Тайны гор, которых не было на карте... - Вихарева Анастасия (читать книги без регистрации полные TXT) 📗
Манька достала карту и разложила перед собой.
Место под горами было обведено красной жирной линией, как головастик с хвостиком — и вся территория под горами белое пятно. Теперь на карте в этом белом пятне хвостик украшали восемнадцать крестиков и две предупредительные синие черты — пропасти, замеченные ими слева от первой горы и одна расщелина. Отмечали пещеры и места, по которым подъем был чуть легче, чем в других местах. Манька приблизительно смерила расстояние. Карта была ни то, ни се… — в меридианах и параллелях она не разбиралась.
— Идем дальше, — она сунула карандаш за ухо, как всегда делал Борзеевич, когда вел расчеты и записи. — Нам обратно нельзя. Опозоримся. Шубу я починю, — Манька повертела одной ногой, второй. — Эх, съехала бы на обутках, полподошвы бы уже сносила!
— Учись, катись, — посоветовал Дьявол. — Тут не так круто, одной ногой, второй, разворот попробуй.
— Пока до подъема идем, я тебе покажу, — пообещал Борзеевич. — Есть у меня в запасе парочка приемов. Со второй горы на ногах съедешь! Это у меня… — Борзеевич пнул снегоступы. — Бестолково мы с тобой собирались в дорогу — констатировал он.
За разговорами прошли еще с полкилометра. Место тут было не ровнее, в чем в других местах, но до основного подъема было еще далековато. Борзеевич оказался мудрее, и пока искали укрытие от ветра, закатал по дороге снежный кирпич. Крепость возвели быстро. Спать на снегу им было не впервой. Но упрятать себя под снегом не получилось.
Стоило воткнуть ветвь в землю, и снег начал таять в этом месте, утекая в землю с такой скоростью, что Манька и Борзеевич кое-как выбрались из образовавшейся мгновенно ямы, не успев подобрать неугасимую ветвь, провалившуюся под снег. Очевидно, Борзеевич принял за землю обломок скалы, которая скатилась со снегом с вершины. Однажды уже им приходилось пожелать неуправляемой неугасимой ветке загореться, не докопавшись до земли. Благо, оказалось не глубоко, поток воды был направлен не в их сторону. На вершине горы снег таял уже не так быстро, и о том случае спустя какое-то время забыли. Ту толстую рогатину они так и не нашли, и когда снег сошел, еще одну ветку посадили в землю, которая за ночь пустила корень и веточки. Отросшие отводки обломили и рассовали по всем местам, подращивая каждую ночь, но толстую рогатину, которая набрала силу и могла сразу обогреть пещеру или дать достаточно тепла на открытом месте, было жалко до слез.
— Маня, там, под нами, похоже, лес! — виновато проговорил Борзеевич, показывая рукой на показавшиеся верхушки в том месте, где только что сидели.
— Мне было бы странно, если бы его не было. Людей нет, пилить деревья некому. Что ж ему не нарасти? — подмигнул им Дьявол, оборачивая себя в резиновый водолазный костюм с трубочкой, очками и ластами. — Ветку воткну в землю, чтобы не пропало добро, а вы бегите, пока плыть не пришлось…
Манька и Борзеевич припустили со всех ног.
Бежали долго. До того места, откуда снег сошел в долину, открывая под собой каменные глыбы, очевидно, катившиеся с самой вершины каждый раз все дальше и дальше. Обернувшись, не поверили глазам: там, где они останавливались, бурлило озеро, вращаясь по кругу и обрушивая в себя тонны снега, образовав огромное озеро, которое пробивало себе дорогу в низину, к руслу реки между горными хребтами.
— Ну вот, обратной дороги у нас нет! — грустно подытожила Манька, немного испугавшись, что было бы, если бы она повернула назад. — Слава Богу, что мы не туда…
Очевидно, Борзеевич думал о том же.
— А у нас ее и не было! — слегка удивленно произнес он, став лицом белее снега.
Оба разом примолкли.
Идти по горам было тяжело. Манька ненавидела и себя, и Дьявола, когда поднялись на вторую вершину и увидели гору еще выше, и еще круче. Она совсем не обрадовалась и горестно вскрикнула, как раненная птица, схватившись за сердце. Борзеевич побледнел и потрясенно застыл с открытым ртом — тогда как Дьявол немедленно поздравил их обоих с покорением второй вершины, пожав им по очереди руку, и пока они молча взирали на новую беду, вскипятил чаю, разливая по кружкам.
Проходили в день не так уж много, если мерить расстояние километрами. Но тот же Дьявол утверждал, что многие альпинисты еще меньше проходят. Потихоньку набирались опыта и лезли вверх приемами, которые отрабатывали на занятиях по физподготовке. Учились друг друга страховать, перебираться с одной скалы на другую, подниматься по веревке…
Поднимались теперь много быстрее, чем когда покоряли первую вершину. Каждая гора была выше другой, порой вдвое, а то и втрое, и каждая имела с одной стороны высокие отвесные стены, с другой была относительно пологой, так что можно было по ней катиться чуть ли не до следующего подножья, будто кто-то специально образовал их таким образом — мол, покорил, проходи дальше! Но когда оказывались внизу, то сразу начинали понимать, что и с этой стороны подняться на вершину ничуть не легче, чем с той, откуда пришли. Все склоны были изрезаны пропастями и ущельями, поначалу не такими глубокие, как после третей горы. И нередко на дне той или иной пропасти можно было увидеть лаву, дым и копоть с горячими фонтанами пара, которые вырывались на поверхность и поднимались на огромную высоту. И тут уж Ад Манька описывала Борзеевичу во всем его многообразии, подкрепляя рассказ наглядными примерами. Борзеевич сразу же доставал веревку и раскладывал ее на земле, чтобы стрела летела до самого другого края и не упала, как бывало, пока он не наловчился не путать один конец с другим. Хитрость веревки была в том, что она должна была быть всегда натянутой. Стоило ее освободить, как узлы на одном ее конце на глазах начинали распускаться. И через десять минут можно было сматывать ее.
Страшнее оказалось с вершины смотреть вниз на ту сторону, откуда пришли. Вот это была пропасть, так пропасть!
И каждый раз, когда начинали подъем, надеялись, что наконец-то достанут цивилизованную часть государства, на которую Борзеевич наговаривал по вечерам, описывая жизнь и быт цивилизованного общества, который Маньке казался диким и варварским. Ну как поверишь, что все модели чьи-то любовницы, и так стали моделями? Или, что всеми СМИ заведует Служба Безопасности Их Величеств, и потому на экране одни и те же новости, одни и те же передачи, и одинаковые артисты. Это было ближе к правде. Или, что всем исполнителям воли Их Величеств в горячих точках после чистили память и прививали хорошие манеры электрическим током прямо по мозгам. Это было правдой, Манька знала и без Борзеевича, был у нее такой знакомый, не скрывал, что лечили его таким образом от бессонницы, которая приходила к нему с трупами убиенных врагов и товарищей.
Она все чаще задумывалась, а на кой ляд она идет к Благодетельнице, если и так понятно, чем закончиться встреча. Скормят драконам, делов-то! Говорить по душам давно расхотелось. Даже из необходимости помочь бедным девушкам, которых убивали, чтобы она умирала вместе с ними.
Или заставят как-то самой убиться. Душу даже Египетские фараоны не рисковали забодать, выставляя себя перед Осирисом Ани Спасителями. Значит, и ей не след. Даже будучи вампиром, душа-вампир все еще оставался костью земли — носителем ее маленькой, но, безусловно, полезной матричной памяти, которой была грош цена, после того, как вампиры ее испоганили. Ничего хорошего не вспоминалось. Даже домишко свой, в котором она прожила столько лет, казался ей темным пятном, размытым и удаленным из памяти. Кругозор у нее был ограниченным, всевозможные яства, или там платья на себя примерить она или не могла вовсе, или представляла с трудом. И как правильно сказал Дьявол, сны ей снились самые убогие: подвалы, развалюхи, заросшая сорняками земля, места общего пользования, военные действия, притоны и места разврата. Только однажды ей приснился санузел, в котором она осталась бы пожить: весь зеленый из яркого светлого камня малахита, украшенный лепниной из золота, с высокими потолками, с люстрой из хрусталя, с раковиной и унитазом из цветного фаянса, с золотыми кранами и хрустальными ручками. И пол там был особенный, выложенный узором. Но сразу же после этого вывели ее на паперть и повели по таким местам, когда человек уже и со скотиной себя не сравнил бы. Даже свое лицо, которое видела каждый раз, как смотрелась в зеркало, не могла вспомнить и увидеть таким, каким она его видела. Вот если представляла себя голубоглазой красавицей с пышными волосами пшеничного цвета, то воображение рисовало образ свой живенько, беззастенчиво напоминая, что она-то как раз такой красавицей не являлась. И так порой хотелось на каждую косточку свою посмотреть, чтобы просвечивало сквозь них солнышко, каждое ребрышко посчитать — но хоть и железо ела, и спала на камнях, шла, отмеряя километры, оставалась без признаков худобы. Бывает же такое!
