Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Надо же. А я — так вижу! Вон те надо мною крутятся исподтишка, будто бы я не заметил, как они сдвинулись, а вон та, красноватая, и меж них шевелится, отдельно от стада.
— Не знаю, о чем ты говоришь, повелитель, прости.
— Может, просто они далеко для тебя?
— Хы-хы, повелитель! Для меня далеко — а для простец… а для человека близко! Ну, Хвак, ну, насмешил ты меня! Уж наверное они не дальше солнца и луны расположены? Если бы они, конечно, были на самом деле.
— Хр-р… пх…
— Что, повелитель?.. Спи, спи.
Джога, не ведающий усталости и сна, глубоко спрятанной сущностью своей обследовал окрестности. Не сожрать и не убить — так хотя бы выскочить внезапно, обозначить себя и до полусмерти напугать какую-нибудь тварь, благо их полно крутится в ночной тайге… Но нет, бесполезно, как вымерли все, ибо уже напуганы. Вот если бы повелитель не заставлял Джогу по пустякам высовываться и учить заклинаниям на ночь глядя, вот тогда…
Ночь — это время охоты; ночная тайга пусть и не Плоские Пригорья, но — тоже место не слишком нежное, и любой хищник, любая нечисть, любой охотник способен сам стать добычей в такую опасную пору, на любые грозные клыки, когти и волшбу способны другие найтись, посильнее, поэтому все соблюдают хищную осторожность: другого грызи, себя береги! К примеру: на плешивом холме приманка лежит, обильно истекающая духом человеческим, но в эту ночь там свила себе гнездо немыслимая жуть, невесть откуда взявшаяся… Кто подревнее и посильнее из нечисти — даже имя знают ужасу сему: демон Джога, притаившийся под приманкой! Пока Джога смирно сидит, а ну как ринется окрестности щупать, в поисках пищи и веселья? Лучше переждать и убраться подобру-поздорову, в других местах поохотиться.
Угли от костров, предусмотрительно разделенные на две длинные кучки, чтобы не с одного, а с двух боков согревать спящего человека, все еще хранили в себе тепло, все еще были способны, уцепившись за сухой стебелек, за листик, за веточку, исторгнуть из себя обжигающее пламя, но уже изрядно потускнели, потеряли силу и свечение, перестали быть костром. Небосвод же, напротив, набирал яркость, он как бы накренился на сторону, окунаясь чернотою в западный окоем, а с востока приоткрывая свет пока еще невидимого солнца. Наверное, и человек почувствовал эту смесь холода и рассвета, он перестал храпеть, заворочался, заурчал, словно бы рассерженный пережитым сном…
— Подбросим веточек, повелитель?
— Не. Гору буду встречать, погляжу, как она из ночи выходит. Светает уже.
Донельзя раздраженный пустыми забавами повелителя, демон Джога попытался было хитрить и спорить, но Хвак не шутя прицыкнул на него, и Джога притих, спрятав как можно дальше от человека свою сущность, свое недовольство и те плотские желания, которые созрели в человеческом теле за время сна, и которые Джога не без основания считал как бы уже и своими. Вот даже взять предутренний озноб, родившийся спросонок: что проку мелко дрожать, покрываясь утиной кожей, когда запросто можно согреться костром, волшбою, одеждою? Казалось бы… Однако и здесь лежат удовольствия, без которых жизнь не в жизнь: гораздо приятнее, например, потянуться радостно — предварительно озябнув — навстречу теплу, подставить ему руки, ноги, задницу, один бок, потом другой бок… А вода в котелке уже забулькала и можно туда травы бросить, чтобы вкуснее было ящерицу отварчиком запивать, а можно и сварить что-нибудь этакое… И непременно почесать спину и загривок, вымахнуть оттуда мелкие хвоинки, что все-таки забрались ночевать под рубаху… Да просто до ветру сходить — и то удовольствие! Нет же, терпи, пока повелитель дурью натешится.
Именно того мига Хвак и не заметил, прозевал: дальнее темное небо у самого окоема вдруг посветлело, а справа от этой розоватой светлоты темный бугор остался… И он уже не весь темный, а заискрился и заалел по краям, словно кусок железа в кузнечном горне. И пока Хвак пытался вспомнить, каким это образом и в каком месте пробился первый луч на окоеме, стало уже поздно: огромный красный шар, с Шапку Бога размером, выбрался из-за окоема и наискось попер вверх… И уже смотреть на него больновато… А Шапка-то белая совсем, края неровные! А только что почти вся красная была.
— Джога, а почему она белая?
— Я же довольно внятно объяснял тебе, повелитель, вспомни: те белые лоскуты-языки, что сверху вниз струятся, не вытекая на равнину, по склонам этой величественной горы — суть дурацкие вечные снега, которые, в свою очередь, не более чем застывшие частички глупой воды.
— Да как же снега, когда лето?
— Наверху, в горах, заметно холоднее, повелитель. И там на свой лад лето, и там подтаивает, разумеется, особенно в безоблачные дни и в жаркие годы, но снегопады в горах настолько обильны, а летнего тепла настолько меньше, нежели здесь, в долинах, что зимы не успевают вовсе уйти с этих горных склонов, встречают одна другую. Надеюсь, ты сумел вникнуть в мои объяснения, повелитель.
— Да. А почему снега глупые?
— Я такого не говорил, повелитель. Я сказал, что снега дурацкие, а вода глупая.
— Ну, да. А почему они такие? Почему ты так сказал?
— Ой, повелитель… Неутомим ты на вопросы, которые слишком часто бывают как раз под стать снегам и воде… Потому что не люблю я воду, вот и все.
— Дак, я тоже надеюсь, Джога…
— Ооооййй! За что???
— …очень надеюсь, Джога, что ты устанешь видеть меня дурнее воды! Сейчас вот как прикажу, чтобы у тебя ноги да ухи выросли, а после выдерну все это с корнем!
— Пощади, повелитель! Ой! Ну, в самом деле, ну больно же!.. Я больше не буду!
— Угу, так я и поверил. Но это настоящий снег лежит, без колдовства?
— Настоящий, повелитель. На всех вершинах высоких гор лежит подобное этому колдовство природы, отнюдь не требующее магической добавки ни от демонов, ни даже от… гм…
— От богов! У-ха-ха-ха, Джога! До чего же ты труслив перед ними! Перед богами, перед этими — дурррацкими!
— Повелитель, я тебя умоляю…
— Так. Облегчаемся, умываемся, завтракаем — и скорееча к горе. А там пообедаем, и посмотрим да пощупаем, что за вечные снега такие…
— Хы-хы-хыыы! Ну, Хвак, ну ты неутомим на шутки! Пообедаем… о-хо-хо-хоооо!
— Чего смеешься-то? Надо мною, что ли, смеешься? Опять ты за свое?
— Никак нет, повелитель! Предвкушая немедленный завтрак, радуюсь загодя скорому обеду! Сомневаться в словах и обещаниях собственного повелителя — нет, это не для верного демона Джоги! Побольше же, побольше ящерок накладывай… и травкой присыпь. Так, чтобы мы с тобою… до самого обеда… не испытывали ни малейших угрызений голода.
Тайга и дорога словно действовали заодно, угадав желание Хвака идти и идти, ни на миг не теряя из виду великую гору, под гордым названием Шапка Бога. Хвак шел и улыбался, он вытягивал вперед короткую жирную шею, вглядывался, даже принюхивался, временами ускорял шаг, но… Вот она — гора, вся на виду, от срезанной, сплошь в снегу, вершины, до пологих серо-буро-зеленых склонов… Но словно заколдовали гору сию: шаг, да шаг, да полный шаг, да десяток полных шагов, да… со счета сбиться — а гора как была в далеком далеке, так и по-прежнему там стоит. И даже не стоит, а впереди Хвака идет, в ту же сторону.
— Слушай, Джога…
— Я весь внимание, о повелитель!
— Ты это… ты проверь насчет дороги… Может, кто ее заколдовал, что она меня на месте крутит? Идешь тут, идешь, а она… Проверь, Джога!
— Как можно даже представить такое, повелитель — имперскую дорогу заколдовывать? Сие хуже чем святотатство, во всяком случае, наказывается куда стремительнее… Да проверил я ее, проверил уже, повелитель! Чуть что — сразу сердится он! Конечно, отчего бы и не погневаться на безответного… Ой!.. Всё, я всё понял, не надо меня!.. Дорога в порядке, повелитель, гора в порядке, просто очень уж велика она размерами и стала видна взору твоему из невероятной дали. Отмахали мы с тобою весьма прилично для пешеходов: полтора десятка долгих полных шагов, не меньше, сиречь с полсотни долгих локтей, или, в переводе на привычные мерки твоей местности — около четырех дюжин долгих локтей!
