Пенталогия «Хвак» - Санчес О. "О'Санчес" (читать книги регистрация TXT) 📗
— Я тебе щас перескочу! Кто они, где они? А?
— Служки да жрецы, числом семеро, повелитель. Вооружены секирами и цепами. Даже мечами. Уже рядом. Подкрадываются.
Хвак струхнул и на миг притаился, в беспомощной надежде, что удастся тихо пересидеть, и что гроза пройдет стороной… А может просто повелеть Джоге, чтобы тот колдовством управился с этими жрецами? Нет. Нет и нет! И дело не в том, что Джога может с ними стакнуться, а его, Хвака предать, такого быть не может, ибо Хвак хорошо прощупал Джогову сущность: клятву тот преступить не способен, точно так же, как и убежать из живого тела не может… А просто… Не хочет Хвак, чтобы в его сущности кто-то другой главенствовал! Хвак нащупал мотыгу влажною ладонью, заорал как можно страшнее и выпрыгнул из храма наружу.
Но и жрецам было не привыкать к святотатцам: не каждый, конечно, день, да уж не реже трех раз в год вламывались в уединенный храм бродяги и разбойники, пьяные и сумасшедшие, по одиночке и ватагами… Чтобы разорить и обобрать! А чем еще существовать храмовому жрецу, как не подаяниями? Чем служек да иноков кормить, кроме как из того, что миряне на алтарь богам приносят? Боги не против, ибо за долгие века именно по их благоволению так сложилось: люди богам несут, боги жрецов одаривают, а те сами кормятся и необходимое мирское содержат, те же хранилища мудрости людской, в свитки заключенные… сиречь библиотеки… То же оружие, чтобы защищать добро и святыни… Проще было бы при самом храме жить — в старину так оно и бывало, до сих пор подземелья сохранились кое-где… А в столице, рассказывают, и поныне при храмах, вернее, под храмами жилые кельи существуют, и в них высшие жрецы обитают… Но то город, там тесно, это даже боги понимают, а в деревенском захолустье изволь, жрец и шаман, под горою жить, да на горе служить… Сегодня и вчера богу Ларро угодно побыть одному в святилище своем, без жрецов, даже приношения забирать нельзя, ибо дни сии от веку заведены… Да только влез преступник на холм, святыни попирает нагло и тут уж не до обычаев: боги куда сильнее гневаются, когда служители не способны уберечь от святотатцев храм и алтарь! Преступник, хвала милосердным богам, один и оружия при нем нет: такого зарубить труда не составит.
Однако огромный толстяк с мотыгою в руке оказался на диво расторопным: только примерился главный воин-жрец смахнуть с высоких плеч орущий кочан, как сам упал замертво с размозженной головой. Убитый жрец повалился в одну сторону, Хвак скакнул в другую, а обломки от мотыги вообще разлетелись по кустам.
Конечно, этот храм был посвящен самому воинственному богу из всех, богу Ларро, и его жрецы по сути своей должны были уметь обращаться с оружием, хорошо им владеть, да только где их возьмешь в большом количестве, этих воинов-умельцев, когда на починку самого храма денег не хватает, когда жить приходится впроголодь, когда жрецы и служки вынуждены самолично охотиться, землю возделывать… Тут уж не до молитв, тут бы ноги не протянуть, а не то что охрану содержать… Обычно служители святости брали против случайных злоумышленников внезапностью и количеством, да вот сегодня оплошали… Единственный обладатель меча, отец Ковонча, повержен: этот толстый, вдобавок, выдернул прямо из рук неуклюжего служки-крестьянина молотильный цеп — вон, размахался, сейчас всех поубивает! Бежим!
И помчались с невысокой горы шестеро оставшихся в живых защитников храма, а вдогонку за ними раззадоренный внезапною победою Хвак! Но только и он оказался воин не из великих, не способный даже предусматривать случайности в бою: сначала камень под ногу попал и Хвак споткнулся, да тут же молотило, висяга цеповая, вильнула в неопытной руке, ткнулась и застряла между ног! Потерявший равновесие Хвак кубарем катится с горы вслед за убегающими, орет на два голоса, один другого жутче! Ох, страшно жрецам! И брызнули они в разные стороны, по заветным тропкам петлять, не заботясь более ни о чем, кроме как о сохранности собственной шкуры! Каждый из них бежал и явственно слышал предсмертные крики забиваемых и раздираемых на части соратников — их уж не воскресишь и не воротишь, а жизнь-то одна! Бог Ларро хоть и лют, хоть и грозен, но вымолить у него прощение все-таки попроще будет, чем у этого людоеда, что по пятам гонится! Скорее, скорее… уже настигает!..
Катился кубарем Хвак не очень долго, но зато по корням, по камням, да по ухабам — и тем не менее, даже портков не порвал, ни нового синяка на нем, ни шишки — так уж ему повезло на сей раз.
— Нет, нет, повелитель! — поспешил ответить демон Джога на зарождающуюся Хвакову мысль, — ты прямо запретил колдовать, и я сего не могу, без твоего нарочного разрешения, увы. Подпрыгивал я на кочках, головою и седалищем, наравне с тобою. Кричать твоею глоткою — вскрикивал, было дело, особенно когда ты сознанием замирал в полете, но ты мне этого не запрещал.
— А-а… Тогда ладно. Так он как махнет мечом — я едва увернулся, а он все равно попал… по кувшину! Только-только ведь хотел жажду утолить, а теперь — опять воду хлебать?
— Ну не масло же, повелитель, не благовония. Крови попей, пока не свернулась. Зато еда уцелела. А, повелитель? Денежки-то целы, правильно я говорю? Всегда можно будет купить того и этого. А сейчас хорошо бы вернуться за мешком? Туда… ну… наверх… к мешку?
— А-а… К храму. Ну что ты ежишься? Они все давно уже убежали. Пойдем вернемся, да закусим, чем боги ниспосла… К цуцырям богов! Я сам добыл пропитание, вот этими вот руками! И всегда сам добывал, еще когда и земледельствовал, всегда без богов обходился, своим умом! Одна лишь Матушка Земля давала мне жизнь и пропитание, ее я чтил и чту всем сердцем. А эти все… и этот… Знать его не желаю! Поедим, а потом в трактир заскочим, винца возьмем. Да и рубаху надобно постирать…
— Портки заменить.
— Да, дело говоришь, Джога, портки заменить, а то уже по швам треснули… Это… А почему ты про портки вдруг заговорил? В насмешку, да? А, Джога?
— Повелитель, но я просто поддерживал беседу! Всё, всё… кушать пора! Давай с вяленого ящерного мяса начнем? Хоть и не молочное оно, хоть и без червей, однако должно быть превкусное!..
— Гм. Будь по-твоему, начнем с вяленого.
Хвак, весь еще во власти пережитого приключения, укусил вяленую ящерицу — вкусная, с жирком, запил глотком воды, заел горстью церапок… Отпустило, полегчало. Еды было, на первый взгляд, довольно много, но Хвак прислушался к урчанию в своем животе, вспомнил, что не ел очень и очень давно… можно сказать, со вчерашнего дня… Вот уже и кончились ящеркины хвосты, потом церапки, рыбу лучше заедать овощами, потому что хлеб тоже кончился. Черствый хлеб, да еще кисловат, не шибко вкусен, а все-таки с ним еда надежнее кажется, основательнее. И нет хлеба. И из запивки одна вода.
— У-ух, повелитель! Как я давно мечтал ощутить вкус пищи на своем языке, услышать хруст разгрызаемых костей в пасти… во рту своем, прочувствовать приятную послеобеденную тяжесть в желудке своем…
— Это мой желудок! И зубы тоже мои! А не твои, понял! Я ими жую.
— О, да, повелитель, конечно. Однако, ощущения, которые пришлись на твое движимое телесное имущество, сиречь естество, также стали и моими ощущениями. Я точно так же радовался прослойкам жира в той первой, самой крупной ящерице, я с точно таким же удовольствием воспринимал ушами хрумканье последнего клубня огородного растения бегеры… Вот я что имею в виду, а ничуть не права на сие имущественное владение. Повелителю угодно громко и быстро чавкать, роняя под ноги муравьям крошки и слюни из сиятельного рта, вот и твоя радость от поглощения твоей пищи, подобно малым крохам, выпадает на мою долю, и я скромно разделяю ее, соседствую с нею. И еще, Хвак… Ты взял и выбросил их храма тело того неумехи, пентюха в рясе, а ведь он был еще свеж, и обычным ножом, что есть при каждом человеке, можно было вырезать из него самые сочные, самые вкусные…
— Цыц! Замолчи! Радовался тому, чему я радовался — вот и ладно. А чтобы человечину жрать… Впредь я запрещаю тебе, Джога, подзуживать меня на этакие мерзости. Нос и ухи оборву так, что взвоешь пуще прежнего!.. Не смей так больше, понял?
