Доброе слово - Кузнецова Ярослава (книги без регистрации полные версии txt) 📗
Шум, треск и улюлюканье накатили сзади, подхватили меня, как волна подхватывает щепку: охота широким клином шла вдоль берега, а в голове ее мерцала фосфорная звезда — Наэ! Ага, понятно, он оставил Химеру на разграбление Оленеголовому, а сам отправился дальше.
В одиночку, конечно, охотиться хорошо, никто добычу не отнимет. Но одной мне урагана не завертеть и с охранными рунами не справиться.
А если кто вздумает у меня мое отнять — того так отделаю, свои не узнают.
Долгий путь на северо-запад, прямой как стрела, иногда над темной, затаившей дыхание землей, иногда над ревущим, плюющимся пеной морем. К нам присоединялись новые охотники, другие отставали, по одиночке и группами, ища себе добычу в деревнях и одиноких фортах. Я держалась поближе к Наэ. Я знала, куда мы направляемся.
Там, в самой северной точке земли, в узкой теснине фьорда скрывался еще один город, старший город, смертные называют его первым городом людей, но это правда только наполовину. Смертные называют город Леутой.
До Леуты осталось не больше трех-четырех миль, и поезд наш снова распался. Часть понеслась к городу, а Наэ со своей свитой закружился над небольшой деревней в два десятка дворов, споро сворачивая в пружину сырой бешеный ветер. Я же нырнула вниз, в темень единственной улицы, чтобы успеть оглядеться, до того как ураган разметает тес с островерхих крыш.
Вот на краю деревни длинный, низкий, крытый дерном сарай, и даже на расстоянии я ощутила резкий больной запах множества человечьих тел. Да их там целая толпа, их там не меньше полусотни, как телят в коровнике, как кур в курятнике, как селедок в бочке… Ишь ты, малыш Иери знает, где искать!
Отпущенной тетивой взвизгнул ветер — затрещали деревья, и море взревело внизу, и рваные лоскуты дерна полетели с крыши, открывая ничем не защищенный пролом внутрь, из которого желтоватым гноем потек слабенький свет. И я метнулась туда, опережая всех, спрыгнула в дыру на земляной пол, и взмах моих крыльев заставил огни в плошках испуганно присесть.
Вскрик, стоны, бормотание, надсадный задыхающийся кашель. Горячий запах болезни и боли, запах слабости.
Вдоль стен — рядами, будто рыбины на прилавке — лежащие тела, головами к стене, ногами к узкому проходу посередине, на одеялах, на соломе, просто на земле… Напротив меня, в торце сарая, запертая на засов дверь и начертанный на ней углем охранный знак. Две железные жаровни на треногах — у дверей и в противоположном конце.
Больница?
Или… военный госпиталь?
Мутные от жара глаза раненого глядели на меня снизу, с серого как пепел лица, из-под повязки, перетягивающей лоб.
— Ааааа… — сказал раненый. — Аааа…
— Воды! — сказал его сосед, а за спиной у меня кто-то заплакал.
Я постояла перед тем, кто просил воды, послушала его лепет и наступила ему на грудь.
Через дыру в кровле полезло что-то черное, кроме одной главной пасти у него было еще четыре поменьше — на груди вместо сосков, на животе и в паху, и все они изрыгали красноватый дым, и во всех алыми лоскутами болтались языки.
Я присела на корточки, всматриваясь в лицо своей жертвы. Он стонал, возил головой по тряпкам, а грудь его ходила ходуном и скрипела как старый корабль. Хм, недолго тебе скрипеть осталось, смертный. С моей помощью, или без — до утра ты не дотянешь.
Глаза человека моргали, текли мутной слезой, он глядел на меня и не узнавал.
— Уйди, — вялая, мокрая от пота рука толкнула меня в колено, — Уйди, уйди…
— Посмотри на меня, Юго, — шепнула я. — Забыл? Или не узнаешь?
— Кто ты? — прохрипел человек.
— Та, которой ты желал здоровья у дверей таверны. — Я поддела когтем завязку у ворота. — Помнишь?
Завязка лопнула, ворот развалился, обнажив бледное горло и острый кадык. Человек сухо сглотнул, кадык дернулся вверх-вниз. Глупый, слабый, жалкий смертный. Он еле дышал, а я качалась на его груди, проткнув когтями бурое сукно одеяла и тонкую человечью кожу под ним.
У самых дверей кто-то завизжал, визг захлебнулся и перешел в рыдание.
— Помню, — сказал человек.
По проходу взад-вперед метались тени, и опять кто-то лез сквозь дыру. Огни в плошках кланялись во все стороны, по стенам плясали кособокие призраки, и такие же призраки плясали за спиной. Хлопали крылья, кто-то стонал, кто-то божился, поминая чуть ли не весь забытый пантеон, потом я услышала треск ткани и влажные сосущие звуки.
— В гости пришла… подруга? — человек облизнул сухую соль на губах. — Не признал сперва… не похожа. Извиняй приятеля, ага?
— Не в гости, — я наклонилась ниже, — За тобой, Юго. За тобой.
— Дай воды, — попросил он, прикрывая глаза. — Там… бочка у стены. Дай.
— Не дам.
— Дай… пожалуйста.
— Нет.
Он снова сухо лизнул губы. Помолчал, пытаясь отдышаться.
— Что ты хочешь?
— Тебя.
Закашлялся, задохнулся, умолк, с хрипом втягивая воздух.
— Уффф, — по губам вдруг поползла улыбка. — Давненько… женщины не говорили мне… таких слов.
И снова — надсадный кашель. Да он смеяться пытается! Я вонзила когти поглубже и услышала крик боли.
Вот так. Время шуток прошло, смертный.
Слева бледное создание, похожее на стрекозу, с хорошенькой женской головкой, с четырьмя руками, но без ног, припало на грудь раненого с перевязанным лбом. Он тянул свое бессмысленное «Аааа…» и мелко дергался. Справа творилась драка — два демона, бурый и серо-зеленый, клубком катались по корчащимся телам, во все стороны летели обрывки и ошметки, вокруг прыгало что-то вроде гигантской жабы и вопило: «Дери его, дери!».
— Слезь с груди… подруга, — прохрипел мой смертный. — Очень уж… тяжко.
Я оскалилась ему в лицо.
— Покатай меня.
— Иди ты… в задницу.
Нагнулась ниже и лизнула его щеку. Язык наждаком содрал верхний слой кожи, во рту сделалось сладко. Ссадина тут же налилась кровью, и в глазах у человека впервые что-то дрогнуло.
— Уйди… — прошептал он еле слышно, — Пожалуйста, оставь меня. Я… не обижал тебя. Ничего плохого… За что?
— Я тебе не подруга.
— Тогда… проваливай… в Полночь.
— Ты забыл? Сегодня Саэн. Называй меня «госпожа».
Клекот, перешедший в кашель. Опять смеется!
— Какая ты… госпожа… просто… одинокая каменная уродина… просто горгулья… Ааааа! Сука! Чтоб тебя… разорвало!
В углах рта у него выступила розовая пена.
— Повторяй за мной: госпожа.
— Сука.
— Госпожа.
— Дура глупая. Я тебя пожалел. Я тебя… и сейчас жалею.
— Ненавижу!
— Вот и я говорю… глупая.
В спину толкнули, свет заслонило что-то черное. В лицо сунулась сочащаяся красным дымом пасть и щелкнула зубами.
— Пшшшел прочь! — рявкнула я, угрожающе приподнимаясь. — Это мое!
— Мое! — зарычал черный, а другая пасть, которая посередине живота, сказала:
— Он тебя не боится.
— Найди себе другое, — посоветовала пасть на месте левой груди.
— Боги, что за мразь… — выдохнул человек. — Нет уж… Лучше горгулья…
Я зашипела, показала клыки, задрала повыше хвост, выпустив на кончик жала каплю яда.
Пасть у черного в паху издала непристойный звук и глумливо вывесила язык.
— Мое, — сказал черный и махнул когтистой лапой.
Я увернулась, скатилась с человека прямо под ноги черному, полоснув его по руке когтем на сгибе крыла и одновременно хлестнув хвостом. Он рухнул прямо на раненого, который уже перестал тянуть свое «Аааа…» и теперь безучастно смотрел в потолок. Одна пасть тяпнула меня за колено, другая за бедро, третьей я воткнула в зубы комок какого-то тряпья, четвертая заорала как резаная, а пятая, самая большая, впилась мне в ухо. Я орудовала когтями, тыкала куда попало жалом и вопила. Очень быстро стало мокро и скользко, потому что кровь залила нас обоих. Черный навалился на меня и я почувствовала, как серединная пасть вгрызается мне в живот. Жало мое воткнулось ему в позвоночник, черный откинул голову и завизжал, а я с размаху сунула руку почти по локоть в одну из разинутых пастей у него на груди и вцепилась во что-то пульсирующее и трубчатое глубоко внутри. Тут все пасти хором взвыли, а та, что в самом низу пролепетала:
