Царский витязь. Том 1 - - (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Личник запрокинул голову, в крике шувыры смешались мука и счастье. Он не первый раз показывал своё представление, он знал, чего ждать. В Андархайне и Левобережье на этих строках бабы ревели ревмя, мужики стыдливо прятали лица. Беда, сгинувшие родители и сын, обречённый расти неведомо где! Камень и тот слезами проточится!
Дикомыты оказались напрочь лишены сострадания.
Они пялились на его кукол и… хохотали:
– Селезнёвы крылышки…
– Ой, держите меня семеро, лопну!
– С зеркальцами – уткам глядеться!
– Ты, почтенный, симуранов видел когда?
– Волк с дитятей бежал – не добежал, селезень налетел, подхватил…
– Куда понёс, вот бы знать?
– За тридевять земель, к нагим сыроядцам.
– Да где такие живут?
– Во царь вырастет!.. – захохотал дед Кружак.
Светел вздрогнул, спрятался в куколе, уши налились малиновым жаром. Это его-то новых родителей, Равдушу и Жога, представили неуклюжими мохряками? Коновой Вен – землёй косматых уродцев?
– Может, шегардайские Ойдриговичи нынче в шкуры оделись и нам велят…
– Если так, куда им на нас ратью идти!
– Верно! С дубинками да каменьем!
Личник смотрел на позорян уже не надменно, а с чёрной ненавистью. Всё же представление следовало довести до конца. Снова появились царь и царица. Возникли над облаками, благословили сына с Небес.
Бессердечные дикомыты совсем перестали слушать.
– А посерёдке что нагорожено?
– Мурья какая-то. Земляная лачужка.
– На север, сказано вроде? А тутоньки в землянках живут ли?
– И правда сыроядцы нагие.
– Эй, детина приезжая! Ты что нам ералашину кажешь?
– Давай снова про царя и царицу!
– Пойти, что ли, к Репке за калачами?
Кукольный водитель продолжал петь, силясь перекрыть шум:
Шувыра смолкла. Позади личника упала плотная завеса. Скрыла кукол, землянку, задник с горящими небесами. Полстина, сшитая из разных кусков сермяги, хмурилась непроглядными тучами. Лишь посерёдке угадывалась дуга разбрызганных красок. Дети помладше могли и не смекнуть, что это было такое.
Светел очнулся и обнаружил, что стоит у самой палатки личника. Он безотчётно следовал за Кайтаром сквозь редеющую толпу, люто жалея, что кошель с серебром, вырученным за лыжи, больше не оттягивал пояс. Сейчас он всё как есть вывалил бы за тех начальных двух кукол. Одну в серебряном венце, другую в платье, вышитом незабудками. Вывалил без торга, не ведая ни скупости, ни сомнений. Чтобы перво-наперво выдернуть жилку, пропущенную из груди в грудь… Загладить, залечить раны на тряпичных телах…
Личник уже вышел наружу, хмурый, немолодой. Волосы прилипли ко лбу, тёмный балахон взялся пятнами у шеи и под руками. Мужчина держал перевёрнутую шапку для денег. Весёлую, ярко-зелёную в жёлтый горох.
Только щедрых наград за труды ему не досталось. Кто-то просто ушёл. Иные бросали в шапку мелкие обрубки монет. Чаще – надкусанные пряники, да этак с улыбочкой: славно посмешил, скоморошек!
Личник постепенно багровел. Видно было, как его распирало желанием по достоинству ответить глумцам, но что-то мешало.
«И правда, начни с миром ругаться, вовсе ничего не дадут, а брюхо есть просит…» У Светела было с собой немного мелких монет. Пока он соображал, как ими распорядиться: пойти купить лакомство братёнку, обидевшись за Жога с Равдушей? Наградить личника, ведь он первых родителей хоть как-то да показал? Оставить в залог, если позже согласится кукол продать? – к захоженцу бойко обратился Кайтар.
– Что же ты, почтенный Богумил, вовсе не явил нашу Владычицу? Я вот дружка нарочно привёл. Обещал показать, как мы Её славим!
Личник полыхнул прорвавшимся раздражением:
– С вами, правобережниками, поди разбери! Доро́гой вот начал Ей петь за правое вразумление, прогнать посулились! Нынче, вашей простоте на потребу, мирское действо затеял, а вы опять недовольны – Владычицу представляй! Дикомыты…
– Дикомыт рядом стоит, а мы сегдинские, – нахмурился Кайтар. – Нешто не помнишь? Вместе пришли.
Богумил надменно выпятил губу:
– Думы у меня другой нет ум занять, только всех обозных мальчишек в память укладывать.
Светел потихоньку убрал пальцы от кошеля.
«Жогушке сладких орехов куплю. А кукол бабушка вдвое краше сошьёт. Почему до сих пор не попросил?»
Кайтар в свои неполные шестнадцать уже был справным молодым торгованом, наученным с кем угодно разве́даться без обид. Он и тут ответил скорее удивлённо:
– С поклажей пособлять небось по имени звал…
Пока Богумил набирал в грудь воздуху для отповеди, Светел решился подать голос:
– Симураны…
Личник так обернулся к нему, что Светел чуть не попятился.
– Ты, значит, только и постиг, что симуран не белого пера был? Разве я о том действо показывал?
– А о чём?..
Кайтар решил всё свести к шутке, прикинулся несоображёхой:
– О том, что на Коновом Вене шубы носят мехом наружу…
– Грубые люди! – окончательно прорвало Богумила. – Не дано вам узреть в представлении душу, страсть, красоту! Вас не трогает истина высокого и печального, вы только и заметили, что шлемы не там да шубы не те!
«Не буду я его ни о чём спрашивать. Злой он…»
– Ты, личник, сам грубиян, – сказал подошедший Синява. – Почто на мальцов разорался?
– Вы тут… Да они же…
– Мы, что надо, увидели. Ты кривые гвозди куёшь. С чего мы твоему топору верить должны?
– Ты кузнец, а я личник Владычицы! Мне твой суд…
– Тут соврал – не поперхнулся, там соврал – не спотыкнулся. А мы правду великую из твоего вранья извлекай?
И никто не обратил внимания на женщину с дочками-скромницами, остановившуюся послушать, чем кончится перепалка.
Ветка рябины
Неволя вселенской зимы ещё не скрутила могучую Светынь в покорную пленницу. По слухам, верховья по-прежнему грохотали порогами, неодолимыми ни кораблю, ни маленькой лодке. В среднем течении лёд дыбился торосами: яростные воды то и дело взламывали его, нагромождая всё выше. Когда с гор Беды задували напоённые смертью ветра, из непокорных стремнин туманом восставали рати давно погибших героев. Восставали, чтобы снова рассеяться, расточиться в безнадёжном бою, но не пропустить гибель на Коновой Вен.
Достигая Кияна, Светынь падала в морскую бездну. Изливалась до того неистовым током, что челюсти льдов здесь так и не сумели захлопнуться. Светынь и Киян столь крепко сомкнули объятия, что даже море отступило гораздо меньше, чем в Андархайне. В устье по-прежнему причаливали большие корабли. Только вместо оживлённого купилища с шумными рядами и всякими забавами на здешнем исаде вёлся всего один промысел, взошедший на слезах, горе и нищете. Здесь переселенцы, приведённые опасными дружинами из коренных земель Андархайны, выплачивали остаток сухопутной охране и покупали места на кораблях – плыть в далёкую, наполовину баснословную Аррантиаду.
На самом деле правый берег гораздо удобнее подходил корабельщикам. Его не достигали гремящие штормовые накаты, бухту прикрывали россыпи островов. Первоначально исад обосновался именно там, но дикомыты вскоре разогнали торговцев: «Безлепие творите». Их не послушали. Следующий отряд кораблей едва не погиб. Стрелы, обмотанные куделью, летели метко, пробивали бортовые доски насквозь – и липкая смола текла ручейками, нещадно пылая.
