Властитель - Соколов Михаил (читать книги без .txt) 📗
– Бог есть, – говорил Малинин, – потому что разум появляется тогда, когда возникает религия; вера в высшие силы – атрибут разума. Но образы Богов – это образы и подобия общественного идеала данной среды.
– Ты погляди на нашего Бога-Отца, – приглушал он свой голос, – это дикий свирепый боец, как и все здесь, готовый немедленно сражаться и умереть. И победить, конечно. Кстати, если бы не наш светско-идиотско-спортивный тренинг, я не знаю, как мы вписались бы в здешнее воинство. Наконец-то я могу с благодарностью вспомнить моих наставников по фехтованию, борьбе и верховой езде. Нас словно бы специально готовили к отправке сюда.
И мы возвращались к насущному.
Не желавший слепо ждать беды, Ставр посылал разведчиков в степь. Десять человек должны были скакать десять дней и только тогда стать в дозор и ждать, когда появится враг. Вызвался поехать с ними и я, за мной – Виктор Михайлов. Пока все наши держались вместе, не желая растворяться в подробностях этого мира, я чувствовал свою ответственность за них; я разрешил Михайлову ехать, не подозревая о последствиях.
А Ставр был даже рад – хоть двое из своих будут поближе. Не ровен час…
Старшим у нас был молодой воин по имени Мстиша, невысокий, но широкий и мощный телом. На коне же сидел как влитой – одно целое.
Каждому из нас дали по запасному коню. Иначе в степь не ходили.
Мы ехали ниткой, друг за другом. Старались прижиматься к опушкам рощ. В иных местах казалось, что леса больше, чем ровного места, а все же – степь. И висел над головой орел-беркут: высоко, не шевелясь, оглядывал землю без конца и без края и пас, одинаковых, как муравьи в траве.
На каждом из пас – холщовые штаны, заправленные в кожаные сапоги на толстой подошве, рубахи, вышитые у ворота, на головах плоские колпаки-подшлемники.
Сзади к седлу приторочен плащ и безрукавка из козьей шкуры мехом вверх. Спереди – переметная сумка с разной походной мелочью. Меч висит на левом боку, удерживаемый кожаной перевязью. Рукоять длинного ножа торчит за голенищем правого сапога. У каждого колчан с тремя десятками стрел, лук со спущенной тетивой приторочен к седлу. Круглый деревянный щит, окантованный железом по краю и с железными бляхами по всему полю, висел на длинном ремне за спиной.
Встречалось много зверей; козы, свиньи, дикие лошади, антилопы, бизоны – все быстро или нехотя уступали дорогу. Однажды, на седьмой день пути, увидели стадо из пяти голов – огромные, зеленые, с красным гребнем, странно и вызывающе чуждые – тарканы.
Мстиша долго всматривался, разглядывая зверей, мирно пережевывающих траву и лишь изредка, рывком передвигавших тело с места на место; опасности не было, и Мстиша махал рукой – в путь.
Встретились и лорки – пронеслись вереницей, словно чудовищные страусы, и исчезли вдали.
Еду мы с собой не взяли. Так, немного хлеба на первопутье, щепотка соли. На ходу, не задерживаясь, стрелой брали добычу. Кто-нибудь привязывал к седлу свинью, оленя или антилопу и спешил догнать товарищей.
Степь ширилась, вдаль катились травяные волны. Лес расступился по сторонам, спустился в балки, где еще журчали свободные воды ручьев.
Сберегая коней, Мстиша проводил дозор не более пятидесяти километров в день. На десятый день неспешного пути впереди показалась скальная гряда, на вершине которой, одно-единственное, но па диво могучее, уцелело дерево. Огромное, кряжистое, с толстыми ветвями, оно словно создано было для поста. И верно, в ветвях, подновляемая войнами, пряталась плетеная клеть, где можно и сесть, но лечь уже места пет, да и не должно быть – дозор.
Сутки разбивали на четверти, и так сменяли друг Друга. Дичи кругом было много, рядом протекал ручей. Чтобы не мягчеть от безделья, растянули шкуру для стрельбы, скакали без седла и поводьев, совершенствовали науку управления конем. Бились мечами, играли в увертки от стрел и копий.
Жизнь была прекрасна, и забывалась война… Если в стрельбе и верховой езде мы с Виктором заметно отставали, то учебные бои на мечах неожиданно выявили наше бесспорное превосходство. Наши приемы боя делали бойцов беспомощными. И они жадно перенимали науку. Мы же были рады научить.
Изредко шли слабые дожди. Облака, лениво плывущие по небу, вдруг грозно сгущались, темнел воздух без света, но раскаленная степь на лету испаряла влагу, отталкивая водяные тучи. Земля иссыхала, струйка ручья утончалась.
Прошло шестнадцать дней, пошел семнадцатый, и солнце уже опускалось к горизонту, когда дневальный на вершине стал звать в рог. Один протяжный звук чередовался с двумя короткими. Перерыв – и два вскрика.
Переглянувшись, мы побежали наверх. Сверху долго молча смотрели сквозь дрожащий и мутноватый к концу дня воздух. Серо-желтый узор стены расцветился грязно-бурым пятном, не имеющим формы, как селевый поток.
– Вот и дождались… – тихо сказал кто-то. Мстиша послал гонца в ночь. Два коня, небольшой припас – и в путь.
Утром ушел еще один гонец: война идет, нельзя рисковать, и если что случится с одним воином, второй сообщит о великой беде.
Ночью считали костры. Думали, спорили, но даже ярые оптимисты ожидали не менее двадцати тысяч абров. Страшное дело! Степь пришла за окончательным расчетом.
На следующее утро уходили не спеша, чтобы сберечь коней. Сейчас не от твоей силы, а от коня идет удача. Бодрились – дело сделано, своих упредили, а там – Бог-Отец поможет.
Издали дозорное дерево казалось карликовым кустиком. Готовность увидеть рядом силуэт врагов переводила мысли на дом, на сражения. Наши спутники думали о семьях, о земле, о жизни… И страх за близких лечил от страха за себя…
17
МЫ ВСЕ ВЫЛИ РАВНО БЕССМЕРТНЫ
Шел третий день, как абры гнались за нами. Мы могли бы уйти, наши копи резвее лорков, те берут выносливостью, но Мстиша был готов к игре со смертью.
За нами послали небольшой отряд – сотни три всадников. Основное войско, отягощенное обозом, не замечало нас. Мы же знали, что по следам на привале нас уже давно сосчитали.
Жара не спадала, короткие ночи были теплы, днем степь дышала зноем, как прогоревший костер – углями. От пота гнедой конь выглядел вороным, и на остановках с брюха коня тек струйкой пот, прозрачный, как слеза.
Об ожидавшей впереди большой войне забыли и мы, и преследующий нас отряд. В степи были только мы, нас догоняла смерть. А может, их. Обманывая врагов, ехали шагом, на виду, и когда въехали в рощицу, их передовые всадники были уже метрах в пятистах.
Время явить результат боевой выучки. Мстиша закричал, указывая вправо и влево. Не мешая друг другу, выбирали место, чтобы яснее видеть цель.
А абры все ближе. Сквозь просветы в ветвях я видел вырастающих врагов. Нападавший страшен той быстротой, с которой настигает тебя. Я оглянулся на Виктора; тетива раздавливает ему нос, но, не замечая, он смотрит поверх стрелы. Слева от меня привстал на стременах воин, а лошадь, зная чудной общностью со всадником, что шевелиться нельзя, только косила влажным глазом.
Лорки пожирали расстояние, бежали ровной рысью, плавно неся на спине раздувшихся от лат хозяев. Шеи лорков были вытянуты вперед, клювы приоткрыты – страусиная повадка заставляла забывать о животном начале, но я вспомнил о шерсти, покрывающей их тела, и мосластых не птичьих тяжелых костях, которые сам глодал в урочище после боя.
Абры что-то кричат, потрясая копьями; серо-коричневые морды и что-то ярко-розовое в открытых пастях: язык, небо?..
Дико завопили абры, уже торжествуя победу, и Мстиша гортанно выдохнул сигнал-крик вместе со стрелой… вслед за которой тянется рука, но, опомнившись, уже тянет-рвет тетиву с новой стрелой. И лишь я видел, как от боевого гнева постарели молодые лица.
Стрелы шли густо; мы не жалели стрел. Пущенная из тяжелого лука, стрела на эти двести шагов пробивала латы абров и по самое оперение втыкалась в лорков. Время остановилось, только пели стрелы и падали, падали абры, лорки… Наши не мигая брали цель, высоко поднимаясь на стременах, и пели сердца вместе со стрелами…
