Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Сам не знаю, что за морево. Вроде всеобщего мора или глада, вот… что-то в этом роде… О, молодцы какие! Глянь, родительница, на чадо свое: его из-за той головы и не видать — а несет, старается! Правильно, Бухун: матушке помогать надобно. А сам-то где?
— На охоте, где еще? На Синее ущелье с рассвета порысил: хоть и далеко, говорит, а там самые здоровые да жирные церапторы водятся, по церапторов пошел, как знал, что гости будут. Но уж скоро домой прибежит, я его сердцем чую. И младшенькая вот-вот проснется!.. Я-то как услышала крики — про все забыла, все бросила — и бежать выручать! Раньше жизнь полегче давалась, а ныне и так уже ходишь с оглядкой, да все надеешься, что уж возле дома-то родного нечего бояться, а оно — вон как бывает! Эвон ведь жесткий какой! Потому как демоном изъеденный! До весны о нем и думать нечего, пусть до весны в бочке, в уксусе отмокнет — все припас на голодное время будет. А из головы Угун оберег сделает, на тын насадим, пусть на ветру гремит, демонов отгоняет… И пришли уже! О, слышишь: заливается! Да здесь уже мама, здесь! Сейчас увидишь, как она выросла за год!
— Так они у тебя все подросли! Скоро меня обгонят!..
И опустился вечер на троллью пещеру в тролльей чащобе, и пришло волшебное время ужина.
— Вот увидишь, повелитель: опять цераптину отварную выставят! Да еще самую вонючую! Из года в год одно и то же. И вина у них нет! И хлеба нет!
— Цыц, Джога! Чем богаты, что сами едят, то и нам подают. Не человечину ведь. От души угощают — это понимать надо! А хлеб у меня свой.
— Слышь, Хвак! Сегодня на ужин у нас цераптор вареный. Мыга самого жирного выбирала, Мыга у нас мастерица готовить. Ух, вкусно будет!
И закончился ужин. Мыга, стараясь не шуметь, суетится по хозяйству: там прибрать, тут подмести, этому нос вытереть… Младшенькая Гага покачивается в переносной колыбели из шкур, прикрепленной к маминой груди, бубукает довольно, Бухун и Тыха облепили с боков дядю Хвака, чтобы поближе, чтобы ничего-ничего не пропустить, чтобы все было слышно! А Хвак разомлел, вытянул разутые ноги к очагу и байками сыплет.
Глава семейства Угун сидит поодаль, поближе к свету коптелки, хмурит маленький лоб, красные глазки его почти и не видны — очень уж глубоко вдавлены под мохнатые брови, однако видно, что тролль доволен: хороший гость, вкусное мясо, мягкий вечер. В натруженных лапах Угун держит скребок и череп с кусками волос и кожи на нем — то, что осталось от головы демоночеловека Харафа: не сидеть же праздным бездельником, покуда Хвак рассказывает… Семья Угуна очень уж охоча до Хваковых былин, песен и побасенок, вот и сейчас Хвак разошелся в полную силу, до любимой сказки дошел, и все кто есть в пещере, слушают его, затаив дыхание…
— …и вот, значит, по бедности такой, отвязали они последнего ящера — а лядащий был, кожа да кости, чешуя с дырками! Ростом примерно с горуля!..
— Нет, не так, дядя Хвак!
— Не так, не так, дай я первая скажу: ростом с самого завалящего горуля!
Хвак тотчас поправился:
— Верно, ростом с самого завалящего горуля…
— Аруря, аруря!..
— Вот, значит, привел бычка в храм и жрецу-то веревку и отдай! Дескать, нам от богов дюжиною воздастся, как ты говоришь, — а ты так возьми! А жрец-то не будь дурак — и в хлев повел! Чужое даровое-то — всегда слаще!
— Чу-жое даровое! Чужое даровое! Чужое даровое!.. Ура!..
Расшалившиеся дети тотчас же получили от Мыги по подзатыльнику, даже скуксились, но ненадолго, тем более что рассказ подходил к самому-самому захватывающему месту! Хвак безо всякой досады переждал внутрисемейную суету и воодушевленно продолжил:
— А ночью-то ящер по дому и соскучился! Спать не спит, хвостом да рогами стену точит, другим ящерам спать не дает! Сам мелкий, да егозливый, мычит да бодается! А стена-то с гнильцою!
— Дядя Хвак! А другие ящеры к этому-то веревкою привязаны были!
— Верно, сестричка. А другие-то ящеры к нашему бычку веревкою подцеплены были, для прочности…
Угун запыхтел и еще более нахмурился, толстые губы крепчайшею трубочкой составил — против невольного смеха, череп в одну сторону отложил, скребок в другую: главное — не пропустить заветного места…
— …веревка-то твоя, а вся дюжина ящеров по веревке — моя, ибо их мне сами боги прислали, из самого жреческого хлева… по святому сокровенному слову… да по твоему же… наущению! На, возьми… свою веревку!
Вот тут уже можно было хохотать в полный голос! Даже маленькая Гага засмеялась, видя общее ликование, ее старшие брат с сестрой пустились в пляс вокруг Хвака, Угун рычал и крутил косматой рыжей башкой, веселые слезы из глаз вытряхивая, а Мыга, обессилевшая от смеха, осторожно повалилась прямо на каменный пол.
Эх, а утром опять вареной цераптины вволю, прощание с обниманиями, у некоторых малолетних глаза на мокром месте — а он в дорогу, пусть это и не так далеко, но совсем-совсем иные края: Океания, столица!..
— Повелитель, только ты сходу деньгами не сори: хотя бы в первый вечер должно хватить на все: и на вино, и на девок!
— Сначала поедим как следует, по-человечески. Потом остальное.
— Понятно, что поедим, повелитель, это даже ниже обсуждений. Я просто напоминаю… Кстати, повелитель, по пути расположено одно гм… святое место… Иногда оно бывает очень денежным…
— На храмовую кубышку намекаешь? Много там? Чье?
— Богини Тигут. В сей миг около дюжины кругелей, серебром и медью.
— Ты, Джога, святотатец.
— Ох, да, ох, грешен, повелитель.
— Главное — чтобы со мною был чист. Ладно, сейчас пощупаем. Как придем… ну, на постой — сразу же винишка и чего-нибудь такого, чтобы это… чтобы аж жир на косточках шкворчал!.. Не против, а, Джога?
— Никак нет, повелитель!
Океания обширна, как и положено быть столице Империи, однако столько сюда народу поналезло, что кажутся тесными широкие прямые улицы, переполненными величественные храмы, душными громадные площади. В любом месте, в любое время — кажется, что повсюду одно и то же: толкучка и суета. На самом деле, конечно же, наличествуют и пустынные места в Океании: ну-ка, попробуй, поброди, по окраинам города в глухое время ночи!
Хвак поначалу — еще по без опыта — каждый вечер влипал то в драку, то в поножовщину, а то и вообще в какие-нибудь неприятности! От татей отобьешься — так еще обыскать покойников не успеешь — уже прочь от городской стражи беги, она тут как тут на готовенькое! Но город Хваку нравился: столько тут всего любопытного и прелестного — дух захватывает, проголодаться забудешь! А вот девки — так… не слишком!.. Очень уж вертлявые да ушлые, а сами сплошь — кожа да кости, никакого вида! Люди говорят — в столице именно эдак и ценится: из которой костей торчит больше — та и лучшая… Тьфу!..
Огромная площадь забита праздношатающимся народом. Вроде бы и день будний, да только в столице словно бы круглый год праздник.
Хвак шел-шел — и наткнулся пузом на чью-то спину: не пройти, давка. Что там такое? — А это скороходы да стража дорогу очищают: целый караван карет, в сопровождении всадников из сударей, следует во дворец! Можно и подождать, люди не гордые. Даже и любопытно поглядеть на лошадей, да на мечи, да все эти самоцветы, что на разряженных сударынях целыми гроздьями висят. Вроде бы всё, проехали… почти все…
— Ой, умора! Ты только глянь, повелитель!
— А чего?
— Видишь вон того светловолосого молодца, что лошадь в поводу ведет, черную кобылу? Вон, остановился? Шпоры золотые?
Хвак поворотил голову и недоуменно осмотрел юношу, явно из очень знатных сударей, стройный, трезвый… Меч у него за спиной — слепому ясно, что очень хороший… Ого!
— Это кто у него — охи-охи??? Джога, это охи-охи?
— Да, сам не видишь, что ли? Ты не на зверя смотри, мы на них потом вдоволь налюбуемся, когда тебе опять по захолустью бродяжничать вздумается, ты на этого сударя смотри!.. И вон на ту карету, что колесом за встречную телегу зацепилась…
— Так, и чего там?
