Лестница в небо - Федорочев Алексей (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
И считаю, считаю дни. Вся эта тягомотина, раз не удалось по-хорошему, мне сейчас на руку. Будущих дворян, конечно, проверяют, но есть крохотный такой нюансик — проверкой занимается ЕИВ СБ с заклятым товарищем-конкурентом Милославского — Лопухиным-Задунайским во главе. Это, кстати, то ли шурин, то ли зять знакомого мне князя: не совсем разобрался в степени родства. А учитывая, что искал меня Тихон Сергеевич исключительно ради архива — вряд ли он поделился с ними информацией. Так что есть огромная вероятность, что прошение идет своим чередом по инстанциям, а это занимает в среднем две недели. Если Орбитин не соврал и выполнил свою часть сделки, то примерно к 10 июля указ должен быть подписан. Но хотя бы пару дней лучше выдержать.
Новый разговор с главой ПГБ состоялся уже у него в особняке. По случаю окончания писанины меня выпустили из опостылевшей гостиницы, но не на волю, как мне хотелось бы, а вежливо, но твердо сопроводили в личное жилище императорского советника. Там наконец встретился и с Митькой, гостившим у Милославского, и с матерью. Ох и наговорились же!
У Митьки восторг от всего. Как бы мать о нас ни заботилась, но устроить в Царскосельский лицей было не в ее силах. А тут тебе все известные фамилии, еще и Морозовы осторожно им интересоваться начали. Конечно, не все так гладко у него, как он рассказывает — есть свои проблемы, но в целом он доволен поворотом судьбы и перемен не ищет.
Дождавшись, когда мать уедет на дежурство, братишка вытащил меня в сад, где долго собирался с духом, прежде чем перейти к серьезному разговору.
— Короче, Горыныч, тут такая тема… Даже и не знаю, как сказать…
Кажется, я догадываюсь, что за новость у него.
— Скажи как есть.
— Как есть?.. Хорошо… Мы не родные братья… — набрался наконец он храбрости.
— Знаю.
— Откуда? Мать рассказала?!
— Нет, не она. Сам докопался, случайно, правда. Ну а потом уже, конечно, к матери разбираться пошел. Вот тогда она и подтвердила. Глупо отпираться было, когда у меня фотографии на руках.
— Что за фотографии?
— Свадебные, твоих родителей. В архиве к брачному договору приложены были.
— Жаль, не знал. Дед говорил, ни одного изображения не осталось, — Митька тяжело вздыхает, — да и отцовских-то раз-два и обчелся.
— Я откопировал. Приеду в Москву — вышлю.
— Вот об этом-то я и хочу с тобой поговорить. Милославский тебя не отпустит.
— Догадываюсь. А ты?
— А вот тут, Горыныч, собака и зарыта. Я сейчас — несовершеннолетний и под опекой Тихона Сергеевича. Матери опеку он возвращать не спешит. Ты не думай, меня тут все устраивает — я для себя выбрал. Милославский не вечен, лет через пятнадцать-двадцать на покой уйдет. Пока он мне покровительствует — успею вес набрать. Плюс Морозовы хотят меня в клан вернуть, хотя бы через женитьбу, так что с их стороны тоже протекция ожидается. До главы приказа, может, и не дорасту, а вот до его заместителя — запросто.
— Но?.. — Неспроста же брат этот разговор затеял.
— Стану я Морозовым или нет — это вопрос отдаленного будущего, а Милославский есть здесь и сейчас. И если ты останешься, Тихон Сергеевич тебя вперед двигать будет. А мне, как понимаешь, это невыгодно. Ни сейчас, ни потом, — честно, как на духу, признается Митька.
— С чего ты взял, что так будет? Мне он ничего такого не говорил… — удивляюсь выводам брата — вряд ли Милославский с ним эти перспективы рассматривал.
— Подслушал. Он с помощником обсуждал планы на тебя. Все восхищался, как ты в училище заговор заподозрил на одних косвенных. Все ведь видели, что там творилось, но никто таких выводов не сделал. Даже я. — Митяй остановился под яблоней и стал нервно обдирать с нее листочки. — И скрывался ты потом сам долго, если б тебя девка твоя не сдала — мог бы и дальше жить как жил.
— Да не особо сладко мне жилось — расскажу потом как-нибудь… но я тебя понял. И за честность спасибо, я это оценил. — Пришел мой черед задуматься.
Вот уж не ожидал, что Митьке мой уход на руку окажется, но его резоны мне ясны. Не будет меня — его карьера может лучше сложиться, если он правильно понял своего патрона. А учитывая, что я как раз не горю желанием служить в этой структуре, никакого отторжения позиция брата у меня не вызвала. Наоборот: по-моему, было бы гораздо хуже, если б он злобу втихаря затаил да подставил потом как-нибудь.
Пока я думал, Митька общипал еще несколько веток и теперь старательно отламывал лысые прутья. Обоим нам нелегко давался этот разговор.
— Я в ПГБ никогда не хотел, — вполголоса признаюсь, — это вы с дедом всегда на одной волне были, а я просто за вами тянулся. Так что с моей стороны конкуренции тебе не будет. — Мой черед собираться с духом. — Митяй, я все сказать боялся, не знал, как ты воспримешь… Я прошение на свой род подал. Как раз в тот день, когда меня взяли.
Митькины глаза зажглись озорным огоньком:
— А Тихон Сергеевич знает?
— Да кто ж его ведает, что он знает, а что нет? Но если все по-моему вышло, то я уже пару дней как совершеннолетний и к твоему роду не принадлежу. Вот так-то, брат.
— Так это же отлично! Ты счета ему, надеюсь, не сдал?
— Нет, ты что! Это ж твое наследство. Да и что-то вроде блокировки там, похоже, стоит, даже вспоминать неприятно.
— Это хорошо. Значит, слушай и запоминай: счета в Германском и Русском — твои. Считай, это мой подарок тебе, раз ничем другим в жизни не помог.
— Митяй! — Обнимаю брата. — Митяй, мне бы так и так в жизни самому пробиваться пришлось бы. Не бери в голову! За деньги спасибо, конечно, но ты ведь знаешь, что твой дед мне как родной был. И ты мне брат, что бы там ни говорили. И знай, что на меня рассчитывать всегда можешь: чем смогу — помогу. Кто теперь знает, от чего дед меня прятал?..
— Спасибо, Горыныч. Я все боялся, что ты обидишься. А от чего прятал — не знаю. Может, вообще просто мать пожалел? Я ж сам об этом узнал, только когда он умирать собрался.
— Пожалел… Сам-то в это веришь?
— Не знаю, у него же теперь не спросишь.
Есть мне у кого спросить, но это вопрос не сегодняшнего дня. А сегодня ждет меня еще один серьезный разговор. Как бы выдержать его только…
Милославский приехал поздно, уставший. Опять постоянно тер переносицу, но беседу откладывать не стал.
— Ну что, зайка-побегайка, наговорился с братом?
— Наговорился, спасибо. Я могу теперь домой ехать?
— Домой… Хороший вопрос. Дмитрий сказал, что я над ним опеку оформил?
— Сказал. Только я тут при чем? У меня живая-здоровая мать имеется.
— У тебя… Знаешь, стало быть, что вы в роду — приемыши. Только я, как опекун вашего рода, власти над твоей жизнью все равно поболее имею. И власть эта нашим императором подтверждена; или ты и с императорской властью поспорить собираешься? — Ого, сразу с тяжелой артиллерии наступление начал…
— Согласен: с императором не поспоришь. И что же от меня опекуну требуется?
— Не ерничай. Сейчас ты мне как на духу расскажешь, чем два года занимался. И не дай бог где-то соврать… И если ничего за тобой не числится — поедешь в закрытую академию учиться. Аттестат у тебя есть, в школе тебе теперь делать нечего. Как раз с Дмитрием поступишь.
Переглядываюсь с Митькой.
— А ничего, что я не хочу в эту академию ехать? И в ПГБ служить не собираюсь?
Милославский давит на меня тяжелым взглядом:
— А ты собирался всю жизнь бусины в мастерской заряжать? Или наемничать? Вот бы Елизар Андреевич-то порадовался!
Митька с интересом смотрит на меня. Хоть и был в нашем распоряжении почти целый день, но мы больше про его жизнь говорили, да я мать расспрашивал, как она устроилась. Про свои приключения только смешные эпизоды старался рассказывать, чтоб никого не волновать.
— Чем плохи мои занятия? — Я искренне возмутился.
— Тем, что ими ты и у меня заниматься сможешь! — сказал как отрубил. — И пользу государству и роду приносить станешь, и под присмотром.
— А если я на врача, как мать, собирался выучиться? Что, у нас в империи море целителей стало? — нарочно уточняю у опекуна, хотя давно уже для себя все решил.
