Дороги скорби (СИ) - Серяков Павел (книга читать онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
32
Гхарр и Умма стояли под полыхающим огнем небом. — Видишь его тень? — задал вопрос хозяин дороги Войны. — Вижу. Он привел оборотня домой, и вместе они не сводили глаз с тени раскидистого ясеня. Самого дерева никогда прежде не существовало, но оно тем не менее отбрасывало тень. — Когда Семя будет готово, — сказал Гхарр, — я взращу его и навсегда покину созданный отцом мир. Не правда ли, оно прекрасно? — Будет прекрасно, — поправила Умма старшего, — будет. — Его тень появилась здесь не так давно, но, когда Семя превратится в древо, мир изменится. Здесь сойдутся все дороги, и мы, старшие, уйдем из вашего мирка. — Я не понимаю. — Тебе и не нужно. Ты хотела знать, зачем я предал брата? — И до сих пор хочу. — Вопрос цены. — Так назови её. — Твоя природа. Я заберу её, и ты станешь человеком. — Я согласна. — Подумай как следует. Быть человеком сложнее, чем может показаться. — Я уже дала ответ… — Умма повысила голос: — Я готова заплатить за знание хвостом! — Лисица, — улыбнулся Гхарр. — Твоя природа — любопытство. — Змей, — ответила Умма. — Твоя природа… мне не известна. — Хорошо, ты уйдешь отсюда человеком. Слабой, жалкой, смертной. Может, так и лучше для тебя, — Гхарр положил ладонь ей на грудь, и что-то покинуло девушку, оставив вместо себя пустоту. — Наслаждайся. — Выкладывай. — Кухар — первенец Рогатого Пса. Он был во всем лучше нас, но, когда появились вы, младшие, он не смог понять, чего ради отец создал жалкие подобия нас и отправил их в мир, который готовил в качестве подарка для… Потом у отца были и другие дети. Он лепил нас по своему подобию: Вас — по нашему, а людей — по вашему. Раз за разом он делал своих детей слабее и обрезал отведенный им срок жизни. Так хотел отец, а с отцом не спорят, как правило, не спорят. Кухар был не из тех, кто готов покорно принимать чужие условия, и, увидев первых людей, он стер их в порошок, а потом сообщил отцу, что не готов делить мир с теми, кто не в силах дать ему отпор. Он назвал людей послушным скотом за их легковерность и слабость. В чем-то Кухар, конечно, прав, но что-то скрылось от его глаз. Тогда отец запер своего старшего сына в гробу. «Только тогда ты изменишь к ним свое отношение, когда один из них освободит тебя. Ты обратишься, восстанешь из праха лишь в тот час, когда человек решит даровать тебе жизнь», — так говорил отец, надеясь перевоспитать своего сына, но все тщетно. Кухар не мог освободиться физически, но его разум нашел лазейку. — Так появились Ржавая Яма и карлик, ей заправляющий? — Так появилось волшебство, которым он наделил избранных им людей. — Девы Рогатого Пса? — Именно. Он надеялся, что ведьмы, которых он породил, которым открыл глаза на мир и дал нечеловеческую силу, освободят его, но, увы, поняв природу этого мира, ведьмы приняли и его условия. Они даже культ назвали в честь отца, а не Кухара. — Ржавая Яма и контракты нужны для того, чтобы поставить победителя боев в безвыходное положение? — Именно. — Так почему же Кухар до сих пор не выбрался на свободу? — Потому, что человек не в силах победить твоих собратьев в честном бою. — Могу я задать один вопрос?.. — Умма пыталась услышать мысли Гхарра. Все тщетно. — Я плачу природой. Не обмани меня. — Можешь. Не обману. Я никогда не вру. — Где сейчас Рогатый Пес? — Мертв. Его время подошло к концу, как и наш разговор, — змей, закованный в доспехи, указал девушке на открывшуюся дверь, ведущую в Гнездовье. — Счастливо, человек. Надеюсь, твоя жизнь будет долгой.
33
На рассвете он собрал свои пожитки в мешок и, окинув взглядом мертвецкую, произнес: — Дирк, ты выйдешь меня проводить? В комнате помощника коронера что-то вновь упало на пол и разбилось. — Уже уходишь? — спросил парень. — Да. — Куда ты теперь? — До зимы мне нужно заглянуть к Кацу. — Возвращаешься в Псарню? — Мне больше некуда. — Ты не прав. Не обязательно зарабатывать на жизнь кровью. — Может быть, но ничего кроме я не умею. — Займись воспитанием Агни. — Ага, конечно, — Иво ухмыляясь похлопал Дирка по плечу и добавил: — Ты бы хотел, чтоб твоего ребенка воспитывал убийца? — Нет. — Вот и я не хотел бы. Да и если я умру, Кац покроет все расходы, и Агни… — Иво, — перебил его помощник коронера, — ты же понимаешь, что Кац не сдержит данного тебе слова? Ты умрешь, и это положит конец жизни ребенка. — Друг мой, если я еще раз услышу нечто подобное, я разобью твою морду… — Наемник открыл дверь и вышел со словами: — Если Умма объявится, передавай ей привет. — Хорошо, друг мой.. — Дирк вышел на порог и помахал вслед уходящему наемнику рукой. — Живи как можно дольше, Псарь!.. Не ради себя живешь, — добавил он про себя. Его звали Иво, и в кругу сведущих господ за ним закрепилось прозвище — Гончая. Он принадлежал к той редкой породе людей, которая не кичится собственными заслугами, не задирает нос и уж тем более не бросает слов на ветер. Однажды прославленный в Гриммштайне поэт Ян Снегирь сказал: «За людьми из Псарни ходят две дамы: баронесса фон Тишина и герцогиня фон Смерть, и не дай вам Бог составить им компанию. Гончая Иво брался за самые сложные заказы, а исполняемые им убийства приравнивались к искусству, ибо ни единого раза его не удалось поймать за руку. Для заказчиков он оставался тенью, а для жертв его не существовало и вовсе.
Ангел Алой равнины
Фрагменты из летописи великих войн Гриммштайна
Когда Пурпурные Саламандры Трефов утопали в крови, не в силах удержать стратегически важный холм, ярл Унферт Соколиный Клекот увидел нечто, заставившее его и его людей сложить оружие. Воочию увидев ангела, Соколиный Клекот понял: победа над материковым государством не входит в замысел его богов. Воле богов Унферт не противился никогда. Столкнувшись с закованными в сталь рыцарями Гриммштайна, что вели за собой крестьянские ополчения, ярл Кнуд, сын Гарольда Чернобородого, запомнился всем как неистовый вепрь Алой равнины. Он высекал из доспехов недругов один сноп искр за другим, не чувствуя боли, игнорируя холод приближающейся смерти. Кнуд погиб прежде, чем ангел расправил крылья над сечей, и лишь потому он отправился в чертоги предков, веря в правое дело, веря в несокрушимость великой армии кальтехауэров. Сын Гарольда Чернобородого умер счастливым человеком, умер в битве, как и завещали его славные предки. Сыновья и остатки дружины Кнуда были казнены на рассвете под мерещившийся им вой ветров Седого моря. Сердца кальтехауэров были сокрушены увиденным — гибелью Великого Змея. — Боги отвернулись от нас, — изрек в тот предрассветный час Олаф Великий Кормчий. Каждый завидовал уделу своего ярла. Болдр Медведь Березовой Рощи бился яростно, и предкам в тот час было не стыдно за него. Вступив в схватку со златоградскими ополченцами, он не чувствовал, как тело исшивают стрелы. В тот час победа кальтэхауэров была очевидна для всех, и Болдр обратил свой взор к холму, на котором неистовствовал их полководец — Великий Змей Исенмара. Именно тогда по испещренным морщинами щекам Болдра градом покатились слезы. Медведь Березовой Рощи никогда не бросал поле брани, никогда не прощал себе слез и никогда не рассказывал внукам о постигшем его позоре. Увидев ангела Гриммштайна, возвышающегося над трупом Великого Змея, Болдр велел своим дружинам отступать к Стенающим берегам. Раны, полученные во время сечи, не причинили Медведю вреда, но случившееся раз и навсегда отравило его сердце и душу. «Мы были сильнее их, нас было больше, чем их, но их боги оказались сильнее наших. Великие воины бежали к кораблям, позорно поджав хвосты, но значительно большее число храбрецов не смогло принять поражения и было заманено в сердце земель врага, и увидеть родные берега сумели лишь единицы. Мы пришли в разрозненный междоусобицами край и тем самым объединили врага против себя. Мы пришли в край, на который скалили зубы соседи, что за годы войны стали тому краю побратимами. Они стали сильны, могучи и страшны. Великая армия кальтехауэров стала той иглой, что сшила лоскутное одеяло Гриммштайна в единое полотно, и в том была наша ошибка, наш рок, которого мы не смогли избежать. Все, что нам остается, — приять свой позор и извлечь из него урок», — слова скальда Фолки Медового Языка. Впервые в жизни Фолки не смог подобрать слов для песни. Героев той войны знают поименно, ежели речь идет о представителях известных родов и фамилий, разумеется. Певцы и трубадуры воспевают героев битвы на Алой Равнине, ибо сеча та стала решающей, в Златограде и по сей день высится каменное изваяние ангела, а свидетели его явления не устанут пересказывать события того дня. Осознаю, что не имею никакого морального права осуждать как участников, так и хроникеров той войны, но считаю своим долгом поведать о людях, сделавших эту победу возможной. О людях, проливших за Гриммштайн кровь и канувших в пучину забвения.
