По ту сторону рассвета - Чигиринская Ольга Александровна (читать полную версию книги TXT) 📗
— Я думал об этом, — сказал Тингол. — Если сыновья Феанора смиренно попросят меня вернуть им Сильмарилл, повинившись за то, что они совершили в Альквалондэ — я отдам им их сокровище.
— Долгонько же тебе придется ждать, — покачал головой Берен. — В этом-то вся и беда с вами: каждый полагает себя правым и думает, что это ему должны бухнуться в ножки с мольбой о прощении. Что тебе в этом Сильмарилле, король Тингол? Неужели мир не дороже?
— Я не пойму, на чьей ты стороне, муж моей дочери, — резко сказал Тингол.
Берен некоторое время молчал, потом заговорил медленно и взвешенно:
— Король, у меня тоже есть причины не любить сыновей Феанора. Не менее веские, чем у тебя — ибо кровь людей так же густа и солона, как кровь эльфов. Но перед лицом худшей из всех бед я готов если не забыть про старые счеты, то хотя бы отложить их в сторону. И призываю тебя к тому же, не боясь, что тебе покажется, будто я на стороне Феанорингов. У всех нас очень мало времени на разговоры. Может, его совсем не осталось. Сильмарилл дался мне в руки лишь потому, что я собирался его отдать. Тому же, кто хочет им владеть, он принесет лишь проклятие. Первородный свет может принадлежать только всем — в этом его смысл.
— И ты предлагаешь вернуть его тем, кто запрет его навсегда? В том числе — и тем, кому ты… Как ты сказал? Пересчитал ребра и зубы?
— Я был на них тогда здорово зол… А сейчас мне их жаль. Может быть, они немного успокоятся… И вернутся к тому, чем были изначально. Ведь и Мелькор не всегда был проклят. И его часть есть в Творении…
— Достаточно, — оборвал его Тингол. — Больше ничего слышать я не желаю.
— Как скажешь, — Берен опустил ресницы.
Тингол не успел сказать больше ничего — из кустов донесся шум. Что-то большое неслось прямо сквозь лещину, не разбирая дороги. Берен повернулся в ту сторону — и сказал несколько слов на талиска, значения которых Тингол не знал, а если бы знал, то все равно не понял бы смысла выражения, поскольку у него, Перворожденного, никакой матери не было.
Огромный черно-серый волк — Берен впервые увидел его при свете дня — легко перемахнул через саженный куст лещины и бросился на них.
Обманув глупого пса, миновав кольцо глупых охотников, Кархарот почуял удачу: ветер доносил запах того, за чьей смертью он гнался. Кархарот хорошо помнил, как парочка беглецов ушла от него в Железных Горах: а-а, они его обманули, подсунули ему огонь! Но теперь он отомстит — и тогда, может быть, наступит конец страданиям…
…Его покинули и предали все. Господин, которого он любил — если это темное обожание можно называть любовью — приказал убить его. Слуги господина травили его собаками; иногда он убивал слуг, разрывал собак и ел их, но чаще их было слишком много и ему приходилось убегать. Он не понимал, в чем дело. Ведь он был верен Господину. Он служил ему и тяжко пострадал, поглотив Огонь из рук врага. А его не стали искать, чтобы помочь. Хотя муки его были несказанными. Его искали, чтобы убить.
Каждая минута его жизни была наполнена дикой болью, не покидавшей его ни наяву, ни в его снах, которые он видел, когда все-таки падал, сраженный усталостью. Он без конца носился в поисках пищи, поднимался в горы и ел снег, а огонь палил ему живот. И лишь во снах он ненадолго избавлялся от источника своей муки. Он находил ненавистного врага, разрывал его — и кровь его смиряла пламя в животе… Но тут Кархарот просыпался, и все начиналось сначала.
Будь он обычным волколаком, он бы уже умер. Но Господин наделил его тело невиданными прежде способностями к самоисцелению, и ожог в брюхе все никак не мог его доконать — и никак не мог зажить. Кархарот искал на земле и в воздухе запах врага, но не находил. Враг исчез бесследно с того места, где Кархарот его оставил. Словно бы улетел. Кархарот долго не мог в это поверить он изрыскал все горы вдоль и поперек, много раз чуть не попадался и встречал слуг господина, и убивал их. Но когда зима сменилась весной, он понял, что на севере врага нет. От врага, а главное — от его Спутницы пахло так, как пахло от тварей, которыми Кархарота кормили иной раз. Такие твари жили на юге, оттуда их приводили весной и осенью, когда Пустыню было легко пересечь. И Кархарот отправился в путь на юг.
Он бежал, давая себе отдых только тогда, когда иссякали силы и убивал, чтобы насытиться, все на своем пути. Он искал врага, и вот наконец ему повезло. Он нашел того, кого искал. С ним был еще один — но это уже не имело значения. Разделавшись с тем, кто подсунул ему огонь, Кархарот займется всеми остальными!
Тот, ненужный, потянулся к своему глупому оружию. Ха! Кархарот на бегу ударил его грудью, он стукнулся головой о пень и обмяк. Волк и Обманщик остались один на один. В руках у Обманщика была какая-то глупая палка, вроде той, которой он тыкал в Кархарота там, в горах. Глупец! Он не знает, как быстро заживают раны великих волков. Великие волки не боятся глупых палок с железными концами! Они могут сражаться и тогда, когда эти палки внутри — а потом вытаскивать их зубами! Он прыгнет прямо на эту палку, наденется на нее своим телом — и доберется до Обманщика, разорвет его на части, а потом снимется с палки и побежит дальше…
Кархарот прыгнул, и Обманщик наставил на него свою глупую палку. О! Обманщик опять оказался настоящим Обманщиком — на палке была поперечина, которая не давала Кархароту надеться на древко и добраться до ничтожного человека. Кархарот попробовал соскочить, подавшись назад — но как же ему стало больно! А! Обманщик сделал на своей глупой палке зазубрины!
Кархарот принялся метаться в стороны, но Обманщик стоял крепко. А! Хитрое ничтожество! Он упер другой конец палки в землю! Кархарот взвыл — и полоснул когтями по древку.
Полетели щепки…
Нужно было бы оковать древко по всей длине — но Берен боялся, что тогда оружие станет слишком неповоротливым и он не сладит с рогатиной одной левой… Берен вспомнил свою первую охоту на медведя, потом — Бешеный Брод, потом то, что он сказал Айренару об охоте на кабанов. Сейчас ему было не до смеха. Гаур размахивал лапами, не доставая до его лица на какие-то вершки. Белоснежные клыки длиной в две фаланги пальца щелкали в бесплодных попытках дотянуться до горла — и Берен помнил боль, которую эти клыки ему причинили. От страха и напряжения он взмок сразу весь, но стоял твердо, зажав древко рогатины подмышкой правой руки и крепко держа его левой рукой, глядя, как волк беснуется, не в силах его достать.
— Да когда ж ты сдохнешь? — прошептал он, глядя в медно-зеленые глазищи. И, словно поняв его, волк поднял к небу морду и взвыл, а потом — ударил передней лапой по древку.
Двухдюймовые когти проложили в древесине три глубокие борозды, полетела щепа…
Это все, понял Берен. Это моя смерть…
Краем глаза он видел, что Тингол, борясь со слабостью, пытается найти копье ощупью; он слышал ревущий лай Хуана — уже совсем близко. И он знал, что не успеют ни Тингол, ни Хуан.
После второго удара древко треснуло, после третьего — переломилось. Волчина обрушился на Берена всей своей тяжестью, обломок древка вонзился человеку в живот, Берен закричал и ударил зверя крюком по морде, но чудовищу это было как с гуся вода. Они покатились по земле, последнее, что успел Берен — это вывернуться так, чтобы уберечь горло. Тварь вцепилась человеку зубами в грудь, полосуя когтями живот и ноги, и все это длилось не больше одного мгновения — потом серо-белый вихрь смял черного волка и во все стороны полетели клочья окровавленной шерсти — и черной, и жемчужно-серой.
Берен сел, оглядел себя — и увидел, что грудь и живот разворочены. Одежда была изодрана и залита кровью так, что не понять — выпустил ему зверь кишки или нет. Мешанина из клочьев ткани и плоти… Он приподнял разорванную рубашку, прикоснулся ладонью… Боль накрыла волной. Он лег на бок — было плохо. Перевернулся на спину — стало еще хуже. Когда мгла схлынула, Берен увидел себя лежащим головой на коленях Тингола, и лоб эльфийского короля был ссажен о пень. Кругом собрался народ, целая толпа. Берен чувствовал грудью прохладу воздуха и воды — эльфы срезали одежду, кто-то промывал раны. Опустив взгляд, он увидел двух эльфов, руки — по локоть в крови. Он пытался не дергаться, чтобы не мешать им, но не мог остановить сотрясающую тело дрожь.
