Народ, или Когда-то мы были дельфинами. - Пратчетт Терри Дэвид Джон (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Женщина удивлённо взглянула на неё и расслабилась.
— Высоко ты надо мной, как алмаз во тьме ночной, — выпевали губы Дафны, а мозг в это время думал: «У неё много молока, она легко прокормит двоих — надо сказать, чтобы другую женщину и младенца тоже принесли сюда». За этой мыслью последовала другая: «Неужели это я сама только что подумала? Но я даже не знаю, как родятся дети! Надеюсь, крови не будет… Не выношу вида крови…»
Кажется, что-то началось. Дафна осторожно отодвинула юбку женщины. О, так вот, оказывается, как это происходит. Боже мой. Я не знаю, что делать! И тут возникла другая мысль, словно выскочив из засады: «Вот что ты должна сделать…»
Мужчины ждали снаружи, у входа в Женскую деревню. Они чувствовали себя лишними, ненужными, как и положено в таких обстоятельствах.
Мау наконец запомнил, как их зовут. Милота-дан (старший брат, большой, на голову и плечи выше любого человека, которого Мау когда-либо видел) и Пилу-си (маленький, торопливый, почти всё время улыбается).
Оказалось, что Пилу болтает за двоих:
Мы как-то раз полгода плавали на лодке брючников, доплыли однажды до большущей деревни, она называется Порт-Мерсия. Весело было! Мы видели большие дома из камня, и у брючников есть мясо, которое называется говядина, и мы научились говорить на их языке, а потом они завезли нас обратно домой, дали нам большие стальные ножи, иголки и трёхногий котёл…
— Тихо. — Мило поднял руку. — Она поёт! По-брючниковски! Пилу, давай переводи, ты лучше всех знаешь их язык!
Мау подался вперёд.
— О чём эта песня?
— Слушай, нас учили тянуть верёвки и таскать тяжести, а не песни разбирать, — жалобно сказал Пилу.
— Но ты же сказал, что выучил их язык!
— Я могу кое-как объясниться! А эта песня очень сложная! Мм…
— Брат, это ведь важно! — сказал Мило. — Это первое в жизни, что услышит мой сын!
— Тихо! Кажется, она поёт про… звёзды, — сказал Пилу, скрючившись в мучительном напряжении мысли.
— Звёзды — это хорошо, — сказал Мило, одобрительно оглядываясь по сторонам.
— Она говорит, что дитя…
— Сын, — твёрдо сказал Мило. — Это будет мальчик.
— Э… да, конечно. Он будет… да, он будет, как путеводная звезда, вести людей в темноте. Он будет мигать, но я не знаю, что это значит.
Они посмотрели вверх, в рассветное небо. Последняя звезда посмотрела на них и замигала на совершенно непонятном языке.
— Он поведёт людей? — спросил Пилу. — Откуда она знает? Это очень сильная песня!
— Я думаю, она всё сочиняет! — отрезал Атаба.
— Да ну? — надвинулся на него Мило. — Ты точно знаешь, что мой сын не будет великим вождём?
— Ну, не то чтобы, но…
— Стойте, стойте, — сказал Пилу. — Кажется… он будет искать значение звёзд, я в этом почти уверен. И… ты видишь, я стараюсь, но это нелегко… из-за того, что он будет стараться это узнать, люди не останутся… в темноте. — И добавил: — Это было непросто, знаешь ли! У меня теперь голова болит! Это работа Для жреца!
— Тихо, — сказал Мау. — Я, кажется, что-то слышал…
Они замолчали, а младенец завопил снова.
— Мой сын! — воскликнул Мило, а остальные разразились приветственными криками. — И он будет великим воином!
— Э… я не уверен, что это значило… — начал Пилу.
— Ну, во всяком случае, великим вождём, — отмахнулся Мило. — Говорят же, что родильная песня — пророчество. Такие слова в такое время… да, они вещие, я не сомневаюсь.
— А у брючников есть боги? — спросил Мау.
— По временам. Когда они про них вспоминают… Эй, вон она идёт!
У камней, отмечающих вход в Женскую деревню, появился силуэт призрачной девочки.
— Мистер Пилу, скажите своему брату, что у него родился сын. Его жена чувствует себя хорошо. Она уснула.
Эта новость была передана с радостным воплем, который несложно перевести.
— И мы его назвать Мигай? — спросил Мило на ломаном английском.
— Нет! То есть — нет, не надо. Мигай — ни за что, — быстро сказала девочка-призрак. — Это неправильно. Очень неправильно. Мигай — плохо. Мигай — нет!
— Путеводная звезда, — предложил Мау, и это имя все одобрили.
— Это очень благоприятное имя, — сказал Атаба. И добавил: — А пива нам, случайно, не дадут?
Призрачной девочке перевели новое имя ребёнка, и она дала понять, что любое имя, кроме Мигая, годится. Потом попросила — нет, приказала, — чтобы сюда принесли другую молодую женщину и её ребёнка, а также притащили кучу всякой всячины с развалин «Милой Джуди». Мужчины кинулись выполнять приказ. У них появилась цель.
Прошло две недели, и много чего случилось. Самое главное — прошло время; тысячи успокоительных секунд пронеслись над островом. Время нужно людям, чтобы разобраться с «сейчас», пока оно не убежало в прошлое и не превратилось в «тогда». А самое главное — людям нужно, чтобы ничего особенного не происходило.
«Подумать только: я вижу весь этот горизонт! — думала Дафна, глядя на необъятное синее пространство, простирающееся, сколько глаз хватало, до самого края света. — Боже мой, папа был прав. Если мой горизонт ещё хоть чуточку расширится, его придётся складывать вдвое».
Вообще странное выражение — «расширять горизонты». Горизонт, в конце концов, только один, и он удаляется, когда к нему приближаешься, так что его никак не поймать. Можно только добраться до места, где он был раньше. Дафна повидала море в разных частях света, и горизонт везде выглядел практически одинаково.
А может, всё совсем наоборот: это сами люди двигаются, изменяются.
У Дафны не укладывалось в голове, что когда-то, в глубокой древности, она пыталась накормить бедного мальчика кексами, которые вкусом были похожи на гнилое дерево и слегка отдавали дохлым омаром! И переживала из-за салфеток! И пыталась выстрелить мальчику в грудь из древнего пистолета бедного капитана Робертса, а это совершенно неприемлемо с точки зрения правил хорошего тона.
Которая же из двух настоящая Дафна? Та, которая была раньше? Или эта, которая сейчас сидит в укрытом от невзгод саду Женской деревни и смотрит, как Безымянная Женщина у пруда изо всех сил прижимает к себе сына, словно маленькая девочка куклу. Пожалуй, пора снова забрать у неё ребёнка, пусть он хотя бы подышит немного.
Мужчины, похоже, думали, что все женщины говорят на одном языке. Эта уверенность казалась Дафне глупой и немного злила, но приходилось признать, что сейчас в Женской деревне все разговаривали на одном языке — языке ребёнка. Этот язык их всех роднил. Дафна подумала: наверное, люди по всему свету воркуют с младенцами, издавая одни и те же звуки. Люди каким-то образом сами до этого додумываются. Никому ведь не придёт в голову склониться над младенцем с железным подносом, колотя по нему молотком.
Кое-что вдруг очень заинтересовало Дафну. В промежутках между беготнёй по хозяйству она пристально наблюдала за младенцами. Когда они не хотели есть, они отворачивались. Когда хотели — тыкались головёнками вперёд. Как будто мотали головами, говоря «нет», и кивали, чтобы сказать «да». Может, отсюда и идёт обычай кивать и качать головой? Повсюду ли он одинаков? Дафна мысленно сделала себе заметку — записать это при случае.
Что её действительно беспокоило, так это мать младенца, которого Дафна мысленно называла свиномальчиком. Женщина теперь сидела, а по временам даже ходила и улыбалась, когда ей давали есть, но всё же что-то было не так. Она даже не играла со своим ребёнком столько, сколько Кале. Она отдавала Кале своего ребёнка покормить — должно быть, в её голове теплилась искра разума и она понимала, что без этого нельзя. Но сразу после кормления выхватывала дитя и стремительно уносила в угол хижины, как кошка котёнка.
