Иногда оно светится (СИ) - Акай Алиса (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
— Котенок, — сказал я ему тогда тихо, — Ты мне нравишься. Ты смел, знаешь, что такое честь и готов ее защищать. Ты не прирожденный воин, но, надо думать, ты добился бы значительных успехов на этом поприще. Эта ваша варварская настойчивость… Ты молодец. Быть может, я даже завидую тебе.
От неожиданности он готов был открыть рот. Отчаянным усилием сдержался, сохранил на лице выражение высокомерного удивления.
— Вы всегда несете чушь, даже когда трезвы.
— Это наше второе любимое занятие после войны, — я встал, отнес тарелку в мойку, — Но если ты хочешь заглядывать на кухню, придется тебе кое-что сперва выучить. Смотри — здесь я держу приправы. Здесь консервы. Маленькие ты открывать умеешь, большие точно также, только сперва надо провернуть такой вот большой колпачок сверху. А тут у меня уксус, горчица и масло.
Я говорил несколько минут — объяснял, показывал. Он слушал внимательно, хоть и делал вид, что разглядывает меня лишь от скуки. Из него вышел бы плохой лицедей. И лицемер тоже.
— В общем, если ты решил хозяйничать на моей кухне, придется тебе следовать моим правилам.
— Я не буду готовить.
— Ну и ладно.
Он постоял, рассматривая трещины пола, потом негромко сказал:
— Я выйти хочу.
— Куда? — не понял я, — На карниз что ли? Только после того, как я прикую тебя якорной цепью к перилам.
— Не… — Котенок почесал кончик носа пальцем, — На… воздух.
— Наружу?
— Да.
Я хмыкнул. Что еще за новости? На воздух его потянуло… А если в воду бросится? Если он будет сопротивляться, спасти я его не смогу. Пойдет пузыри пускать у самой косы.
— Зачем тебе?
— Я так хочу.
«И не суй свой герханский нос в мои дела, — продолжил я мысленно, — Ох, что же мне с тобой делать, а?»
Он правильно понял мою задумчивость.
— Все будет в порядке. Без глупостей.
— «Без глупостей» — это не твой девиз, — не удержавшись съязвил я и серьезно добавил, — Наверно я могу выпустить тебя… на время. Под моим присмотром, конечно.
— Можешь взять ружье чтоб тебе не было так страшно.
— Скорее я возьму парочку розог.
Он презрительно фыркнул. nbsp; Я разблокировал дверь, пропустил его вперед. Сперва у меня была мысль натянуть на него спасжилет, но я решил не терять понапрасну времени. Захочет — скинет в секунду. Он из упрямой породы, если уж решил…
На косе было прохладно. Высоко над нами резко и отрывисто прокричала морская птица из числа тех, названия которых я так и не успел узнать. Тревожно прокричала, как-то по-осеннему глухо. Я запрокинул голову, увидел высоко в небе зыбкую черную точку. Море безразличной полупрозрачной медузой шипело возле наших ног, облизывая песчаную кромку. На косу опять нанесло много бурых водорослей, они образовали зигзагообразный высокий хребет, доходящий почти до колена. Все никак времени нет заняться своим крохотным островком, порядок навести. Может, Котенку поручить? Что ж, можно попробовать.
Котенок не стал бросаться в море. Может, оттого, что море никак не располагало к драматическим жестам сейчас. Оно было ленивое и стылое, ни капли романтики. Тонуть в таком — то же самое, что травиться конфетами или застрелиться из хлопушки. Никакой красоты.
Он подошел к самому краю, сел на корточки. Полы халата окунулись в воду, но он, кажется, этого даже не заметил. Стал смотреть вдаль. Глаза затуманились, губы как обычно приоткрылись. Наверно, и у меня тоже глупое лицо, когда я смотрю на море. Но я-то смотрю на него уже долго. Он осторожно опустил руку, чуть вздрогнул, когда прозрачная жидкая слюда преломила его пальцы, опустил еще глубже, по запястье. Я видел, как движутся под водой его пальцы, кажущиеся еще более маленькими и хрупкими.
— Сколько тебе лет, Котенок? — неожиданно спросил я.
Он задумчиво извлек руку, поднес к лицу, слизнул несколько соленых капель с ладони, мелкие жемчужинки заиграли на его губах.
— Мерзкая планета, — решил он, вытирая руку о халат, — Только идиот решит жить здесь.
— А.
Он зачерпнул рукой еще воды, поднес почти к самому лицу и вылил обратно. Потом поднял со дна несколько блестящих серых камней. Обычные камешки, которых всегда хватает на мелководье. Когда достаешь их из моря, они кажутся красивыми — дымчатые, серые… А потом высыхают и превращаются в обычные, ничем не примечательные булыжники. Капля очарования, заключенная в них, испаряется вместе с водой. Котенок внимательно глядел на свою добычу, не столько очарованный, сколько осторожный. Словно рассматривал подозрительное и опасное существо.
— У вас нет морей? — догадался я неожиданно.
Он пожал плечами. Хотя это могло мне показаться — просто ветер мог дернуть ворот халата.
— Я могу показать тебе море. Видишь, там катер. Я называю его «Муреной», он староват, но еще шустр для своего возраста. У меня есть гидрокостюм и баллоны, с ними ты сможешь опуститься на самое дно. Там очень красиво.
Я говорил еще немного — о рифах, о том, как выглядят песчаные курганы, на которыми скользишь, о зарослях водорослей, которые раскачивает невидимым подводным ветром. Котенок не стал долго слушать — поднялся, еще раз задумчиво глянул вдаль, сплюнул в море и вернулся на маяк.
— Эй! — крикнул я вслед, но он, конечно, не обернулся.
Наша жизнь продолжалась. Изменений в ней не последовало, да мы оба и прилагали все усилия чтобы обойтись без них. Изменения нам были ни к чему — на маяке установилось шаткое равновесие, нарушать которое было бы опасно. Наверно, это можно было назвать вооруженным нейтралитетом.
Мы жили как два преступника, связанные одной цепью. Сравнение весьма банальное и условное, но весьма точно отражающее суть наших отношений. Мы по-прежнему старались не встречаться, но если по каким-то причинам мы вдруг оба оказывались в одном месте — хоть это и бывало крайне редко — Котенок уже не вздрагивал. Демонстративно глядел в другую сторону и покидал комнату максимально быстро, но без постыдной поспешности. Просто начинал себя вести так, словно в комнате что-то ужасно смердит, фыркал и выходил. Я и раньше заметил, что небогатый запас имперских слов он восполняет всякого рода звуками, причем звуки эти выражали эмоции куда лучше, чем любые слова. Например, только тут, на маяке, я в полной мере получил возможность осознать смысл казавшегося ранее банальным и туманным словосочетания «гневное молчание». Если Котенку что-то не нравилось — чаще всего, ему не нравилось мое присутствие — он мог фыркнуть под нос, причем даже этим небогатым, казалось бы, звуком выразить целое море чувств — и надменное удивление и едкое презрение и даже отвращение.
С положительными эмоциями было сложнее. Мне запомнилась лишь одна картина.
Я оставил для него открытую банку его любимого варенья. Он никогда не подавал виду, что испытывает к нему слабость, а я с иезуитским закаленным лицемерием делал вид, что не догадываюсь о ней. Но банки я в шкафу уже не оставлял, чаще — на столе, уже открытыми чтоб он не возился долго с хитро зафиксированной заводской крышкой. Это была наша маленькая игра, первая из многих странных игр, которые впоследствии проигрывались на моем старом маяке. Я оставлял варенье, он его ел. И все. Ни слов, ни благодарности, ни взглядов. Как натуралист в безлюдных джунглях далеких планет, я осторожно подкармливал маленького пугливого зверька.
И однажды я увидел его лицо. Я не стремился к этому, просто спустился сверху на второй ярус чтоб заглянуть на кухню и перекусить что-нибудь в ожидании ужина. Я работал почти весь день за компьютером — тестировал систему, орбитальные модули, проверял готовность своих орбитальных молний. Долгая, муторная работа. Я слишком поздно заметил, что дверь в спальню Котенка немного приоткрыта.
Он оказался на кухне. Сидя вполоборота за маленьким кухонным столом, он торопливо ел варенье и губы у него были кроваво-малинового цвета. Я шел босиком, забыв как обычно потопать ногами, поэтому он не заметил меня. Котенок глядел на банку и в его глазах его будто горели звезды из меда. Я впервые видел его если не радостным, то, по крайней мере, чем-то увлеченным. Черты его лица как-то сгладились, уже не казались такими острыми. Всегда, когда я его видел, он был напряжен, до такой степени, что даже немного дрожал. Как будто все кости сделаны из стали. Плечи вечно приподняты, взгляд — быстрый и настороженный, взгляд хищника. А тут… Я не стал открывать двери, замер. Хотя и почувствовал прикосновение стыда, похожее на прикосновение холодного и мокрого собачьего носа. Я не хотел за ним подглядывать, но вместе с тем не мог и отстраниться. Стоял и смотрел, как Котенок, держа в обеих руках бутерброд с вареньем, расправляется с ним. Видно, он старался не спешить, но не мог пересилить себя. С жадностью касался губами лакомства, поддевал языком комья сладости, едва ли не стонал от наслаждения.
