Еретическое путешествие к точке невозврата - Крюков Михаил Григорьевич "профессор Тимирзяев" (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
Глава 6
22 октября 1524 г.
День св. Аберция Марцелла, св. Александра, св. Гераклина и его сотоварищей, св. Алодии, св. Бенедикта Мазерацкого, св. Бертарда, св. Верекунда, св. Доната Фьесольского, св. Марка, св. Марии Саломеи, св. Меллона, св. Модерана, св. Нанкта, св. Непотиана, св. Филиппа, св. Филиппа из Гераклеи.
Ночь прошла спокойно. Вероятно, магия Алаэтэли оказалась настолько сильной, что неупокоенные души не решились не только приблизиться к живым людям, но и хоть как-то обозначить своё присутствие. А может, в ту ночь их не было в доме. Во всяком случае, об отсутствии призраков никто не переживал.
На рассвете дождь наконец-то прекратился, и после завтрака решено было ехать.
Алаэтэль выбрала для себя одну из вьючных лошадей, остаток вещей нагрузили на вторую и распределили между верховыми лошадьми.
Необычно ранняя в этом году зима уже стояла у порога Саксонии. Погода была сырой и холодной, временами задувал промозглый ветер, и путешественники ёжились под плащами. Глинистая дорога раскисла и стала похожей на кусок мыла, забытой прачкой в кадке с бельём. Лошади шлёпали по лужам, временами оскальзываясь. Приходилось ехать по обочинам, где кое-где торчали пучки бурой травы.
Отряд возглавлял по-прежнему Вольфгер, за ним ехали женщины, потом монах с гномом, а тыл прикрывал Карл.
Алаэтэль по большей части грустно молчала, сгорбившись на своей лошади и скрыв голову под капюшоном запасного плаща Вольфгера, а вот гном пребывал в отличном настроении, он вертелся и непрерывно болтал, вызывая неудовольствие отца Ионы. Один раз не в меру развеселившийся гном не удержался и шлёпнулся прямо в грязную лужу. С несчастного, враз погрустневшего Рупрехта так текло, что монах не хотел пускать его обратно на лошадь. Пришлось делать привал, разводить костёр и сушить одежду гнома, который немедленно простудился и начал неудержимо чихать. Ута сварила ему целебный отвар, но Рупрехт заявил, что к жизни его способна вернуть только добрая кружка глювайна, [24] а, может быть, даже и пара кружек.
Других происшествий за три дня пути не случилось, ночевали в придорожных постоялых дворах, таких маленьких и убогих, что комнат для ночлега в них не было, поэтому спали на сеновале. Еду удавалось достать не всегда, даже золотые монеты не оказывали желанного действия – народ жил воистину бедно. Казалось, трактирщики были не рады проезжающим, хотя те готовы были заплатить за ночлег и ужин звонкой монетой. Но золото есть не будешь…
Вольфгер удивлялся такому внезапному и непонятному обнищанию народа. В годы его военной службы ничего подобного не было: деревни выглядели зажиточными, а люди сытыми и благополучными.
– Чума, чтоб её…, – объяснил барону причину нищеты лысый, сморщенный трактирщик. – В прошлом году, почитай, половину деревни на погост вывезли. А тут ещё и неурожай как назло, скотину кормить нечем, значит, под нож её! А дальше-то что?
Сами видите, ваша милость, пусто у меня в трактире, голо… Жену и детишек моровое поветрие скосило, я вот выжил, а зачем – не знаю. Тошно мне, пусто. Временами так и подмывает уйти в конюшню, закинуть вожжи на балку и… Знаю, всё знаю – грех смертный, только верой и держусь. Пока держусь… Тут вот недавно монах-доминиканец приходил, индульгенции продавал. «Купи, – говорит, – трактирщик, разве ты не хочешь вызволить свою жену и детей из чистилища»? А я ему: «По тем мукам, что моя Марта и детишки приняли, они давно уже в раю должны быть, а если Господь их мук не увидел и не принял, что мне в нём?»
Сам-то я уже ничего не боюсь, ни смерти, ни чистилища, ни ада. Всё равно мне, господин хороший, что жить, что умереть… И золото ваше мне не нужно. Накормить мне вас всё равно нечем, а за ночёвку на сеновале деньги брать совесть не позволяет. Вот так-то…»
– Позволь, почтенный, воспользоваться твоим очагом, чтобы приготовить ужин, – попросил Карл, – и садись с нами, еда у нас пока есть и своя. Хоть ты и хозяин, будь нашим гостем!
– Готовьте, если хотите, мне-то что? – равнодушно махнул рукой трактирщик, – дрова вон там. Пусть хоть ещё раз в моём старом трактире едой запахнет…
Утром, собираясь в дорогу, Вольфгер отправился на поиски хозяина, чтобы попробовать всучить ему монету-другую. Трактирщика он нашёл в дровяном сарае, висящим в петле. Бедняга, наверное, не выдержал весёлых голосов нежданных и нежеланных постояльцев и всё-таки совершил грех самоубийства.
Пришлось задержаться, чтобы выкопать для старика могилу. Искать кладбище не стали, сделать гроб было не из чего, поэтому просто завернули тело в чистую скатерть, найденную в полупустом сундуке. Отец Иона прочитал заупокойную молитву, молча забросали могилу землёй и поехали дальше в подавленном настроении. Монах что-то шептал себе под нос.
Отряд въехал в лес.
«Леса, леса, сплошные леса и болота, – думал Вольфгер, покачиваясь в седле. – Сколько едем, а вокруг одно и то же: лес, заваленный валежником, гниющие деревья, болота, унылые, бедные деревеньки, больной, нищий народ. И в этой глуши рождаются, живут, и умирают люди – без всякого смысла и цели, без надежды на лучшую жизнь, без смеха, песен, без проблеска счастья. Всё вокруг серое, волглое, больное, выморочное».
От этой мысли ему стало противно до боли, он зачем-то пришпорил коня и, опередив других, выехал на маленькую поляну. Впереди тропинка уходила в кусты.
И из этих кустов неожиданно прогремел выстрел. Левое плечо Вольфгера рвануло болью, рука повисла.
– Назад, здесь засада! – закричал он, инстинктивно осаживая коня. – «Не дай бог, у них окажется ещё одна заряженная аркебуза или пистолеты, тогда конец!»
Не давая времени противнику перезарядить своё оружие, Вольфгер выхватил меч и направил коня прямо на куст, над которым расплывалось облако порохового дыма. Он увидел человека в бригантине [25] и ржавом шлеме-морионе, [26] который судорожно возился со стоявшей на упоре аркебузой, пытаясь её перезарядить. Вольфгер с размаху полоснул стрелка мечом по шее, и, видимо, попал удачно: человек заорал, выпустил из рук аркебузу и грохнулся под ноги лошади. Шлем соскочил с его головы и выкатился на поляну.
Вольфгеру потребовалось некоторое время, чтобы развернуть лошадь, выпутаться из кустов и выбраться на поляну. Там уже кипел бой. Двое, по виду – разбойники-оборванцы набросились на Карла, который отбивался спокойно и умело. За него Вольфгер не беспокоился. Ещё один разбойник напал на монаха, который неумело пытался защитить женщин. Ему-то на помощь и бросился Вольфгер, однако на полпути увидел, что гному приходится ещё хуже. Посчитав малыша лёгкой добычей, на него набросились, размахивая саблями, двое. Вдруг Рупрехт что-то крикнул и вытянул перед собой руку. Грохнул выстрел, и первый разбойник упал на спину, отброшенный тяжёлой пистолетной пулей. Второй разбойник, разъярённый ранением товарища и видя, что пистолет гнома уже разряжен, набросился на него с удвоенной силой и тут же поплатился за свою неосторожность – неожиданно раздался ещё один выстрел. Вторая пуля угодила нападающему в живот, он выронил саблю, завыл, упал на колени, а потом, зажимая рану, перекатился на бок.
Вольфгер вытаращил глаза: он ясно видел, что гном не доставал второй пистолет!
Между тем, Рупрехт повернулся и хладнокровно всадил третью пулю в спину кнехта, напавшего на отца Иону. Тот споткнулся и полетел вперёд, сбив с ног монаха.
Увидев, что бой складывается неудачно, два оставшихся в живых разбойника, которые с величайшим трудом отбивались от Карла, бросились бежать. Одному сразу же не повезло: Карл размахнулся и метнул свою секиру ему в спину. Человек рухнул на землю, как сломанная кукла, вероятно, отточенная сталь перерубила ему позвоночник. Последний сбежал, с треском вломившись в кусты. Его никто не преследовал.