Меч ангелов (ЛП) - Пекара Яцек (полные книги .txt) 📗
Поэт осушил кружку до дна, вздыхая перед каждым глотком.
– У вас есть время? - Спросил он. - Возможно, вы захотите взглянуть на представление, что мы готовим? Это рыцарский роман, - добавил он. – И, хотите верьте, хотите нет, но он проходит без вмешательства епископской канцелярии.
–Ну что ж! Я думаю, что в таком случае не помешает некоторый надзор с моей стороны – пошутил я. - Но я буду счастлив посмотреть на вашу работу, Хайнц. – Я допил пиво и со стуком поставил кружку на стол. - Блевать хочется от этой мочи.
Мы вышли на улицу, где молодой дворянин уже с явным усилием бил неподвижное, бурое и грязное тело, лежащее в луже. Старый пьяница уже даже не шевелился, а вокруг собралась толпа зевак.
– Оставьте его, - сказал я, подойдя. – Он уже своё получил.
Дворянин остановился и замер с занесённым кнутом. У него были румяные щёки и пухловатое лицо, сейчас искажённое в гневной гримасе. Светлые редкие кудри прилипли к потному лбу.
– Тебе что до того? – буркнул он. – Иди своей дорогой, если себе того же не хочешь…
– Следите за словами, когда обращаетесь к служителю Святого Официума, человече, – возгласил сценическим шёпотом Риттер, и молодой дворянин замер с испуганным лицом. Толпа начала быстро расходиться.
– Может вы и правы, - произнёс дворянин примирительно после минуты раздумья. - Но посмотрите, как он заляпал мой плащ, - добавил он осуждающим тоном.
Кнут снова свистнул в воздухе, как бы показывая, что на самом деле его не волнует, с кем он имеет дело, а затем он повернулся к слуге.
– Возвращаемся домой, - сказал он. - Я не могу показаться госпоже Жизель в таком виде.
Он отошёл, напряжённый как струна, похлопывая кнутом по голенищу сапога. Не удостоив нас даже взгляда.
–По крайней мере, мы сделали доброе дело, спасли человеческую жизнь, - заявил Риттер, когда мы свернули на дорогу, ведущую к месту, где репетировала его труппа.
– Спасли? - проворчал я. – Пусть так, можете думать что мы его спасли... но дело было не в жизни того пьяницы, мастер Риттер. Я просто не люблю бессмысленной жестокости. Насилие должно быть как острый меч, направленный прямо в нужную точку. Только тогда оно может быть оправдано. Наш Господь покарал тех, кто прибил Его к кресту, и тех, кто издевался над Его муками, но я не думаю, что Его прогневили бы тем, что замарали Его плащ.
– Не каждый находит в себе смирение и терпение Иисуса, - ответил поэт.
– Святая правда, – признал я.
Сцена, на которой проводил репетиции театр Риттера, представляла собой огромный деревянный сарай, обнесённый кривым забором из трухлявых досок. На входе стоял на страже один из актёров, так как театральные труппы обычно старательно защищали свои секреты (или, по крайней мере, делали вид, что это так). На актёра был надет рыжий парик и приклеена фальшивая борода с раздвоенными концами. В руках он сжимал здоровенный обоюдоострый топор. Увидев нас, он помахал им в воздухе, и по лёгкости, с которой он это сделал, я понял, что топор, должно быть, деревянный, но, чтобы обмануть зрителей, лезвия окрашены серебристой краской.
– Хайнц! - Воскликнул он. - Входи, парни уже заждались!
– Андреас Куфельберг, - Представил его Риттер с улыбкой. - В земном мире блудный сын почтенной купеческой семьи, а во вселенной великого искусства - Танкред Рыжий, кровожадный вождь варваров.
– Аррррр! - Взрычал актёр, возведя глаза к небу и потрясая топором.
продекламировал он хриплым голосом.
Я зааплодировал, и он просиял и поклонился.
– Мастер Мордимер Маддердин из Святого Официума, - пояснил ему Риттер и с полуироничной-полуозорной усмешкой ожидал реакции товарища.
Куфельберг, однако, нимало не был обеспокоен его словами.
продекламировал он снова.
Я вздрогнул.
– Насколько я знаю, запрещено ставить подобные драмы, - сообщил я. - И, судя по этим строкам, полагаю, что пьеса должна получить разрешение цензуры.
Куфельберг громко захохотал. Я заметил, что у него крепкие, здоровые и белые зубы - редкость в наше время.
– Я просто актёр, как говорится, комедиант, - сказал он с наигранной скромностью. - И мне сложно судить о высоком искусстве. В целом, о любом искусстве. Но то, что сочинил Хайнц, мне нравится. Аааааррррр, – взревел он снова, обнажая зубы. - Я Танкред Рыжий, убийца дев и ужас епископов!
– Наоборот, – буркнул Риттер холодным тоном.
– Ну да, - признал актёр через минуту. - Это из последней сцены, - пояснил он, - но и раньше есть немало хороших сцен. Я надеюсь, что вы не вырежете слишком много, потому что это было бы прискорбно.
– Я присутствую здесь как частное лицо, – заверил я, хотя и знал, что они не поверят.
Признаюсь, что мой интерес к литературе родился в результате случая. Конечно, в Академии Инквизиториума мы изучали некоторые из современных и древних произведений, и наши преподаватели объясняли, как в невинных, казалось бы, текстах, можно отыскать богохульные ереси. Вы удивились бы, любезные мои, зная, как много может прочитать между строк опытный инквизитор. Тем не менее, знание современной литературы, всех этих драм, комедий, стихов, эпиграмм и гротесков, я получил благодаря мастеру-печатнику Мактоберту. Однажды у меня была возможность очистить его от несправедливых обвинений завистников (да, да, нашлись люди, которые считали, что святое пламя инквизиции можно использовать в подлых целях), и печатник в благодарность подарил мне образцы своих работ. Сложенные в большую кучу в моей квартире, они скрасили немало моих свободных часов.
Я, конечно, далёк от того, чтобы считаться экспертом в новейших театральных веяниях, и с полным смирением признаю, что имею весьма смутное представление о том, какие звезды сияют ярче всех на небосводе высокого искусства. Несмотря на свой размер, Хез не был в числе городов, наиболее посещаемых артистами. Имперская столица легко обходила нас, возможно, потому, что Святейший Папа и его службы закрывали глаза на выходки поэтов, драматургов и художников. А в Хезе, под твёрдой рукой Его Преосвященства, всегда недоставало творческой свободы. Кроме того, епископ Герсард полагал, что шутов, жонглёров и канатоходцев вполне достаточно, чтобы развлечь его подданных, а организация необходимого количества религиозных постановок скрасит мирянам их повседневную жизнь.
– А Илона? – спросил Риттер, понизив голос. - Уже приехала?
Куфельберг кивнул.
– Да, да. Приехала, – ответил он.
Потом опять возвёл глаза к небу и, закрыв глаза, продекламировал с чувством:
– Такая кожа, как на мой вкус, казалась бы излишне синеватой, - пошутил я, но Куфельберг посмотрел на меня с упрёком.
– Скоро сами увидите, - заявил он. - Я ручаюсь, что сердце ваше забьётся побыстрее. У всех начинает колотиться...
Мы оставили рыжебородого актёра возле забора и вошли в сарай. На сколоченной из свежих досок сцене уже стояло несколько комедиантов, другие сидели на скамейках, ожидая своей очереди. Пока большинство из них не были наряжены, что не удивительно, поскольку костюмы были не дёшевы и, как правило, не использовались на репетициях, а только во время выступлений.
