Берегись вурдалака - Абаринова-Кожухова Елизавета (читать полностью бесплатно хорошие книги txt) 📗
Второе послание было чуть более деловым — от Александра Шелковича, редактора web-портала «RigaArt» (www.rigaart.km.ru) и одноименной электронной библиотеки рижских авторов, которой госпожа Абаринова предоставила эксклюзивные права на публикацию отрывков из своего будущего шедевра.
«Денек добрый, милейшая моя Лизаветушка, — писал редактор, — как поживаете, как ваше драгоценнейшее здоровьице?..»
Пробежав следующие полтора десятка строчек, содержащих общие рассуждения о том да о сем, коими издревле славился господин Шелкович, Елизавета добралась собственно до сути дела:
«А на сей раз, яхонтовая вы наша, мы тут с нашим техническим редактором посоветовались, и я решил в рамках очередного Слова к читателю предложить его благосклонному вниманию такой отрывочек из вашего „Царя мышей“»:
«Поминки по убиенному Государю продолжались прямо в его рабочей горнице, более того — в непосредственной близости от останков покойного. Поминальщики сидели кто где на стульях, отчасти бывших в горнице, отчасти прихваченных из приемной. Отличаясь чисто немецкой аккуратностью, господин Херклафф не только тщательно обглодал каждую косточку, но и сложил их на лежанке в углу комнаты. Поначалу вид царских костей несколько смущал пирующих, и они, случайно бросив туда взор, поспешно отводили глаза, но вскоре привыкли и воспринимали такое соседство как нечто само собой разумеющееся.
Когда кувшин был допит, дьяк Борис Мартьяныч куда-то сбегал и притащил целый бочонок вина.
— О, я знаю, это весьма знатное винцо, — тут же определил князь Святославский. — Оно лучше всего идет под пирог с капустой, каковой в прежние годы недурственно стряпали на Боярской улице. Но не в той харчевне, что рядом с домом купца Кочерыжкина — тоже, к слову сказать, пресвоеобразнейший был человек — а ближе к набережной. — Князь аж зажмурился от нахлынувших приятных воспоминаний. — Бывалоча, откушаешь кусочек пирога, еще горячего, прямо с печки, да запьешь винцом…
— А без пирога можно? — прервал княжеские воспоминания боярин Шандыба.
— Можно, — с тяжким вздохом ответил Святославский.
— Тогда наливайте, — велел Шандыба.
Тем временем дьяк безуспешно пытался вскрыть бочку:
— Тут затычка особая — по правде, я даже не знаю, как ее вытащить. Наш царский виночерпий как-то умеет с ними обходиться, у него для таких бочек даже особые приспособления имеются…
— А может, внутрь протолкнуть? — предложил Рыжий. Он уже был изрядно „под мухой“, хотя и выпил совсем немного — сказывалась непривычка к хмельному.
— Конечно, протолкнуть, чего там с нею цацкаться! — зычным голосом подхватил Шандыба. Он стал оглядывать горницу в поисках подходящего предмета и в конце концов остановился на царской лежанке. Выбрав кость соответствующего размера, боярин приладил ее к затычке и резко пристукнул ладонью. Затычка проскочила внутрь, а Шандыба, передав бочонок Борису Мартьянычу, преспокойно положил кость на место».
Елизавета немного удивилась — отчего господину Шелковичу пришла фантазия публиковать именно этот разухабисто-чернушный отрывок, однако в ответном письме дала редактору «добро».
Покончив с почтой, инженерша человеческих и вурдалаческих душ принялась за работу. Замыслы замыслами, а в ближайшие месяцы предстояла кропотливая работа над текстом, прежде чем его можно будет отдать на суд читателя. А прежде всего нужно было перенести с бумаги на компьютер эпилог «Царя мышей», где Елизавета после почти миллиона байтов информации о том, «как жить нельзя», решила поразмыслить, как, по ее субъективному мнению, жить можно и должно. Для этого госпожа Абаринова смоделировала еще одну параллельную реальность, якобы возникшую около двадцати лет назад. Туда писательница, придумав хитроумный фантастический ход, отправила Василия Дубова и заставила его встретить своего друга детства по прозвищу Солнышко, который в «нашем» мире давно погиб:
«Проехав еще пару кварталов, Солнышко, а следом и Василий свернули с Виноградной на более узкую улицу, которая в советское время носила имя Урицкого, а затем была переименована в ул. Канегиссера, даром что имена обоих этих исторических деятелей кислоярцам мало о чем говорили. Здесь же, судя по вывеске на угловом доме, улица называлась Тихая, и это название очень ей соответствовало, так как на нее выходило старейшее кладбище города — Матвеевское. Вскоре вдоль тротуара показался дощатый забор, за которым темнели кресты и памятники. А у неприметной калитки Солнышко спешился и завел велосипед на территорию погоста. Василий немного удивился, но последовал его примеру.
— Спрямим путь, — пояснил Солнышко, — а заодно от велика отдохнешь. Я ж вижу, что ты с ним не очень-то ладишь.
Друзья вступили на широкую аллею с двумя рядами молодых елей по краям.
— Раньше не приживались — сохли, — заметил Солнышко. — А как только военный завод закрыли, так сразу воздух стал в тыщу раз чище, и вот вам пожалуйста, елки растут, будто в настоящем лесу. Здорово, правда? А вон гляди туда. Да не туда, а левее. Видишь?
Василий хоть не сразу, но разглядел в еловых ветвях белку — на его памяти ничего подобного на Матвеевском кладбище, да и вообще в черте города, не бывало. Словно почувствовав, что за ней наблюдают, белочка перепорхнула на более нижнюю ветку и вскоре, спрыгнув на какое-то старинное замшелое надгробие, уселась на пышный хвост и уставилась на людей маленькими глазками-бусинками.
— Вот попрошайка! Ну извини, не захватил угощения, — виновато развел руками Солнышко. Белочка насмешливо фыркнула и, вспрыгнув обратно на ветку, куда-то исчезла.
— Правда, хороша? И главное, никто их ниоткуда не завозил, сами завелись. А еще тут, говорят, ежики появились. Сам не видел, врать не буду, но люди видели. Правда, здорово: на кладбище — и ежики?!
Хотя Василий и не очень понимал, для чего на кладбище ежики, он одобрительно закивал, чтобы не обижать равнодушием своего восторженного друга. Ведя велосипед, Солнышко продолжал увлеченно рассказывать о редких растениях и животных, обитающих на Матвеевском кладбище, так что Дубова так и подмывало спросить, не открылся ли здесь филиал зоо- и ботанического сада. Вполуха слушая Солнышко, Василий машинально разглядывал памятники и читал надписи, и чем дальше они продвигались по еловой аллее, тем более ему казалось, что кладбище чем-то отличается от того, которое было в „его“ Кислоярске. Сначала он не мог понять, чем именно, а потом сообразил, или, вернее сказать, ощутил, что оказался как бы на двух кладбищах одновременно. Одно, условно говоря, Старое Матвеевское, олицетворялось огромными крестами, аляповатыми оградами, а в звуковом выражении — вороньим карканьем, долетавшим откуда-то сверху, из крон вековых деревьев. Новое же кладбище как бы незаметно врастало в Старое — небольшими легкими памятниками, невысокими холмиками, засаженными зеленым дерном, оградками из кустарника, наконец, молодыми елками, белочками и веселым чириканьем воробьев и каких-то других пташек, в названиях которых путался даже Солнышко. А сравнивая надписи на могильных камнях, Дубов установил, что „новому“ кладбищу лет пятнадцать-восемнадцать, но никак не более двадцати…»
Вдруг Елизавета с удивлением поймала себя на мысли, что эти строчки очень перекликаются с ее мечтой о Хайгейтском кладбище (разумеется, не виртуальном), хотя она готова была поклясться чем угодно, что во время написания эпилога об этом даже не вспоминала.
Тут раздался звонок в дверь — почтальон Петерис принес заказное письмо. (Кстати, именно Петерис послужил писательнице прообразом одного из ее сквозных персонажей — почтальонши тети Веры). Вообще-то Елизавета вела переписку в основном по «мылу», то есть по электронной почте, а по обычной получала разве что счета Латтелекома.
Но на сей раз послание было откуда-то из Российской глубинки. Проводив Петериса, Елизавета принялась рассматривать конверт. И адрес, и имя были ее, а отправителем значился некто В.Краснов. Среди своих знакомых, а тем более российских, ничего подобного Елизавета не знала, разве что название города о чем-то смутно напомнило. И тут писательницу осенило — пару лет назад именно оттуда ей писали поклонники ее творчества. Елизавета, конечно, ответила, что очень польщена и все такое, но на том переписка и заглохла.
