Карта мира - Носырев Илья Николаевич (серии книг читать бесплатно .txt) 📗
— А кто же те хищники, что не дают вам покоя и в воздухе? Они тоже разумны?
— Разумны, и одного из них ты знаешь. Ибо это Агвилла, и все наше воздушное племя прячется в листве, как только видит два черных его крыла.
— Но разве Агвилла — не само воплощение благородства? — поразился Рональд.
— Именно, — отвечал человек-птица. — А благородство подразумевает известную ограниченность. Он ведь наверняка серьезно уверен, что, питаясь нашим мясом, он не творит акта людоедства, а совершает благородное деяние, участвуя в разделении тварей Божиих на Господом созданные сословия. Сословия этих три: первое, дворяне, силой украли свободу у более слабых, второе, клир, ввиду ограниченности первых задурили им мозги и остались в стороне от процесса охоты и пожирания, а третье, крестьяне, и потом, и мясом своим снабжают первое. И так на всем протяжении всей человеческой истории: тупые сильные, хитрые средние и слабые, глупые или умные — не все ли равно? К последним имею честь относить себя. Прощайте, сударь.
Человек-птица дернул головой и, явно заприметив что-то в небе, взлетел и унесся прочь, не успев толком раскланяться.
Рональд задумался о судьбе этих странных существ, философов в душе, вынужденных прерывать свои размышления и улепетывать при виде громадных хищных крыльев, отягощенных, прямо скажем, некрупными головами.
Рональд почувствовал сильное движение воздуха за спиной; Агвилла, сложив крылья, приземлился на камень. Две его головы молодецки ухмылялись.
— Славная была охота сегодня, — сказал он. — Эти люди-птицы — такая неповоротливая утварь! Когда они расселись в роще и стали трепать языками, я врезался в их стаю и схватил сразу парочку — обеими клювами.
Рональд промолчал. Агвилла, однако, не заподозрил ничего дурного в простоте своей душевной, отсалютовал ему крылом и понесся по направлению к замку. Рыцарь вздохнул, встал и поплелся туда же. На сегодня мрачных открытий вполне хватало.
Однако судьба так не думала.
Первый, кто попался ему в замке, был именно Агвилла, только уже не орел, а человек-орел, в своем идеальной белизны халате. Его сопровождал пожилой кентавр высотой метра в два с половиной.
— Ну как погуляли? — спросил Агвилла.
— Достойно, — отозвался Рональд.
— В дальний лес не ходили? — поинтересовался кентавр густым басом.
— Именно туда.
— Небось, с птицами беседовали, — ухмыльнулся четвероногий.
— Как святой Франциск, — пошутил Рональд.
— Завидую все же этим птицам, хоть они только и делают, что жалуются, — неожиданно заявил кентавр. — Чего им не хватает? У них все-таки есть общество, они могут заводить семьи, нести яйца, деток выкармливать. А каково тем, кто этого лишен?
Рональд заинтересовался, но виду, по своему обыкновению, не подал.
— Каково тем, кто в этой жизни — лишний? — продолжал четвероногий. — Ты думаешь, что жизнь кентавра легка? Териантропов уважают, но не любят. Женщины не прочь побеседовать с мудрым кентавром, они доверяют ему свои тайны и переживания, ищут у него совета, но влюбляться в него — нет, никогда… Они смотрят ему в рот, улыбаются ему, восхищаются им, а замуж выходят за двуногого простачка и, родив от него детей, отдают на воспитание все тому же кентавру — чтобы дитя с заурядными генами набралось мудрости у Древних. И никто не задается вопросом: а что же чувствует сам кентавр, проживая вот такую жизнь? Ты знаешь, у нас ведь нет женщин-кентавров, и наша мудрость — самый острый гвоздь в наших же копытах, который дарит нам столько страданий, сколько человек не в силах испытать и вынести.
— Сущая правда, — сказал Агвилла, и Рональд наконец понял причину той меланхолии, которую всегда видно было во взгляде человека-орла.
— А ведь мы вполне могли бы сочетаться с человеческими женщинами! — неожиданно горячо сказал кентавр, и Рональд про себя отметил, что высокий разум вполне может уживаться с бесцеремонностью поведения и речей. — Не подумай, что мы как-то иначе устроены; нет, нет, мы вполне комплементарны.
«Везет мне сегодня на психов», — мрачно подумал Рональд. — «Можно подумать, я исповедником заделался».
— Ладно, прощайте, — махнул рукой кентавр и ускакал в коридор. Оттуда вскоре послышались возбужденные голоса.
Рональд и Агвилла стояли на балконе и обозревали зеленую равнину, простирающуюся до самого горизонта; там, едва различимые, топорщились в дымке горные пики. Горы… Рональд никогда не был в горах; он не любил приближаться к ним, чтобы не терялась их загадочность.
— Странное место этот замок! — воскликнул Ро нальд. — Все здесь не так-то просты! Каждый из здешних жителей сегодня — один, завтра — совершенно другой. Начиная с маркиза, которому, что ни день, то меньше доверяю, и кончая даже тобой, мой друг, — Рональд улыбнулся, — и всеми остальными териантропами, конечно. Зачем вы меняете свой облик? Есть ли в этом насущная необходимость или это прихоть, как у маркиза, который, как все в деревне рассказывают, выворачивается наизнанку и проводит в этом облике лучшие свои дни и часы?
Агвилла всматривался в голубую даль зоркими глазами хищника. Рональд только сейчас понял, что он наблюдает за птицами, которые носятся в небе, но вовсе не с охотничьим плотоядным азартом, а взглядом, полным любознательной меланхолии.
— Вам, людям, доводится быть в гневе, доводится веселиться или унывать. Мы не знаем такой перемены эмоций: чтобы почувствовать себя по-другому, нам надо измениться физически — получить другую голову, тело, другие конечности или хвост, приобрести крылья, плавники или панцирь. Мы меняемся друг с другом этими элементами декора, которые, впрочем, больше, чем декор, — это составляющие нашего настроения. Ты заметил, должно быть, что Агвилла-орел — само воплощение благородства, могучих и прямых черт характера, а Агвилла-человек — личность вдумчивая и лишенная сильных порывов, не воин, а ученый. И в каждую особенную жизненную ситуацию мне надо стать новым, поменять свой облик, чтоб почувствовать, что нужно делать.
— Интересно, и сколько же таких комбинаций внешнего облика у вас есть? Бесчисленное количество?
— Всех возможных комбинаций — да, бесчисленное количество. Но ни один териантроп не станет использовать все варианты своего облика — иначе его личность попросту растворилась бы в этом множестве. Нет, все эти формы — не более, чем оттенки одного и того же цвета нашего я. У каждого из нас есть 3-4 любимых варианта облика, этакий гардероб, а остальными мы пользуемся в исключительных случаях, да и то это грозит серьезной травмой нашей психике.
— И какие же у тебя любимые ипостаси?
— Их всего три, две из них ты уже видел, а третью — еще увидишь, я думаю, — хитро усмехнулся Агвилла.
Раздался цокот копыт и в дверях появился все тот же кентавр; его обожженная солнцем физиономия ухмылялась.
— Только что поговорил с братьями. Позвольте пригласить вас на альтернативное пиршество по поводу примирения с крестьянами! Его устраиваем мы, териантропы.
— Это, должно быть, интересно, — заметил Рональд.
— Еще бы! — воскликнул кентавр. — Не занудство за пиршественным столом, как у маркиза, а танцы до упаду, море пива, красивые женщины. А самое главное, все свои.
— Как понимать это «все свои»? — полюбопытствовал граф.
— Ну, там будут исключительно териантропы и те, кто является нашим другом. А именно: вы двое, Лукас, Полифем и несколько человеческих женщин.
— Я слышал, что некоторые крестьянки путаются с кентаврами, — с возмущением стал рассказывать Иегуда, когда Эмпедокл (так звали кентавра) ускакал вперед, — Ничего не скажу плохого про этого нашего друга, но для любой земной женщины спать с ним — грех! Мало того, что он язычник, он же еще и животное наполовину…
— Согласен, — сказал Рональд, подумав. — Это противоестественно. Ну ладно, можно любить животное платонически, но спать-то с ним зачем?
— Платонически? — поразился Иегуда и умолк. Видно, такая постановка проблемы ему никогда и в голову не приходила.
