Заступа - Белов Иван Александрович (книги регистрация онлайн .txt, .fb2) 📗
Посередь дороги расселась мышка-норушка, бесстрашно уставившись на Руха бусинами крохотных глаз. Встала на задние лапки, замахала передними и пронзительно пискнула. Сумасшедших людей и нелюдей Бучила нагляделся изрядно, но вот мышей…
– Уйди, дура, раздавят, или кошка схарчит, – посоветовал серенькой Рух.
Мышка внимательно выслушала, смешно наклоняя головку, потерла лапкой усы, отбежала на пару шагов, снова села и пискнула. Бучила невольно поежился под осмысленным, едва ль не человеческим взглядом.
– Тронутая? – осведомился Бучила. Вот к чему приводит недосып – с мышами разговоры ведешь. – Пошла прочь!
Мышь заскакала на месте, явно маня за собой. Рух пошел следом, заинтересовавшись странной игрой, старательно обходя грязные лужи и стараясь не упустить из виду странного поводыря. Мышка свернула, потом еще и еще, впереди закособочился старый овин. Мышь свернула на едва заметную тропку, пискнула и была такова. Нет, ну домовые те еще сволочи, самим надо, а не пришли, заслали мыша. Обиженный Бучила продрался сквозь заросли лебеды и сухой крапивы ко входу, но внутрь не пошел. Много чести. Он носком сапога стукнул в трухлявые бревна и прислушался. В овине за-
шуршало, на свет божий вылез давешний знакомец – наглый и хамоватый Мирон с неизменным топориком за поясом и соломой в кудрявистой бороде.
– Авдей тебя кличет, – хмуро сообщил домовой.
– Пусть выйдет, поговорим, – в тон ответил Бучила.
– К нему надо идти, – упрямо повторил домовой.
– Тебе надо, ты и иди, – повел плечом Рух.
– Пошто ерепенишься? – У Мирона дернулся глаз. – Добром ведь прошу.
– А то что? – осклабился Рух и ударил по самому больному. – В непотребное место рожей ткнешь, коротышка?
– Ты… ты… – Мирон поперхнулся, морда налилась краснотой.
– Зови Авдея, не то я пошел, некогда мне.
– К Авдею надо, ждет он… – совсем растерялся Мирон.
– Ну пущай ждет, а я пошел. Бывай, недомерок. – Бучила демонстративно повернулся спиной.
– Погодь, – спохватился Мирон. – Чичас испрошу!
Домовой скрылся в пыльных недрах и назад уже не вернулся. Вместо него чуть погодя появился самолично Авдей Беспута, злой, осунувшийся, вооруженный. Пахнуло перебродившим пивом. Надо же, сподобился, экая честь!
– Кочевряжишься, Заступа? – Авдей пристально огляделся, ожидая нападения с любой стороны.
– Я? – удивился Рух. – Да ни в жисть. А наперед запомни, Авдей, если надо чего, сам приходи, челядь и мышей всяких не посылай. Где обретаюсь знаешь?
– Знаю.
– Ну то-то. Говори, что хотел, устал как собака, ноги едва волоку.
– Отстояли первую ночь? – Авдей подался вперед.
– Как видишь.
– Трудно пришлось?
– Не особенно.
– Отмаливает?
– А куда ей деваться?
– Это да, от себя не уйдешь, – неопределенно покивал домовой. – Мы тут тож на жопушках не сидели, ребяты побегали, поспрошали вежливо, да гиблое дело, все словно воды в рот набрали. Отловили трясовца на Волчьем болоте, вот тот оказался общительный, хоть и прикидывался дураком. Сказал – гадина пришлая объявилась, может, анчутка, а может, и бабалыха, хер его разберет. Как думаш, Заступа, наш поганец или не наш?
– Кто знает, – неопределенно пожал плечами Бучила. Делиться новостями с домовыми желания не было. Парни горячие, испортят дело, спугнут нечистого, тогда и мальчишке, и Лукерье конец. Всему время свое. – Как живьем ублюдка пощупаем, так и скажу.
– Уж я бы пошшупал яво. – Авдей кровожадно облизнул мокнущий шрам. – Ты, Заступа, обещай, ежели сыщешь душегубца, отдашь его мне.
– Тут уж как повезет, – уклонился от ответа Бучила. – Кохтуса спрашивал? Коряга старая знает все обо всем.
– Не разговариваем мы с ним. – Авдей разом поник. – Десятый год в смертных врагах, с той поры, как в Хролином логе убили двоих лешаков. Пню мохнатому возомнилось, будто то мои ребяты наделали.
– А не твои? – прищурился Рух.
– Не мои, – соврал Авдей и поспешил оставить неприятный разговор. – Ты, Заступа, помни про уговор.
– Помню, Авдей. – Рух повернулся, собираясь уйти, и спросил: – А с трясовцом чем дело закончилось?
– Помер. – Глазки домового стали невинными. – Хлипенек оказался, не выдержал сурьезного разговору, так уж, видать, написано на роду. Ребяты его и пальцем не тронули.
– Ага, не тронули. Ты, Авдей, не против, если я подменыша к тебе на время определю?
– Нянькаться я люблю.
– Вот и договорились. Бывай, Авдей.
Бучила пошел прочь от овина, ускоряя шаг. Снились ему в тот день церковь, говорящие мыши и пальцем никого не тронувшие домовики. Хоть не ложись.
IX
Вторая ночка по всем приметам обещалась быть стократ веселей, в первую нечистый силы опробовал, пощупал защиту, наметил самую малую слабину. Умный сучара попался, тупой сразу бы на приступ пошел и по харе бы получил. Нет, этот хитрый, а хитрых надо от хитрости отучать. Не доводит она до добра…
Едва зябкая темнота окутала церковь, Бучила расположился на старом месте, приветливо кивнул святым, отведал вина, блаженно причмокнул и вытянул ноги, любовно баюкая на коленях первейшее средство от любых хитрецов – короткую пищаль с толстым расширенным дулом, прозванную волкомейкой и стреляющую вместо одной пули целой пригоршней. Первым на Руси волкомейку изготовил новгородский оружейник Якун Сырохват, взяв за основу европейские образцы. Армейским умникам этакая диковина не по нраву пришлась – бьет недалече, разлет огромный, только огневые припасы переводить. Так и не пошла волкомейка в войска, и скоро все бы забыли о ней, если бы короткая и ухватистая пищаль не полюбилась дворянской охране, разбойникам, грабителям, авантюристам и прочей шушере, любящей палить в упор и чтобы наверняка. На расстоянии до пяти саженей волкомейка производила чудесный эффект, разрывая человека на кровавые лоскуты. Шутка ли, почти четверть фунта железа и рубленого свинца, вылетающих как из крохотной пушки, оставляя жуткие рваные раны, отстреленные конечности и перемолотые кишки. Для пущей надежности в тело залетают обрывки пыжа, первой попавшейся грязной тряпки, чаще всего оставляя шансы на излечение, равные примерно нулю. Короткую пищаль можно запросто укрыть под кафтан и вдарить в нужный момент, а перезарядка занимала вдвое меньше времени, причем в ствол можно сыпать хоть гвозди, хоть горстку камней. Церковь тут же объявила волкомейку оружием Сатаны и наложила строжайший запрет на производство, продажу и ношение. Пойманные на месте преступления с волкомейкой приговаривались к усекновению рук. Ага, кого бы это остановило. Лихой народишко распробовал прелести волкомейки, а умельцы с радостью покрыли спрос. Вот и Бучила не удержался и себе по случаю прихватил…
Прикосновения к резному увесистому дереву и ледяному металлу вселяли уверенность. Из такой жахнешь – клочки по закоулочкам полетят. Рух не поскупился, зарядил серебром, для хорошего дела не жалко. Серебро потом можно, ежели не брезгливый, после выстрела обратно вернуть. А Бучила не из брезгливых, в таких говнах копался, не приведи Господь Бог.
Лукерья начала отчитку, слова молитвы плыли в пахнущей ладаном темноте.
– …прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякие скверны, и спаси, Блаже, души наша…
Рух уловил испепеляющий взгляд попа и спросил:
– Что?
– Нельзя с оружием в храм, – укорил Иона.
– А-а, – протянул Бучила. – То есть богомерзкий упырь, забросавший церковь могильной землей, тебя уже нисколечко не смущает, а самопал, значит, чего-то не то?
– Нельзя с оружием, – обреченно повторил Иона.
– Иди, покажу, как из красоты этой в живого человека палить, – от чистого сердца пригласил Рух и, видя ужас на лице священника, тут же поправился: – Ну, не в живого, вдруг нечистый полезет, руки мне оторвет, а тут ты ему срам отстрельнешь.
– Нельзя оружие, грех.
– Заладил, грех-грех. Нешто не грешил? Чем бабу будешь оборонять, беседу с нечистым ндравоучительную проведешь? Засовестишь? Ты это словоблудие брось. Рука нужна твердая, верный глаз да что-нибудь острое, тяжелое иль огнебойное, лучше освященное да с серебром. Без оружия ты не воин Христов, а пачкун свойских штанцов. Молодцов из патриаршей гвардии видел? Каждый при пищали, а тот же монах.
