» (Лат.). Указал пальцем на цветы, а потом на свою запись. Офелия произнесла имя цветка вслух. Йорик радостно закивал.

— Ты написал это слово?

Он снова кивнул.

— В нем несколько букв, — Офелия еще раз произнесла имя цветка медленно, по слогам.

Йорик подал ей перо и указал на лист ниже своей записи.

— Ты хочешь, чтобы я повторила?

Офелия попыталась. Буквы получились кривыми и не все можно было узнать. Она засмеялась.

— Не так красиво, как у тебя. Я попробую еще раз.

Она попробовала еще и еще, и скоро ее буквы стали такими же ровными и красивыми. Она провела по ним пальцем и прочла «VIOLAS». Йорик раскрыл другую книгу. В ней были картины природы, светил и под каждой была подпись. Офелия поняла:

— «Луна», «Солнце», «Небо», «Земля», «Река».

Йорик отрицательно махнул головой.

— «Вода».

Он кивнул.

— Как хорошо, — восхищенно выдохнула Офелия. — Я поняла… Как называется… как называется ветер?

Они не нашли этой картинки, но Йорик написал, и под надписью нарисовал ветер так, как он понимал его. На его рисунке можно было распознать наклоненное дерево, чьи ветви трепал ветер, и небо, по которому неслись рваные облака.

— Как ты хорошо рисуешь! Я не знала. Давай сядем. Если ты не устал… — Йорик энергично замотал головой, — то мы продолжим еще.

Время пролетело незаметно. В комнату для гостей Офелия унесла с собой две книги и стопку изрисованных, исписанных листов. Она была счастлива.

После второй бутылки красного вина, которая Ришара лишь слегка расслабила, а сэра Вильяма разобрала не на шутку, разговор принял более открытый и дружественный характер. Однако же, Вильям своих претензий не снял. Повышая голос, он в который раз повторял:

— И все же это неслыханно, вот так просто взять и увести моих героев из склепа! Можно было хотя бы прийти, по чести спросить позволения. Я бы отпустил ради такого благого дела. К тому же, ваш брат ищет капли бессмертия не там, где должно. Ни Гертруда, ни Призрак ничего не знают о них!

— А Гамлет? — Ришар живо заинтересовался этой темой.

— Гамлет меньше всех, — покачал головой Вильям. — Этот юноша не знает ничего, кроме своей обиды на мать.

— В самом деле, если вчитаться в трагедию, то можно понять, что она выросла именно из этого зерна. — Ришар задумчиво обводил бокал пальцем.

— Именно! — обрадовался согласию их мыслей Вильям.

Они с Вильямом выбрали небольшое кафе недалеко от дома Морелей — на углу Рю де ла Помп и Авеню Бюжо. Уединенное, посетителей мало и даже при том, что Вильям не старался понизить голос, на них с Ришаром никто не обращал внимания. Особенностью этого параллельного мира, в первую очередь, являлось то, что он принимал всех, допускал все, что угодно, никого не оценивал и не осуждал. На улицах можно было встретить разных существ, на первый взгляд не вписывающихся в обстановку города, и никто не тыкал пальцами в их сторону.

— Всегда мечтал побывать во Франции.

Вильям откинулся на спинку стула. Ришар еще раз наполнил бокалы.

— Вернемся к сути нашей беседы. Милорд, вы дозволяете героям остаться на некоторое время в доме Лорана?

— Пусть остаются хоть навсегда.

Вильям вдруг неожиданно помрачнел. Ришар пресек свое желание проникнуть в мысли великого драматурга. Ему хотелось, чтобы тот рассказал сам столько, сколько сочтет возможным. И Морель-старший просто ждал. Ожидания его были не напрасны. Глядя в окно, Вильям начал задумчиво, но на редкость внятно. Вино словно бы прояснило его мысли, но не отяжелило речь.

— Странное место. Впрочем, я привык попадать в разные места, — Вильям пригубил вино, отслеживая взглядом прохожих за окном. — Вон та леди, у нее наверняка есть своя история. Если б я пошел за ней, то узнал. Даже идти не обязательно, достаточно представить себе — и все это воплощается. На самом деле я удивлен, как вашему брату удалось разупокоить несуществующее, видимое только мне.

— Несуществующее в привычном измерении, — ответил Ришар. — Тогда как в другом, они давно уже бессмертны. Если посчитать сколько раз появлялся на подмостках и умирал на них принц Гамлет, а на следующий день возрождался снова — это ли не бессмертие?

— Да, вы правы! — Вильям мрачнел все больше.

— Что-то удручает вас, милорд?

— Я хотел бы знать, когда они вернутся в Эльсинор, что будет с ними?

— То же, что и было. Коммунальный склеп, — усмехнулся Ришар.

— Вечное заточение, — тихо произнес Вильям. — Я не хотел этого ни для них, ни для остальных своих героев!. Не хотел для «Глобуса», из которого сделали аттракцион, застывшего в прошлом монстра. И уж конечно, я не хотел этого для себя. Я заточен в чужое имя. Моя сущность создана временем и моими пьесами. Есть же я сам. За эти столетия я стал кем-то между безграмотным перчаточником и Эдуардом де Вером семнадцатым графом Оксфордом. Так кто же я — сэр Вильям Шекспир, великий драматург? Меня питали своими эмоциями миллионы восхищенных зрителей в разных странах мира. И вот я попадаю в этот ваш мир, нахожу своих героев, из которых можно составить отличную актерскую труппу. Но что бы я стал делать с ними? Ведь я заключен в рамки того, что создал. Мой «Глобус», в Англии его воссоздали таким, каким он был в то время, когда я… — он не закончил.

— В то время, когда вы жили чужой жизнью?

— Да. Я всегда жил чужой жизнью, а хотел бы свою. И свой театр, и новые пьесы. Невозможно замыкаться в бессмертии.

— Но новаторство в театре всегда ли хорошо?

— Всяко лучше, чем пуританство, — скривился Шекспир. — Стоять на одном месте, будучи бессмертным, это ли не безумие, глупость?

Ришар задумался, а Вильям продолжал:

— Вернемся к «Глобусу». Зачем было оставлять все как есть? В современных домах в Лондоне люди живут и крыша над ними не течет, а зрители «Глобуса» продолжают мокнуть, если идет дождь. Чего они хотят? Вернуться в прошлое? Найти там что-то для себя, для своего времени? Это чудовищная ошибка! Все, что было в нас, я описал. Оно живет в моих пьесах. И чтобы прикоснуться к этому совершенно не обязательно мокнуть под дождем. Сидеть на жестких деревянных стульях. Почему бы тогда не разрушить лондонские мостовые, не ходить по доскам через лужи, как это было в мое время?

— Вопрос защиты публики от дождя мы могли бы решить, — сказал Ришар. — Достаточно простейшего энергетического купола и капли будут отражаться, а воздух проходить.

— Купол над театром? — Глаза Вильяма загорелись живым интересом. — А что еще вы можете?

— А что бы вы хотели, милорд?

— Я хотел бы новый театр.

— Такой же как «Глобус»?

— Возможно, но новый. И свой.

— Хорошо. Мы можем договориться. Если вы отведете Лорана туда, где он найдет эти дьявольские капли Датского короля, я обещаю вам новый театр. Современный, с невероятным оснащением сцены. И новую жизнь в этом мире, если вы захотите в нем остаться. Бренные кости того, кто покоится в Церкви Святой Троицы в Стратфорде никак не пострадают, ведь вы не он. Вы — это вы! Тот, кого создало восхищение миллионов людей, игра тысяч актеров, рукоплескания, слезы, волнение душ. Все это и есть та непостижимая тайна бессмертия великого, нет, величайшего драматурга! И не только вашего времени, но всех времен до скончания нашего общего мира. Королеву Елизавету едва ли помнили столько веков, если бы в её время не жил Вильям Шекспир.

— Я согласен, — ответил Вильям, не раздумывая, и протянул Ришару руку. — И насчет бессмертия, и насчет театра. Вы умеете убеждать, граф Вуайон, не хуже Ричарда Бербеджа.*

Мужчины обменялись рукопожатием.

— Думаю, нам пора. Что-то вино ударило в голову, — засмеялся Вильям. — Не знаю, смогу ли я крепко устоять на ногах.

— Но вы можете опереться на плечо друга, милорд. Вернемся домой. Нам остается дождаться Лорана, чтобы обговорить все детали.