Зимняя битва - Мурлева Жан-Клод (книги серии онлайн txt) 📗
– То есть?
Бартоломео взглянул на Милену.
– Объяснишь ей?
Милена сделала глубокий вдох:
– Это история любви, Хелен. Хочешь послушать? Вот так, в полночь, у ворот кладбища, на холоде?
– Рассказывай.
– Ладно. Это история про молоденькую девушку, ей было двадцать лет, и у нее был возлюбленный. Однажды девушка обнаружила, что у нее растет живот. Тогда возлюбленный исчез в неизвестном направлении, и больше она его не видела. Девушка поплакала-поплакала, а через несколько месяцев родила ребеночка и назвала его… скажем, Миленой. Пока все понятно?
– По-моему, да. Рассказывай дальше.
– Хорошо. Так вот, девушка эта недурна собой и неплохо поет…
– Нет, – мягко остановила ее Дора. – Она не просто «недурна собой», она прекрасна, как день. И она не просто «неплохо поет» – она поет контральто, и ее голос – настоящее чудо. Есть некоторая разница, тебе не кажется? В четырнадцать лет она поступает в хоровое училище, и все девчонки, которые с ней поют, включая и меня, начинают подумывать, не заняться ли им лучше живописью и рисунком. В шестнадцать она уже солистка. В восемнадцать – поет в опере, и все театры и концертные залы страны готовы за нее передраться. Вот что следовало уточнить, чтобы было понятно. Теперь можешь продолжать.
– Ладно, – сказала Милена. – Так вот, значит, она поет, и поет замечательно. Однажды какой-то рыжий амбал случайно слышит ее в церкви, где она исполняет реквием. Он полицейский, у него есть жена и сколько-то там детишек, таких же рыжих, как он. Он вовсе не меломан и вообще грубый, непрошибаемый скот, а вот, поди знай почему, голос этой женщины все в нем переворачивает. Он влюбляется в нее до безумия. Делает ей авансы. Она его отвергает. Он не отступается. Преследует ее. Бросает ради нее жену и детей. Она снова его посылает. Он с ума сходит от боли и бешенства. И дает себе клятву, что она дорого за это заплатит. Этого типа зовут Ван Влик. Досюда тоже понятно?
– Ван Влик? – вздрогнув, повторила Хелен. – Тот, кого я видела на собрании?
– Он самый. Брюхо поменьше, борода тоже, а волос, наверно, побольше, но да, тот самый.
– Я видела, как он расколол кулаком дубовый стол, – вспомнила Хелен. – До сих пор, как вспомню, мороз по коже…
– Значит, ты представляешь, что это за тип. Дальше ты рассказывай, Дора. Я не могу…
Красивый низкий голос Доры звучал мягко, даже когда она говорила страшные вещи. В морозном воздухе возникали и сразу таяли белые облачка ее дыхания.
– Настоящая-то история любви, Хелен, – это история про целый народ, влюбленный в голос. В голос Евы-Марии Бах, матери Милены, как ты, конечно, уже поняла. Ты не представляешь, как люди любили его, этот голос, такой естественный, полный, драматический и глубокий, берущий за сердце. Я была подругой Евы, и мне выпала честь аккомпанировать ей на пианино, когда она выступала с концертной программой. Она пела с таким чувством, с таким совершенством… Я так и не смогла к этому привыкнуть. Каждый раз, аккомпанируя ей, обмирала от восторга. А в обычной жизни она была веселая, живая, заводная такая. Бывало, как нападет на нас смех – прямо на сцене… А надо сказать, она пела, кроме всего прочего, народные песни. И на том стояла, никогда от этого не отказывалась. Вот почему люди ее прямо обожали. Даже те, кто ничего не смыслил в музыке. Она всех объединяла. И терпеть не могла насилия. А потом произошел государственный переворот, к власти пришла Фаланга. И Ева присоединилась к Сопротивлению. Дальше рассказывать, Милена?
– Рассказывай. Я хочу еще раз это услышать.
– Так вот. Ева присоединилась к Сопротивлению. И я тоже. Когда здесь стало слишком опасно, мы покинули столицу. Машины проверяли на всех дорогах, так что мы путешествовали во всяких повозках, прячась под тряпьем. И месяц за месяцем давали концерты в провинциальных городках, в маленьких деревенских залах, случалось, человек для пятнадцати. Я себе все пальцы отшибла на раздолбанных, расстроенных роялях и пианино, которые и инструментами-то не назовешь! Но это было совершенно неважно… Ева говорила, что ни за что нельзя сдаваться, что варвары не заставят ее замолчать. И по всей стране, словно вызов, шел слух: Ева-Мария Бах пела тут, Ева-Мария Бах пела там, и там, и еще там… И пока она пела, Сопротивление не сдавалось. Можно было подумать, что надежда держится на ее голосе. Варвары из-за ее упорства с ума сходили от злобы. Им надо было, чтоб она заткнулась!
В конце концов они нас поймали. В каком-то городке на севере, в начале зимы. И командовал ими Ван Влик собственной персоной. Они вышибли дверь и вломились с ревом, как дикие звери, половина пьяные… Мы как раз заканчивали Шуберта «К музыке». Век не забуду. Ева сказала мне: «Рано или поздно это должно было случиться. Спасибо тебе за то, что сопровождала…» Я думала, она имеет в виду музыкальное сопровождение, но она договорила: «…меня до конца». Это последнее, что я слышала от нее. Сцена была очень высокая. Двое громил опрокинули пианино в оркестровую яму, и оно взорвалось дикой какофонией обезумевших нот и треском раскалывающегося дерева. Они забрали всех и куда-то увели. А ко мне применили особую меру: швырнули на пол, один придавил сапогом мою руку к краю сцены, а другой рукояткой револьвера раздробил кисть. Бил и бил по пальцам, по запястью… Я потеряла сознание. А когда очнулась, услышала, как кто-то из них кричит Еве: «А ты вали отсюда! Ко всем чертям! И чтоб духу твоего в стране не было!» Я ничего не поняла. Наивная такая… Они позволили ей уйти в горы с несколькими товарищами. Один из них был отец Барта, как я позже узнала. Дали им отойти… лучше бы убили! И пустили по следу человекопсов. По приказу Ван Влика. Прости меня, Барт, прости, Милена…
Милена молча плакала.
– О, Господи, – выдохнула Хелен и обняла подругу.
– Меня четыре месяца держали в тюрьме, – продолжила Дора, – потом выпустили. За это время город изменился до неузнаваемости. Все смотрели друг на друга с опаской. На улице, в трамвае никто ни с кем не решался заговаривать. Я больше не была пианисткой. Стала уборщицей. Театр закрыли. Зато открыли арену…
– Арену?
– Да, арену, где они устраивают бои. Ты все это сама увидишь. И даже довольно скоро. Ну вот… Я искала Милену – где только не искала. Ей тогда едва исполнилось три года, а я была ее крестной, понимаешь… Мне удалось пробраться в десяток, а то и больше, приютов, но нигде ее не было. В конце концов я решила, что они ее… что они от нее избавились. И пятнадцать лет ее оплакивала – пока на прошлой неделе она не вошла в столовую с этой своей стрижкой и синими глазищами. Смотрю, ко мне подходит воскресшая Ева! Я чуть в обморок не грохнулась. Но теперь уже ничего, привыкла понемножку…
Дора вытерла глаза, сделала глубокий вдох и улыбнулась:
– Ну что, я думаю, все всё сказали? Пойдем обратно, пожалуй. Вы совсем окоченели, да и я тоже. А завтра с утра…
– Погоди, – перебила ее Хелен. – Барт сказал, что у нас, может быть, есть какое-то оружие, чтоб бороться. Какое?
– Наше оружие, – сказал юноша, – это голос Милены. Дора говорит, у нее тот же голос, что у ее матери. С поправкой на возраст, конечно, но через несколько лет будет совсем такой же. И еще она говорит, что этот голос способен пробудить людей.
Все трое посмотрели на Милену, которая так и не поднимала головы, и одна и та же тайная мысль поразила каждого: такой тоненькой и хрупкой казалась эта озябшая девочка в черном пальто с покрасневшими заплаканными глазами и повисшей на носу каплей. Возможно ли, чтоб в ее горле таилось то, что способно «пробудить людей»? Она сама, казалось, сейчас ни на грош в это не верила.
– Ты ведь так говорила, Дора? – обратился к ней Бартоломео, словно ища ободрения. – Что ее голос может пробудить людей?
– Говорила, – с грустью подтвердила та. – Только надо еще, чтоб люди его услышали…
Рука об руку они двинулись в обратный путь. Луна вышла из-за облаков и отразилась в отблескивающем шифере крыш и стальной глади реки.
