Мнемосина (СИ) - Дьяченко Наталья (книги полностью .txt) 📗

[1] Здесь обыгрывается легенда о происхождении слова шаромыжник, которое якобы произошло от французского словосочетания «cher ami» (дорогой друг). Солдаты наполеоновской армии отступали из России голодные и замерзшие, по пути просили есть у русских крестьян, обращаясь к ним «cher ami». Крестьяне, не зная французского, сочетание переиначили и звали французов шаромыжниками.

[2] Храбрый воин (фр.)

[3] Гиппокрена — в греческой мифологии священный источник, бывший для муз и поэтов источником вдохновения.

[4] М. Горький. Песня о Соколе. Ну просто не могла удержаться.

VIII. Закон парных случаев. Арик и Гар

VIII. Закон парных случаев. Арик и Гар

Только один из тысячи, говорит Соломон,

Станет тебе ближе брата и дома,

Стоит искать его до скончания времен,

Чтобы он не достался другому.

Редьярд Киплинг

Утром приехал посыльный от князя Магнатского. Поклонившись, вручил Габриэлю конверт, запечатанный красным сургучом с оттиском виноградной грозди. Подле Звездочадского тотчас оказались мать и сестра.

— Братик, распечатывай же скорей! — нетерпеливо толкала Ночную Тень под руку Януся. — Вот, возьми.

Она протянула Габриэлю отполированный до блеска нож для разрезания бумаги. Пульхерия Андреевна поддержала дочь:

— Да, Габриэль, прочти нам, что его сиятельство пишет.

Звездочадский, старательно притворявшийся, будто содержание письма ему безразлично, неспешно надрезал конверт. В лезвии ножа отразились витиеватые письмена. Несколько сухих виноградных листьев выпали из послания и с шуршанием легли на паркет. Януся и Пульхерия Андреевна ждали, затаив дыхание. В наступившей тишине был хорошо различим стук напольных часов да жужжание мухи, бьющейся в оконное стекло.

Ночная тень развернул белоснежный, просвечивающий водяными символами квадрат и принялся читать:

«Князь Сергей Михайлович Магнатский имеет честь звать Звездочадского Габриэля Петровича с его матушкою и сестрою, а также с гостящим в их доме офицером имперской армии Светловым Михаилом Евгеньевичем на бал и вечерний ужин, приуроченные к возращению князя в Мнемотеррию и устраиваемые в шесть часов сего апреля, тридцатого дня в его замке».

Пульхерия Андреевна молвила восхищенно:

— Ну что за умница наш князь! Какой он внимательный! Он даже охватил своей любезностью Михаила!

— Что вы, маменька, никакая это не любезность, а самое обычное любопытство. Гости у нас дальняя родня, князь ни словом о них не обмолвился, а Михаил — лакомая приманка для гостей. Скажите, как давно в Мнемотеррию приезжали люди из-за стены? На моей памяти этого не случалось ни разу.

— Опять споришь со мной, несносное дитя! Брат избаловал тебя. Будь жив твой отец, он привил бы тебе уважение к суждениям старших. А у Габриэля слишком мягкий характер, ты вертишь им, как тебе вздумается.

— Я безмерно люблю вас, маменька, но ужели так скверно иметь собственное мнение? Или я во всем должна повторять вас? Тогда я буду вам такой же интересной компаньонкой, как отражение в зеркале!

— Князю нет нужды приманивать гостей, как ты изволила выразиться. Желающих попасть на бал больше, чем места в особняке. А что до гостей из-за стены, это мы тут ничего не видим, а уж их его сиятельство за свои путешествия чужестранцев насмотрелся предостаточно.

— И все же это следование моде: мода на одежду, мода на салонные игры, мода на людей — недаром Марья Теодоровна навала Микаэля диковинкой.

— Думай, как знаешь, я не возьмусь тебя переубеждать, — махнула рукой Пульхерия Андреевна. Куда больше пререканий с дочерью ее занимало приглашение и предстоящие хлопоты. — Нужно успеть подготовить платья. Лиловый креп-муар с бахромой и аппликациями или мокрый шелк с перьями и жемчугами? В шелковом ты была в прошлом сезоне, а лиловое не годится для бала у его сиятельства! Ах, ну зачем ты так быстро растешь! Как бы я хотела, чтобы ты еще немного побыла ребенком! Тогда ты не спорила. Бывало, подойдешь, обнимешь, заглянешь в глаза, и так светло на душе делается… Надеюсь, Жора и Жорж отложат ради нас другие заказы. Следовало бы озаботиться заблаговременно, но заказывать обновки вперед приглашения — дурная примета. Срочно едем. Габриэль, ты с нами? Зеленый фрак тебе узок в плечах. Возьмем племянницу, как считаете? Она подскажет, что модно в этом сезоне!

— Не выдумывайте, матушка, я не какой-нибудь светский хлыщ. Фраки и жилеты для модников, не обремененных иным заботами, кроме того, какому из друзей нанести визит. Я военный, а посему, разумеется, пойду в форме. Право носить его я заслужил потом и кровью, мундир мне дороже любых нарядов. Но вам с сестрой следует принарядиться. С удовольствием составлю вам компанию. Михаил, вы поедете?

Мне было неловко вторгаться в такое исконно женское таинство, как выбор наряда. Наш отпуск приходил к концу, и я решил наведаться в лавку поделок из камня, чтобы выбрать гостинцы домашним.

Я совершил пешую прогулку от усадьбы до города, наслаждаясь видом ярких домов, вдыхая горьковатый аромат распускавшихся почек и любуясь первоцветами. Вскоре я нашел его: фасад с узором из желтых и красных полос по черноте, с резным фонарем над дверью, в недрах которого тлел огонек. Я тронул за ручку, дверь отворилась, впуская меня внутрь. И опять, как в прежние визиты, меня окутала особая аура этого места, точно переступив порог, я проник в другой мир, жителями которого были не люди, а камни: гладкие и шероховатые, матовые и блестящие, большие, маленькие, однородные и сформированные гроздьями кристаллов, круглые, как леденцы, и топорщащиеся острыми гранями — они звенели, шелестели, перекликались неслышимыми словами на непонятном языке, всхлипывали и ворочались, манили и отторгали.

— Знакомитесь с моими друзьями? — сначала услыхал, а потом и увидал я давешнего гнома в красной безрукавке и мешковатых темно-синих штанах. Лысину торговца на сей раз прикрывала круглая шапочка, расшитая золотым бисером. Гном, щурясь, глянул на меня и вдруг разулыбался, обнажив длинные желтые зубы и темные десны. — Ааа, вас я помню, в прошлую встречу вы здорово мне пособили.

Он протянул мне руку с распухшими суставами и скрюченными пальцами. Я осторожно пожал ее. Рука была холодна и тверда, как камень вокруг.

— Вы пришли просить меня отвести вас к Лигее? — спросил гном, и едва он это сказал, я понял, что покупка подарков домашним была лишь предлогом, и что втайне я надеялся выпытать у старика дорогу к женщине, озарявшей своим голосом мир вокруг.

— А такое возможно? — спросил я, замирая сердцем.

— Раз услыхав ее голос, вы не забудете его никогда: он въедается в поры, проникает под кожу, сжигает сердце дотла. Внимая ему, смолкают грешники в аду и ангелы рыдают в небесных высях. Но я не могу вас к ней отвести.

Я внезапно разозлился — не успев дать мне надежду, гном тотчас отнимал ее:

— Чего вы хотите? Денег? Обещания услуги?

Старик сокрушенно зацокал языком:

— Ай-яй-яй, чтобы Аким-резчик торговал дорогой к Лигее?! Да как вы могли такое удумать! Я одной ногой стою в могиле, мне не потребно ничего, а вот вам следовало поторопиться, коли вы хотели ее слышать. Еще вчера Лигея радовала нас своим талантом, а сегодня на него сыскался покупатель. Так уже бывало прежде. Теперь она переберется в богатые кварталы, будет рядиться в шелка, укладывать кудри высокой прической и добела пудрить лицо. Но стихов — стихов она сочинять не станет. Ее талант продан, ее голос вложен в уста другому человеку.

— Как жаль, — совершенно искренне отозвался я.

— Не сокрушайтесь попусту, она сама так хотела. Будь в нашем мире хоть толика справедливости, я не стоял бы теперь перед вами, мучимый артритом и еще Бог весть какими хворями, а Лигея — умница, красавица Лигея, читала бы свои стихи на княжеском балу, и от ее голоса звенели бы стекла в замке. Но все есть, как есть. Даже соловью не прожить без крошки хлеба. Я не сужу ее, и вам неповадно.